Высматривая путь. Том II (СИ) - "JohnLemon". Страница 41

Пришлось становиться на колени и выламывать руками доски. Посмотреть, что там такого скрывают эльфы, ведьмак не хотел. Да и вряд ли он нашел бы что-то уж больно любопытное или полезное для себя. Ну разве что оружие и припасы. Так у него и без того этого добра в достатке. А когда доски, наконец, поддались и он успешно организовал себе небольшой лаз, решил просто засунуть в него голову, осмотреть на всякий случай, что там да как, и забросить бомбу.

Поэтому он устойчиво уперся руками, наклонился как можно сильнее, а как только в нос ударил запах сырости и еще чего-то кисловатого, то осмотрелся. Все как и ожидалось: ящики, стойки с мечами, какие-то бочки и тканевые свертки. Может быть даже протухшая провизия, судя по неприятному аромату. Боги, да тут даже ковры были. И где только эльфы сумели это все раздобыть?

Тихий шорох, перемежающийся со скрежетом, добрался до чуткого ведьмачьего слуха не сразу. Поначалу он подумал, что ему просто показалось, но когда перед глазами мелькнуло маленькое темное пятно, издавая характерный накерами похрюкивающий звук, все тело Эскеля напряглось. Пришлось торопливо «выныривать» и бросать в тайник «Картечь». И лучше не медлить, ибо накеры существа жутко проворные. Мгновенно поджигая фитиль, он забросил в черное отверстие бомбу и, закрыв руками голову, укатился подальше.

Бахнуло так, что под ним затрещала земля. А небольшие куски почвы и еще чего-то неопознанного вылетели из лаза в воздух и дождем посыпались по округе. Ну уж после такого вряд ли какое чудище выживет. Если, конечно, не ухитрилось скрыться в земле. Но даже и там его наверняка достало. Эти мысли малость поуспокоили. А когда все утихло и последний кусок невесть чего упал аккурат у его головы, ведьмак стряхнул с лица прилипшую землю, потер глаза, быстренько осмотрел свои руки и ноги, а затем ощупал тело. Целый и здоровый. Отлично. В голове тут же появились два вопроса, на которые ответа пока не нашлось. Первый: накеры — это самое безобидное, что подстерегает его в местах, где расположены тайники? И второй: а хватит ли ему запасов, чтобы вернуться живым? И если отрицательно ответить на оба вопроса, то выходит, что Гроностай немного преуменьшил подстерегающие трудности. Чувствуя подступающее раздражение, Эскель поднялся на ноги, отряхнул одежду и вытащил из внутреннего кармана куртки свернутую карту. Время не стоит на месте в отличие от него, и нужно отправляться дальше, а со всем остальным разбираться уже по ходу. Глядишь, и сымпровизирует что-то.

***

Фредерика сидела в уже ставшем привычным углу и с выражением невероятной грусти на лице копалась в своих седельных сумках, пытаясь в этой темени выискать хоть что-то. Правда, по большей части, приходилось действовать на ощупь, однако нужно было перекусить хоть чем-нибудь, а еще выпить микстуру. Но даже это она делала скорее для того, чтобы хоть как-то себя занять и подселить в голову еще какие-то мысли, помимо всяких тревожных, что терзали ее с тех самых пор, как дверь землянки закрылась за ведьмаком. К тому же, пока у нее было предостаточно времени подумать и не тревожить эту специфическую эльфку, что была старухой и не старухой одновременно, Дера осознала нечто губительное для себя. Она влюбилась. Да, определенно и точно: влюбилась по уши, как какая-то наивная девчонка в выдуманного книжного героя. Такого серьезного, доброго, сильного, смелого, мужественного и невероятно обаятельного. От каждого поцелуя с которым голова идет кругом, а от воспоминаний о его прикосновениях по телу гуляют волны легкого возбуждения.

Она прежде не могла представить, каково это — хотеть мужчину до такой степени, что от одних только мыслей о нем внизу живота начинало крутить, словно по нужде какой. Это ведь всего лишь мужчины, которые потеют, воняют, матерятся и литрами хлещут сивуху, жрут шпик, режутся в карты и курят трубку, а потом вонючими, липкими руками зажимают своих дам сердца, обдавая их лица щедрым амбре из перегара и лука.

