Песнь уходящего лета (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна. Страница 20

— Золото, — со злостью выплёвывает в ответ отец. — Да после тебя, ювелир, пробы, поди, поставить некуда?

— Не смей её оскорблять! — предупреждающе говорит Павел, а я взрываюсь:

— Отпусти! Отпусти меня! — снова и снова пытаюсь выбраться из цепких рук папы. — Ты ничего не знаешь! Ни-че-го! Я люблю его! А он любит меня! И это я его соблазняла! А он… Он держался до последнего! А ты… Ты всё испортил! Зачем ты только приехал? Как узнал, где меня искать? Ненавижу тебя, слышишь? Не-на-ви-жу!

Отец встряхивает меня, и раздаётся звонкий хлопок. Мою щёку обжигает болью, голова резко дёргается, так, что шея хрустит, моментально начиная болеть. Я в полном шоке замираю, замолкая от неожиданности. Поверить не могу, что папа меня ударил!

Но в ещё больший шок меня ввергает Павел. С его губ срывается тяжёлый свистящий выдох, и он бросается прямо на моего отца.

Где-то в этом мире должны выдавать пособие о выходе из действительно запутанных ситуаций. Сейчас я особенно остро нуждаюсь в подобной брошюре.

Представляю, как открываю оглавление и отыскиваю главу с названием «Как остановить безумие, когда твой отец и твой любимый мужчина пытаются тебя поделить?».

Но в жизни, к сожалению, не прилагается инструкции по применению! Поэтому я словно в замедленной съёмке наблюдаю, как Павел и папа кидаются друг на друга.

— Не смей её бить!

— Не ты мне будешь указывать, как воспитывать собственную дочь!

— Ты что, совсем офонарел? Она же женщина! А ты её по лицу лупишь!

— Она — маленькая девочка, придурок! Ма-лень-кая де-воч-ка! — кричит отец, отталкивая от себя друга. — Если кто из нас и офонарел, то только ты! Она школу окончила два месяца назад, а ты её в койку потащил!

— Меня никто никуда не тащил! — отмираю я и бросаюсь вперёд, пробираясь между ними. — Папа! Меня никто никуда не тащил силой, не заставлял, не принуждал! Я сама, ясно? Сама! Он ни в чём не виноват!

— Прекрасно! — отец вскидывает руки вверх, и я шарахаюсь от него, врезаясь в Павла. Тот машинально обхватывает меня руками, не давая упасть, и папа моментально реагирует на этот жест: — Убрал. От. Неё. Свои. Лапы! Не смей притрагиваться к ней! Твоё счастье, если ты её не обрюхатил! Ещё не хватало, чтобы ты, козёл, всю жизнь ей сломал своим неконтролируемым, эгоистичным либидо!

— Замолчи! Папа, послушай себя! Что ты несёшь?! Если бы ты не повёл себя, как обозлённый павиан и дал возможность нам всё объяснить, то ты бы понял, что многое надумал!

— Я верю своим глазам, а не жалким отмазкам того, кого и мужиком считать теперь не могу! Мужики не спят с дочерьми своих приятелей от нефиг делать!

— Да ничего не было, ясно?! — не выдерживаю я.

Отец смеётся в голос:

— Замечательно, то есть, ты, Мария, ещё и врать сейчас мне будешь, глядя прямо в глаза? Этого тоже понабралась у своего хмыря?

— Тебе самому себе ещё не тошно? — тихо и спокойно спрашивает Павел. — Успокаивайся, Маш. И ты давай тоже угомонись. Хватит почём зря девчонку полоскать. Не врёт она тебе. Я же не конченный идиот, чтобы невинность её сорвать.

— Ты из меня дурака-то не делай! Я своими собственными глазами видел, что вы голые спали в одной постели. И ты мне будешь втирать, что и пальцем мою дочь не трогал?

— Пальцами — трогал. Губами — целовал. Дальше мы не заходили. Теперь ты доволен? — огрызается Павел.

— Конечно, я невероятно доволен, что ты мою дочь всяческому разврату научил!

— Да это твоя грёбанная обязанность! Твоя! Грёбанная! Обязанность! Ты должен был позаботиться, чтобы она ценила и берегла себя, не размениваясь на тех, кто непременно решит её попользовать. Другой на моём месте не стал бы заботиться о её удовольствии, а просто взял бы своё, учитывая, что она была совсем не прочь. Так что не надо тут сейчас из меня злодея делать, ладно? Я с ней в кошки-мышки не играл, всячески пытался остудить её пыл, но девчонка вбила себе в голову, что влюбилась именно в меня, глупостей собиралась натворить мне назло. Не было у меня выбора, ты понимаешь? Разве, когда любишь, можешь помыслить, что она готова лечь под другого тебе назло, только потому, что ты ей не даёшь желаемого?

