Магия и банды Токио (СИ) - Ютин Макар. Страница 38

В итоге, уйти от него я не смог. Все же дети могли вернуться или другой, более бессовестный посетитель. И нет, это совсем не значит, что я сдался под напором жалостливых звуков из-под клюва бесстыдной птицы.

— Эх, когда я успел стать таким сентиментальным? Или, скорее, порывистым. Нет, тогда уже туповатым, если вспомнить сегодняшний день. Щас развяжу эту птицу, потом пойду спасать котят с деревьев, от высоких чуйств сменю пол, подамся в пионерки, затем стану всем ребятам примеркой, — Подобными разговорами я развлекал себя, пока медленно распутывал понаверченные проклятыми спиногрызами силки.

Вот ведь сволочи! Накрутили своими корявками, взрослый (почти взрослый) человек распутать не может. Могли ведь просто связать птицу своими шнурками! Или кабелем от телефона, или просто сломать ей ноги. Но нет, обязательно надо красть откуда-то храмовую веревку, а затем пеленать ей несчастное животное как мумию. Где только достали такой реквизит? Похожая вервь, только чуть толще, попалась мне в Канъэйдзи Киёмидзу, когда я бил в колокольчик.

Долго ли, коротко ли, но я сумел распутать пернатого пленника. Убрал, на всякий случай, руки с перьев, сделал шаг назад, однако журавль нападать не стал. Лишь тоненько стонал, да пытался подняться на лапы. Еще одна странность в копилку.

Я вздохнул, с раздражением глядя на мучения птицы. Нет, все же ему крепко досталось: веревка пережала сосуды на ногах, повредила крыло, стерла кое-где кожу с боков. Причем так сильно, что то тут, то там под взъерошенными перьями сочилась кровь.

Пришлось вмешаться еще раз. Я осторожно взял птицу на руки, осмотрел ее везде. Выводы оказались неутешительными: ей досталось, и досталось крепко. Если отпустить пернатого в свободное плаванье, то его могут сожрать собаки или отгонять от еды другие утки или гуси. Вот засада!

— Блин, теперь тебя еще и к ветеринару придется вести, — Проворчал я, — Клетки нет, значит надо в пиджак заворачивать. Не дай Бог ты туда нагадишь! — Обреченным тоном сказал я бессловесной твари. Серьезно, зачем я с ним общаюсь? Еще и думаю к врачу вести. Журавля спас? Спас. Надругаться над ним не дал? Не дал. Ну так нехай идет себе по своим делам. А я пойду по своим.

— Не надо к ветеринару, — Вдруг произнесла птица смутно знакомым голосом.

Глава 12 (1)

Если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка.

Ричард Кушинг

— Блин, теперь тебя еще и к ветеринару придется вести, — Проворчал я.

— Не придется, — Ответил робкий, смутно знакомый голос. Впрочем, вспомнил я его моментально. Это оказался голос спасенного мной Цуру. Или все-таки журавля-цуру? Но птицы не разговаривают.

Что за нахрен?!!

Сам момент перехода от птичьей формы к человеческому телу я позорно пропустил. Вот я верчу журавля в руках, рассматриваю белую птичью тушку на предмет повреждений. А вот я на мгновение отвел взгляд и… Тело в руках вытянулось, налилось тяжестью, шею обхватили чьи-то тонкие руки, а ноздри защекотал пряный запах полыни, мокрых перьев и чего-то приятного, но трудноопределимого.

Это определенно был… была Цуру. Только вместо мешковатой формы прошлого столетия на точеной женской фигурке сидело серое шелковое кимоно, расшитое рисунком падающих перьев и узорами на подоле. Ее волосы теперь доставали до плеч и казались более густыми, а лицо — еще более женственным. Хотя, казалось бы, куда уж больше. Впрочем, возможно я лишь принимаю желаемое за действительное. Слишком внезапное превращение и совершенно другой имидж. Вот мозг и ищет отличия от более старого впечатления.

К тому же, в прошлый раз Цуру предстала в амплуа трусоватого парня в грязной, одетой не по размеру формой. А сейчас традиционная одежда безумно ей шла: подчеркивала точеную шею, открывала взгляд на ключицы и тонкие запястья, выгодно оттеняла большие глаза, соболиные брови, пухлые губы.

