Мечты камня (ЛП) - Паренте Ирия. Страница 22

Тяжело сглатываю, хотя к горлу подкатывает тошнота. Скольких ещё девушек он заставил этим заниматься? Скольких девочек четырнадцати лет, а то и младше, он привёл в бордель, потому что им было не на что жить? Мне тошно от одной только мысли. Знает ли об этом мой отец?

Скорее всего, нет. Иначе он бы предпринял какие-то меры. Это ужасно, это несправедливо.

Что бы сделал я, будь у меня власть?

— Тебе пришлось нелегко, — пытаюсь подобрать слова, пока ещё затишье, чтобы не грянула буря. — Похоже, что ты… прошла через настоящий ад.

И рассказывает об этом мне.

— Никакой жалости, помнишь?

Она передаёт мне бутылку, будто решив, что мне она сейчас нужнее, хотя сама постоянно отпивала понемногу, пока рассказывала свою историю. Осталось меньше половины, что радует. Это не поможет справиться с тошнотой. Я чувствую себя даже хуже, чем было, и сомневаюсь, что это как-то связано с алкоголем или усталостью.

— На всякий случай отмечу, — говорю я, пытаясь немного снизить напряжение, — не все из нас такие.

Судя по взгляду, который она на меня бросает, очевидно, что её опыт доказывает обратное.

— На своей работе, если ты ещё не понял, я встречала многих мужчин. Лично видела, какие вы на самом деле. Но это не самое главное. Ты ещё хочешь узнать, что я сделала, перед тем как сбежать из Дуана? Может, тогда ты перестанешь меня жалеть или хотя бы перестанешь смотреть как на бедную несчастную девочку, совершенно незаслуженно обиженную жизнью?

Жестом показываю, чтобы продолжала, хотя часть меня хочет встать и немедленно вернуться в столицу, чтобы пожаловаться отцу или самому навести порядок — я ещё не знаю. Наверное, всё же второе. Мне бы хотелось, чтобы это было в моей власти.

— Поначалу было непросто, — признаётся она. — Как я уже сказала, труднее всего приходится, когда ты не выглядишь счастливой, когда клиенты видят, что тебе это не приносит удовольствия. Первые месяцы были самыми ужасными. А потом я научилась. Мне больше некуда было пойти, все эти годы на улице я была на грани выживания. В борделе же обо мне, по крайней мере, заботились: кормили-поили и отдавали часть заработанного мной, так что вскоре я начала копить. Затем я научилась нескольким хитростям: например, поняла, что правильное поведение даёт мне определённую власть над мужчинами, — её кривая улыбка напомнила о том, как она взяла верх надо мной в том тёмном переулке. Такое чувство, что поцелуй, словно бы всё ещё горящий на моих губах, отпечатался на коже. — Я даже… приспособила советы отца: быть щедрой на приятные слова, всегда выглядеть и вести себя наилучшим образом, выбивать наиболее выгодные условия. Можно сказать, я вела своё дело, зарабатывая деньги. Мне всё ещё не нравилась такая жизнь, но я старалась извлечь из неё максимальную выгоду. Да, некоторые принимают такой образ жизни. Не всех женщин держат там силой. Проституцию можно воспринимать таким же ремеслом, как и многие другие, к тому же довольно прибыльным, если правильно себя вести, но это возможно только если ты готова посвятить себя этому. А я так и не смогла. Меня заманили туда обманом и… Возможно, я была слишком труслива, чтобы пытаться найти другой выход. До недавних пор.

Её глаза блестят. Она пьяна, ну, или начинает пьянеть потихоньку. Звёзды наблюдают за нами с таким же интересом, как и мы на них.

Если смотреть на них достаточно долго, не моргая, они начинают плясать.

— В итоге, хорошо это или плохо, но я стала любимицей Кенана. Не раз он освобождал меня от других клиентов, потому что хотел заполучить только в своё распоряжение. Я заняла особенное положение, достойное самых увесистых кошельков. Только не думай, что это нечто хорошее: как правило, чем выше цена, за которую тебя покупают, тем омерзительнее тот, кто тебя использует, — она вздрагивает, и мне хочется обнять её за плечи, согревая, хотя знаю, что дело совсем не в холоде. — Конечно, я не раз порывалась уйти, но Кенан всё время напоминал мне, что за пределами борделями я никому не нужна. «Здесь у тебя вся жизнь, Линн. Ты принадлежишь этому месту. А снаружи тебя ждёт только смерть. И ничего больше». Долгие годы я боялась, что это окажется правдой, и никуда не уходила. Но вчера ночью… я решила, что с меня хватит, — она поднимает глаза на меня. Это было прошлой ночью? Кажется, уже прошла тысяча лет. — Как только он закончил пользоваться мной, я сообщила ему, что ухожу, как и много раз до этого. И, как много раз до этого, он повторил свою предостерегающую речь. Но на этот раз я не стала его слушать… Он напал на меня, — она закрывает глаза. — И я его зарезала.