— А ты, значит, добрый сказочник, исполняющий желания? Значит, вместо того, чтобы сразу мне сказать, что моя дочь хвостом перед тобой вертит, ты поддавался на её провокации? А я-то думаю, что это то она трубку не берёт, не звонит, то к тебе не прорваться. А последний наш разговор, вспомни, ты же мне втирал, что она с Лизкой гуляет, но ведь её голос я услышал фоном, я же не ошибаюсь? Ещё тогда прокрались какие-то подозрения, а потом Машка на сутки пропала, и я сразу подруге её позвонил. И снова Машеньки нет рядом. Ну, когда это один-два раза было, я бы решил, что совпадение, но если с Лизой моей дочери нет, трубка выключена, а голос слышится в твоём доме, это уже вызывает подозрения.

— И ты из-за этого приехал? — поразительно спокойно спрашиваю я. — Из-за того, что тебе послышалось?

— Нет, Маш. Я защитить тебя хотел. Чтобы ты жизнь себе не портила. Ты же мой ребёнок…

— Я — взрослая девушка, пап. Не ребёнок. Я могу делать свой выбор, совершать собственные ошибки, строить свою жизнь так, как считаю нужным.

— Пока ты сидишь на моей шее, ты мой ребёнок и должна делать то, что я велю.

— Считай, что уже не сижу! — выкрикиваю в ответ. — Нет у тебя больше дочери! Я уеду жить в бабушкину квартиру и устроюсь на работу, ясно?

— Маша, не глупи, — смягчается отец. — Тебе нужно учиться, а не играть во взрослую жизнь. Успеешь ещё наиграться, встретишь хорошего парня, полюбишь. По-настоящему, понимаешь? Ты сейчас меня не понимаешь, обижена, но если ты подумаешь, то поймёшь, что совершила ошибку.

— Я уже люблю. По-настоящему. Павла. — отрезаю я, пятясь назад. — И я хочу быть только с ним. И ты мне этого не запретишь.

Отец смотрит разочарованно, его лицо разом стареет, искривляясь от внутренней боли. Но я должна расставить все точки раз и навсегда.

— Ты ударил меня, папа. Ты унизил меня при мужчине, который мне небезразличен. Ты оскорбил меня. И ты считаешь, что я сейчас могу выбрать твою сторону? Нет, папа. Я не могу. Ты сам это сделал. Не я. Не Павел. Ты. Поэтому тебе лучше сейчас уйти.

Я поворачиваюсь к Павлу, чтобы сказать, что я никогда не пожалею, но вижу всё по его лицу.

— Нет-нет-нет… — умоляюще шепчу я, вжимаясь в его тело.

Мужчина никак не реагирует на мои прикосновения, на мои жалкие попытки добиться от него какой-либо реакции, уговорить, стребовать. Стоит в застывшей позе и смотрит прямо мне в глаза.

— Маш… Машенька… — говорит тихо, словно пытаясь сделать так, чтобы мой отец не слышал его слов. — Наш курортный роман подошёл к концу. Это то, что мы обсуждали, о чём договаривались. Дальше — конец. Сейчас ты уедешь с отцом, и на этом всё, Маш.

— Нет-нет-нет… — я рыдаю в голос, упираясь лбом в центр его груди, где заходится в безумной агонии его сердце. — Пожалуйста, Паш. Не отказывайся от меня. Пожалуйста.

— Мы не можем, Маш, — мужчина целует мою макушку. — И не должны. Всё, что нам подарила судьба, это легкомысленный курортный роман. Время вышло, солнце. Будь сильной. Ты обязательно будешь счастлива. Просто это буду не я.

Отец отрывает меня от Павла, а тот не пытается остановить. Я, завывая от боли, пытаюсь вырваться, пытаюсь отстоять своё право любить, но папа просто тащит меня до машины прямо в этом пледе и запирает внутри.

Я ломаю ногти, раздирая пальцы в кровь, пытаясь открыть заблокированную дверь, но у меня никак не выходит! Мне кажется, это время тянется бесконечно. Устав от бесполезных попыток и потоков слёз, которые не приносят облегчения, я затихаю, сильнее укутываясь в плед.

Жадно вдыхаю пропитавший плюшевую ткань аромат. Его запах, ставший родным, уютным и знакомым. И закрываю глаза.

Хочется проснуться и осознать, что это всего лишь кошмар. Так не бывает! Нельзя сделать человека таким счастливым, а потом сразу же отобрать это счастье!