Я вещаю из гробницы. Здесь мертвецы под сводом спят - Брэдли Алан. Страница 2
Или вот еще:
Пока Фели не швырнула экземпляр «Псалмов старинных и современных» мне в голову. Что я точно знаю об органистах, так это то, что они совершенно лишены чувства юмора.
– Фели, – сказала я, – я замерзла.
Я задрожала и застегнула свой кардиган. Вечером в церкви было ужасно холодно. Хор ушел час назад, и без их теплых тел, сгрудившихся вокруг меня, словно поющие сельди в бочке, казалось еще холоднее.
Но Фели погрузилась в Мендельсона. С тем же успехом я могла бы обращаться к луне.
Внезапно орган издал задыхающийся звук, как будто поперхнулся чем-то, и мелодия булькнула и оборвалась.
– О ужас, – сказала Фели. Это было самое ужасное ругательство, на которое она способна, по крайней мере в церкви. Моя сестрица – благочестивая притворщица.
Она встала на педали и начала враскачку выбираться из-за органной скамьи, заставляя басы резко мычать.
– Ну и что теперь? – сказала она, закатывая глаза, как будто рассчитывая услышать ответ с небес. – Эта штуковина плохо себя ведет уже не первую неделю. Должно быть, влажность.
– Я думаю, он сломался, – заявила я. – Вероятно, ты его испортила.
– Дай мне фонарик, – сказала она после длинной паузы. – Мы пойдем и посмотрим.
Мы?
Когда Фели становилось страшно до потери пульса, «я» быстренько превращалось в «мы». Поскольку орган Святого Танкреда включен Королевским колледжем органистов в список исторических инструментов, любой ущерб этой ветхой штукенции, вероятно, будет расцениваться как акт национального вандализма.
Я знала, что Фели в ужасе от мысли, что придется сообщить викарию плохую новость.
– Веди, о виновная, – сказала я. – Как нам попасть внутрь?
– Сюда, – ответила Фели, быстро отодвинув скрытую консоль в деревянной резной панели около пульта управления органом. Я даже не успела заметить, как она это проделала.
Подсвечивая фонариком, она нырнула в узкий проход и скрылась в темноте. Я сделала глубокий вдох и последовала за ней.
Мы оказались в пахнущей плесенью пещере Аладдина, со всех сторон окруженные сталагмитами. В радиусе света от фонарика над нами возвышались органные трубы: из дерева, из металла, всех размеров. Некоторые были толщиной с карандаш, некоторые – с водосточный желоб, а еще какие-то – с телефонную будку. Не столько пещера, пришла я к выводу, сколько лес гигантских флейт.
– Что это? – спросила я, указывая на ряд высоких конических труб, напомнивших мне духовые трубки пигмеев.
– Регистр гемсхорн, – ответила Фели. – Они для того, чтобы звучать, как древняя флейта из бараньего рога.
– А это?
– Рорфлёте.
– Потому что он рычит?
Фели закатила глаза.
– Рорфлёте означает «каминная флейта» по-немецки. Они сделаны в форме каминов.
Точно, так они и выглядят. Они бы вполне вписались в компанию дымовых труб в Букшоу.
Внезапно в тенях что-то зашипело и забулькало, и я вцепилась в талию Фели.
– Что это? – прошептала я.
– Виндлада, [4] – ответила она, направляя фонарик в дальний угол.
Точно, в тени огромная кожаная штуковина, похожая на сундук, делала медленные выдохи, сопровождаемые бронхиальными посвистыванием и шипением.
– Супер! – решила я. – Похоже на гигантский аккордеон.
– Прекрати говорить «супер», – сказала Фели. – Ты знаешь, что отец это не любит.
Я ее проигнорировала и, пробравшись мимо нескольких труб поменьше, забралась на верх виндлады, издавшей удивительно реалистичный неприличный звук и немного просевшей.
В облаке поднятой мною пыли я чихнула – один раз, второй, третий.
– Флавия! Немедленно слезай! Ты порвешь эту старую кожу!
