Возвращение Завгара (СИ) - Курзанцев Александр Олегович "Горный мастер". Страница 33

Двинувшись по живому коридору под вспышки фотокамер, я продолжал улыбаться и с интересом разглядывал столпившихся людей. Как и говорил Рубенштейн, большинство составляли девушки, что при виде меня, начинали махать и кричать что-то нечленораздельное. В одном месте и вовсе развернули нарисованный от руки плакат с надписью — «Великий князь мы тебя любим!».

Почувствовал себя звездой Голливуда. Парни тоже были, но мало и, в основном, под плотной опекой, других девиц.

Но такое радушие было не везде. Мы прошли ближе к стадиону и я внезапно натолкнулся на хмурые лица возрастных мужиков, что молча поедали меня глазами. От остальной толпы они были отгорожены строем таких же хмурых баб, демонстративно от меня отворачивающихся.

Стоило с ними поравняться, как в воздух тут же взметнулись на древках плакаты несколько другого содержания.

«Мы не шлюхи!» — прочитал я написанное красной краской на одном, на другом значилось, — «Нет разврату и полигинии!», на третьем просто была карикатурная композиция из голого мужика и тянущихся к нему со всех сторон женских рук жирно перечёркнутая наискось красным.

— Это ещё что такое? — поинтересовался я у поморщившегося Хаима Иосифовича.

— А… — он досадливо махнул рукой, — общество за нравственность. Правда, много себе не позволяют, чтобы не налететь на оскорбление императорской фамилии.

— Понятно, — протянул я. Решив чуточку похулиганить, остановился напротив и шагнув к ним вплотную, радостно заулыбался, раскинул руки и произнёс, — Ну здравствуйте, товарищи мужчины!

Те несколько опешили и в ответ я услышал только тихое бурчание. Подошел ближе, заставив первые ряды качнуться назад.

— Очень рад, что вижу вас здесь, — продолжил я. Краем глаза заметил, как кое-кто принялся снимать нас на коммуникаторы. — То, что мужчины не боятся выйти и лично сказать, что чего-то не любят, это самый верный признак будущих перемен. Не полиамория, ни многоженство, ни это всё главное. Главное, чтобы мы все — мужчины Империи могли смело выйти вперёд и сказать — я не хочу! И быть услышанными.

Замолк, разглядывая толпу.

На граждан передо мной было жалко смотреть. Меня даже немножко кольнула совесть, ведь не так уж и по своей воле они пришли сюда, скорее науськанные женами, что сейчас, находясь чуть в стороне, яростно прожигали меня взглядами но не смели возразить.

Посмотрев на чуть опустившиеся плакаты, я усмехнулся снова. Ткнул в первый из них пальцем и сказал, — Правильно, товарищи, мы не шлюхи. Не шлюхи, чтобы сидеть в борделях, не шлюхи, чтобы томиться в гаремах благородных родов, где не спрашивают нашего согласия, где пользуются нашими телами по праву сильной. Но разве, вступая в брак с несколькими жёнами, мы станем шлюхами? Разве где-то и в чём-то мы поступим по принуждению? Нет. Мы так поступим, потому что сами этого хотим. И это тоже нужно говорить громко.

Я понял, что шутка постепенно превращается в полноценную агитацию, отошел на шаг назад, но остановиться уже не мог. Распалившись, от взявшегося словно из неоткуда азарта и задора, сжал пальцами отворот пиджака и рубашки, рванул, так что поотлетали пуговицы частично оголяя грудь, несколько раз с силой ткнул туда пальцем, — Это тело принадлежит только нам и больше никому. И только нам решать, что с ним делать и с кем ему спать. Распутство? Но разве я призываю спать вне брака? Опять же, если таково обоюдное желание всех участвующих, почему бы и нет, — пожал плечами я, но понял, по прояснившимся лицам, что сам вручаю им оружие против себя и поспешно заявил, — но главное, что я требую, это возможность брака с тем количеством женщин, с каким мне хочется. И ещё хочу, чтобы каждый мужчина мог открыто и прямо говорить, — я развернулся к другой стороне коридора, где стояли обычные девушки, с десятками направленных на меня камер своих мобильников, — что хочет её, её и её, — ткнул я пальцем в наугад в толпу. Благо ошибиться было сложно, там куда не ткни — красотка на красотке.