Пикантности добавляло то, что юная девушка висела у меня на руках как невеста, и я чувствовал, как трепещет ее сердечко. Жаль, что от страха, а не от желания. И все равно — незабываемое ощущение! Впрочем, я и сам оказался взволнован не меньше.

Причем странность ситуации под ударами гормонов быстро отошла на второй план. Я не отбросил ее в сторону от удивления, не начал искать подвох. Ее облик ударил меня под дых, выбивая все циничные и даже просто рациональные мысли.

Вместо подозрительности я испытывал разве что вожделение и теперь старался не слишком пялиться на красавицу в моих объятиях. Назло мне и моему самоконтролю, подол кимоно задрался. Не сильно, но я мог в подробностях разглядеть соблазнительные лодыжки, а также белые носочки в традиционных сандалиях дзори.

Немая сцена продолжалась недолго, меньше минуты. По ощущениям и того меньше. Пауза прервалась моим собственным неловким движением. После внезапного превращения я не смог нормально держать ее в той же позе и слегка поменял хватку. Она тут же охнула, когда моя рука случайно задела рану и инстинктивно прижалась ко мне еще сильнее. Теперь дыхание Цуру щекотало основание шеи, и этот достаточно невинный жест пробил настоящую брешь в моем самоконтроле.

— А-но… Кодзуки-сама? — Робко прошептала она. А я ощутил горячее дыхание у своего уха, — Позвольте этой недостойной Цуру…

Девушка, смущаясь и закусывая губки, интимно зашептала мне очередную велеречивую благодарность… Я даже не пытался понять смысл. Вместо этого сполна насладился неадекватной гиперсексуальностью нового тела, потихоньку прижимая ее к себе все теснее и теснее. Так, что легко мог почувствовать грудью все ее достоинства.

«Черт! Мозги плавятся, как бланманже. Лучше бы эта скромница и дальше оставалась парнем», — Пробилась сквозь розовый туман похоти здравая мысль. Я попытался сосредоточиться на ней, но перед глазами стояли только сцены из одной индийской сутры со мной и Цуру в главных ролях.

Желание поцеловать ее губы, ключицы, а затем двигаться вниз, за отворот кимоно, достигло апогея. Я потянулся к ее тонкой шейке, с наслаждением вдохнул полынный запах ее волос, прижал к себе еще сильнее. Я чувствовал, что поступаю как безумец и выгляжу не лучше. Глаза горели потусторонним огнем, ноздри хищно раздувались, губы кривились в предвкушающем оскале… Ее смущенный писк где-то на периферии я просто проигнорировал. Вместо этого нашел глазами кусочек кожи, едва закрытый волнистыми прядями с холодной синевой на концах. Приоткрыл рот, чтобы оставить на этой нежной девичьей шейке вульгарный, собственнический засос… И резко отстранился.

«Фу-ух! Слава Ками, это было ОЧЕНЬ близко. Я прошел по невероятно тонкому льду», — Подумалось мне новым, предельно рациональным сознанием. Да-да, я все же сумел отстраниться от навязчивых инстинктов. Тем же надежным способом, что прошел проверку в драке с бандой Ямато.

Поэтому, вместо насильственных действий сексуального характера, я просто опустил красную как помидор, хлопающую глазами милашку на землю прямо посреди ее славословий. Разумеется, она успела заметить что-то неладное перед тем, как я начал покушение на ее невинность.

Сложно не заметить, когда парень тяжело дышит в затылок и тесно прижимает к себе. Но я все же сохранил минимум приличий: выражения лица она видеть не могла, а именно сделать я ничего толком не успел. Как бы ни пришлась ее невинная мордашка мне по душе, а держать непонятное существо так близко к себе оставалось форменным безумием.

Потому что она уже успела притвориться и журавлем, и парнем, пусть последнее только засчет более коротких волос и мужской формы. Потому что Цуру могла менять обличья, а значит не являлась человеком. Потому что так шептал мне собственный глас рассудка.

К тому же, я вспомнил о так называемых хэнгэёкай — группе ёкаев, способных к перевоплощениям в человека. Более того, их интеллект, как минимум не уступает людскому. А вот намерения, зачастую, куда ближе к тупым кровожадным аякаси. Кошки-людоеды Нэкомата, лисицы-обманщицы Кицунэ, чудовищные пауки Цутигумо. И Садзаэ-они: гигантские улитки-оборотни, что в облике прекрасных девушек заманивали путешественников и поедали их. Понятно, почему я напрягся в обществе красивой женщины в безлюдном месте.