Я встала на ноги и выпрямилась во все свои четыре фута десять дюймов с четвертью. Я довольно высокая для своих двенадцати лет.
– Ярууу! – завопила я, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. – Я король замка!
– Флавия! Немедленно спускайся, или я пожалуюсь отцу!
– Посмотри, Фели, – сказала я. – Тут наверху старый могильный камень.
– Я знаю. Он для того, чтобы добавить веса виндладе. Теперь спускайся. И осторожно.
Я смахнула пыль ладонями.
– Иезекия Уайтфлит, – прочитала я вслух. – 1679–1778. Ого! Девяносто девять лет! Интересно, кто он?
– Я выключаю фонарь. Ты останешься одна в темноте.
– Ладно, – сказала я. – Иду. Нет нужды быть такой букой.
Когда я перенесла свой вес с одной ноги на другую, виндлада покачнулась и еще немного просела, так что у меня возникло ощущение, будто я стою на палубе тонущего корабля.
Справа от лица Фели что-то затрепетало, и она замерла.
– Вероятно, просто летучая мышь, – сказала я.
Фели издала дикий вопль, уронила фонарь и исчезла.
Летучие мыши стоят на одном из первых мест в списке вещей, которые превращают мозг моей сестрицы в пудинг.
Снова послышалось какое-то движение, как будто эта штука подтверждала свое присутствие.
Осторожно спускаясь со своего насеста, я подняла фонарь и провела им по ряду труб, как палкой по частоколу.
В помещении разнеслось эхо яростных хлопков чего-то кожаного.
– Все в порядке, Фели, – окликнула я. – Это и правда летучая мышь, и она застряла в трубе.
Я выбралась через люк в алтарь. Фели стояла там в лунном свете, белая, как алебастровая статуя, обхватив себя руками.
– Может, у нас получится выкурить ее, – сказала я. – Не найдется сигаретки?
Конечно же, я шутила. Фели терпеть не могла курение.
– А может, попробуем уговорить ее? – с энтузиазмом предложила я. – Что едят летучие мыши?
– Насекомых, – отрешенно сказала Фели, как будто пытаясь вырваться из парализующего сна. – Так что это бесполезно. Что нам делать?
– В какой она трубе? – спросила я. – Ты заметила?
– В шестнадцатифутовом диапазоне, – дрожащим голосом ответила она. – Ре.
– У меня есть идея! – заявила я. – Почему бы тебе не сыграть Токкату и фугу ре минор Баха? На полной мощности. Это прикончит маленькую тварь.
– Ты отвратительна, – сказала Фели. – Завтра я скажу мистеру Гаскинсу о летучей мыши.
Мистер Гаскинс – церковный сторож Святого Танкреда, и предполагается, что он должен разбираться со всеми проблемами от выкапывания могил до полировки меди.
– Как ты думаешь, как она попала в церковь? Летучая мышь, имею в виду.
Мы шли домой вдоль изгородей. Мимо луны проносились бесформенные облака, резкий встречный ветер трепал наши пальто.
– Я не знаю и не хочу говорить о летучих мышах, – заявила Фели.
На самом деле я просто поддерживала беседу. Я знаю, что летучие мыши не влетают в открытые двери. На чердаках Букшоу их водилось предостаточно, они обычно попадают туда через разбитые окна, или их, раненых, втаскивают внутрь коты. Поскольку в Святом Танкреде котов нет, ответ очевиден.
– Зачем открывают его могилу? – спросила я, меняя тему. Фели поймет, что я имею в виду святого.
– Святого Танкреда? Потому что исполняется пятьсот лет со дня его смерти.
– Что?
– Он умер пятьсот лет назад.
Я присвистнула.
– Святой Танкред мертв уже пятьсот лет? Это в пять раз дольше, чем прожил Иезекия Уайтфлит.
Фели ничего не ответила.
– Это значит, что он умер в тысяча четыреста пятьдесят первом, – сказала я, быстренько сосчитав в уме. – Как ты думаешь, как он будет выглядеть, когда его выкопают?