— Я, я! Он показал на меня! — послышались чьи-то радостные взвизги, но я уже не обращал на них внимание.

— Так что, товарищи, — вновь произнес я, — рад, что вы со мной. Вместе мы добьёмся, чтобы наш голос и наши желания были услышаны.

Некоторое время мужики переваривали услышанное, а затем я услышал чей-то приглушенный шёпот, — А князь дело говорит. Моя-то только и делает, что командует. Ходи туда, ложись сюда. Сегодня так, завтра так. А я может не хочу так, я может не так хочу и не тогда?

— Тс-с, — ответил ему другой, — услышит ещё, задаст тебе.

— Пётр Алексеевич, — вклинился Рубенштейн, подхватывая меня под локоток, — всё хорошо, но время.

— Да, да, — кивнул я головой, — Хаим Иосифович, иду.

Поинтересовался на ходу, кивая на стадион, — Много там, кстати, набралось?

— О!.. — с воодушевлением протянул тот, — полный стадион, аншлаг. Билеты раскупили влёт. Цену спокойно можно было раза в два поднять, — чуть с сожалением вздохнул этот «бизнесмен», на что я хитро прищурился уже сам и добавив в голос акцента, произнес:

— Хаим Иосифович, если бы мы собирались разово срубить бабла, то я таки вас бы понял, но, мы же планируем эту корову доить долго.

Нет, ну а что. Я так прикинул, если устроить тур по городам, то низкий ценник будет собирать нам народ по полной, а значит и Рубенштейн заработает больше и у меня общественный резонанс шире будет. Деньги то мне, по факту, особо не нужны. Какое-то там обеспечение от короны капает постоянно.

— Правда? — обрадовался тот.

— Правда, — важно кивнул я, — можете уже планировать тур по городам.

— Всенепременно, — потёр тот ручки, алчно заблестев глазами, — всенепременно.

Выйдя на стадион из прохода под трибуной, я вновь помахал рукой, услышав раскатившийся в разные стороны гул, прошел к выстроенному посреди поля помосту и с ходу запрыгнув на него, выдернул из стойки микрофон, после чего огляделся.

Стадион и правда был полон. Ни единого свободного участка, даже на самом верху трибун не наблюдалось. Море голов, море разноцветных одежд. Сколько вмещают трибуны? Пять тысяч, десять? Или быть может двадцать? Я не знал, но буквально кожей чувствовал на себе тысячи пар глаз сошедшихся в этот момент на мне. Буквально искупался в этом внимании, но странным образом робость не то что не усилилась, наоборот — ушла, уступив место резкому эмоциональному подъему.

Подключилась камера стоявшая напротив помоста и я увидел своё изображение крупным планом на двух больших экранах.

Постучал костяшкой пальца по микрофону. Услышав характерный стук идущий из больших колонок, улыбнулся и поднеся микрофон к губам, произнёс, — Добрый день, друзья.

С улыбкой выслушал ответную приветственную какофонию.

— Да, да. Друзья. И буквально через пару минут мы начнём наш вечер встречи. Сразу оговорюсь, я здесь не как великий князь, я выступаю не от имени императорской фамилии. Я такой же как вы гражданин империи — Пётр Романов, и хочу рассказать о том, что меня волнует именно в таком качестве. Но для начала узнаем сколько нас здесь собралось. Ну ка, — я вытянул руку вперед, обвёл ею трибуны, — девочки. А закричите так чтобы я вас услышал!

Слитный вопль, исторгнутый тысячами женских глоток, ударил по барабанным перепонкам и потреся головой, я поковырялся пальцем в ухе, со смехом произнёс, — Оглушили так оглушили. Ну а теперь парни. Давайте, покажите сколько вас. Ну же!

Ответом мне было затяжное молчание, а затем откуда-то послышалось приглушенное — А-а! — тут же потонувшее во всеобщем хохоте.

— Нет, нет, не пойдёт, — укоризненно погрозил я пальцем. — Неужели на трибунах только один парень присутствует? Ну ка девочки, кто сидит рядом, ткните несознательных граждан в бок, пусть хоть здесь громко заявят о себе. Ну, три-четыре!

В этот раз голосов было больше и хоть там присутствовали испуганные нотки, я демонстративно похлопал и произнёс, — Подбодрим наших скромников. А я, в свою очередь, обещаю, что к концу вашего вечера скромниками они не остануться.