Бутылка опустела. Швыряю её в небо. Не знаю, что на это сказать. Могу только сидеть, опустив голову и разглядывая собственные ладони. Думала ли какая-нибудь женщина так про меня? Что я просто животное. Думает ли так девушка, только что излившая мне свою душу? Сравнивает ли меня с мужчинами из своего прошлого?

— Это не твоя вина, — успокаиваю я, поднимая взгляд на неё. — Ну, то есть, да, ты поступила плохо и сделала это сознательно. Но иногда… обстоятельства сильнее нас.

— Хочешь сказать, тебе не страшно путешествовать вместе с убийцей? Хотя, честно говоря, я даже не уверена, убила ли его…

Я не думаю, что она воткнёт мне нож в спину, даже если и угрожала им вчера. Хоть я и называю её совсем спятившей, но она не кажется мне… плохим человеком. Вообще-то, я считаю её очень даже хорошей, учитывая всё, что с ней произошло, хоть она и ведёт себя совершенно непочтительно, тем самым выводя меня из себя.

— У тебя не было выбора. Он бы не отпустил тебя по доброй воле, и ты это знаешь.

Конечно, знает. Кивок.

— Я не жалею об этом, — признаётся она. — Теперь я свободна.

Поправляет юбку и опять встаёт. Порываюсь взять её за руку, потому что её немного шатает, но она возвращает себе равновесие.

— Но всё же теперь я не могу вернуться в Дуан. Чем дальше от Сильфоса, тем лучше. То, что случилось сегодня вечером, лишнее тому доказательство.

— Возможно, однажды…

Оставляю конец фразы повиснуть в воздухе, но ей этого достаточно. Она улыбается, но в этой улыбке нет радости.

— Я в это не верю.

— Ну, это не вопрос веры. Это превратности судьбы, — кажется, за меня говорит алкоголь. — И… когда я взойду на трон, я сделаю всё возможное, чтобы никому больше не довелось пережить то же, что и тебе. Эти извращенцы из старой знати меня возненавидят, но оно того стоит. Четырнадцатилетние девочки должны наслаждаться лучшими годами жизни, а не продавать девственность тому, кто больше заплатит. Это неправильно, так не должно быть.

Кажется, я начинаю привыкать к нашим паузам. И к её удивлённому лицу, как будто я сказал что-то невероятное. Не знаю, можно ли принять это за комплимент, но будем считать, что я просто непредсказуемый.

— Ты сейчас серьёзно? — спрашивает скептически. — Ты… сделаешь что-то, чтобы это изменить?

— Ты можешь перестать так удивлятьcя каждый раз, как только я открываю рот?

Протягиваю руку и слегка щипаю её.

— Ай! — вскрикивает она, но через мгновение её лицо преображает улыбка, и я больше не замечаю ничего вокруг.

На этот раз её улыбка настоящая — искренняя и весёлая. У алкоголя определённо сильное действие, если уж даже она снова и снова кажется мне красивой, особенно с приподнятыми уголками губ. Хотя её никогда нельзя было назвать уродливой. Возможно, мне просто не нравилась маска надменного безразличия, которую она всё время носила, как будто она вся из себя неуязвимая.

Но целуется она фантастически.

— Артмаэль… — моё имя из её уст звучит так, словно оно ей нравится. И не могу не признать, что это приятно. Она ведь впервые называет меня по имени? Кажется, я уже целую вечность не слышал, чтобы кто-нибудь произносил его с такой непосредственностью. Какие глупости только не лезут мне в голову. — Это значит «каменный принц», верно?

Киваю, неспособный выдавить ни слова. Не понимая, к чему она клонит. Это имя выбрала мама. Я уже задавался вопросом, хотела ли она, чтобы я был твёрдым и непоколебимым в своих решениях, как статуя. Отец как-то сказал, что я в полной мере оправдываю своё имя, потому что я очень твердолобый, но в жизни не всегда всё будет по-моему.