Нет, Эскель, конечно, был далек от эталона, но по сравнению с вот этими индивидами, которые встречались даже среди студентов, он выступал настоящим идеалом, не меньше. Да, он был немного резок, от него частенько пахло потом и пылью, он редко стирал рубаху, не сильно заботился о своей внешности и был простоват, без хваленого и такого обожаемого девками флера таинственности. Да что уж там, можно сказать, что он весьма и весьма не отесан, как типичный вояка или мужик с хутора. Конечно, порой у него прорезалось нечто странное в виде своеобразного этикета и манер, но этого было недостаточно, чтобы воспринимать его в качестве ухажера. Боги, какое странное слово «ухажер». От него Деру аж передернуло.

Но с другой стороны, именно эти его замашки, почти как у настоящего аристократа, заставляли просто визжать от восторга. Ручку поцелует, на коня поможет взобраться, комплимент сделает, если не прав, обязательно попросит прощения. И каково же было удивление травницы, когда она осознала, что из-за таких вот противоречий ее благодарность уже перестала быть всего лишь благодарностью. И если осознание к ней уже пришло, то стеснение пока что никуда не делось. Да, она откровенно стыдилась своих чувств, считала их неуместными и, может быть, даже надуманными. Ведь на почве бушующих эмоций так просто кого-то идеализировать или спутать благодарность с влюбленностью. Потому решила, что лучшей тактикой будет вести себя максимально непринужденно и так, будто совершенно ничего не изменилось. Вот только самое забавное было в том, что отбрехаться перед Кейрой, будто это все выдумки и она просто ему благодарна, она могла без особого труда, но то, что между ними произошло на берегу реки, расставило все по своим местам. И отбрехаться от самой себя становилось уже сложнее.

К тому же так отчаянно хотелось, чтобы ее нежные чувства и странное вожделение были обоюдными. Нет, чародейка говорила что-то о его влюбленности, но ведь сам-то он ни о чем таком не упоминал даже вскользь. Только намеки, вроде как, давал. Но, поди разбери, насколько они относя к большим и прекрасным чувствам. Так что абсолютной уверенности и в помине быть не может. А вдруг это все выдумки воспаленной фантазии наставницы, и на самом деле он расценивает саму Деру как очередную девку, с которой можно разделить ложе разок-другой? От этой мысли Фредерике стало очень тошно.

Мэйв подняла взгляд и принялась прожигать им сидящую в темноте девушку. Если и не увидит, что на нее, наконец, обратили внимание, то обязательно почувствует. Так и случилось. Травница вздрагивала всем телом, но голову упорно не поднимала.

— Breoga, что ты там делаешь? — с нескрываемой грубостью поинтересовалась эльфка, явно не выдержав такого вопиющего равнодушия.

Что забавляло даже ее саму, так это то, что к человеческой девке она относилась ни больше ни меньше как к домашнему животному. К тому же она казалась ей забавной и полной противоречий. Характер был, но вела себя тихо и на рожон не лезла. Судя по ее речи, была еще и образованной, но словами не разбрасывалась. А эти их обжимания с мутантом чем-то обыденным не назовешь. И что самое смешное, он сам в этом всем не видел ничего странного. Ох, в былые времена за такую связь могли окрестить ведьмой и на костре сжечь. Все ведь знают, что в ведьмаках есть что-то нечистое. А еще в полнолуния они сношаются с магичками. Но Мэйв знала, что, как бы странно это ни звучало, а во всем есть доля истины. Даже в таком абсурде.

Но тут никакая не чародейка, а обычная человеческая девка. Интересное дело. Сколько ведьмаков таскают за собой обычных, ничем не примечательных девок? Да что уж там, сколько вообще ведьмаков кого-то таскают за собой? Должно быть, немного. На своем веку она встречала только одного такого, лет сто назад: высоченного, словно медведь, рыжего, кудлатого, с мордой в шрамах и с таким тяжелым взглядом, от которого хотелось сквозь землю провалиться. На ее глазах он голыми руками накера надвое разорвал. Вот как есть. И шутка ли, повадилась за ним ходить молодая девка с локоть ростом и чернющими, как сама ночь, волосами. Он ее ягодами прикармливал, а как Мэйв застала их на поляне и захотела подойти ближе, то чуть не изрубил ее своим посеребренным мечом. Никого к этой девчонке не подпускал и сам поодаль держался. А той хоть бы хны, сидела себе и делала вид, что ничего не замечает кроме цветов своих, которые собирала. Страху она тогда натерпелась… Всю жизнь свою вспомнила. Благо, что успела скрыться за калиновым кустом, иначе к Гроностою тогда не вернулась бы.