Горное селение (СИ) - Логинов Святослав Владимирович. Страница 22

Прошло, наверное, полчаса, когда снаружи раздался стук по деревяшке.

Арчен вернулся! Мурава вскочила, со светцом в руке выбралась из шалаша и лишь здесь услышала:

— Тётя Мурава, выдь на минуту! Чо скажу!..

— Пася, что ты тут делаешь? Тебя же заедят ночью в лесу! Живо заходи сюда!

Мурава открыла проход, втащила Пасю внутрь защитного круга. Девочка была одета не для путешествий по зачарованному лесу. Ветхое платьишко, на ногах ошмётки развалившихся беговок, а на шее стальной рабский ошейник, когда-то снятый с Крин и подобранный Пасей возле источника.

— Как же ты сюда добралась, девочка?

— Тётя Мурава, чо скажу! — произнесла Пася и заплакала, не выдержав тяжести новостей. — Солдаты маму убили!

Глава 15

Барониссимус Вальдхальм был неплохим тактиком. Он понимал, что засевшие на горе чародеи могут перемолоть всю его армию, потому не торопился бросать на штурм гвардию и другие элитные части. Иное дело крестоносцы или наёмники, набранные в чужих землях — этих не жалко.

На этот раз наёмники укрывшись за спинами железных големов, сумели ворваться в непокорное селение. И там уже не встретили никакого сопротивления. Гвардия и другие элитные части в селение так и не вошли. Нечего им там было делать. Колдуны, если кто из них остался в живых, попрятались по подвалам и укроминам. Наёмникам было приказано выискивать их и отправлять в столицу для казни. Хотя колдуна, если он зарылся куда-то, найти не так просто. Вот как пить захочет, и за водой пойдёт, тут его и брать надо.

Сжечь деревню не получилось, наколдованное дерево не горит. Грабить в брошенных домах было нечего. Одно название, что жили здесь чародеи, но никаких сокровищ скоплено ими не было. Так сказать, за ненадобностью. Единственное, что оставалось: выковыривать самоцветные глаза у големов, потерявших на второй день способность двигаться.

Из нижней усадьбы прислали рабов, разбирать те дома, что уцелели, и спускать брёвна вниз. В чью-то умную голову пришла мысль что негноимые и несгораемые брёвна могут стоит немалых денег. Увы, продать не удалось ни единого ствола. Брёвна, с великим трудом спущенные вниз, в тот же день рассыпались трухой. Доход принёс лишь разбор Трофейной свалки. Кое что из найденного там оружия, можно было восстановить, остальное пустить в переплавку.

Как и следовало ожидать, максимум потерь пришёлся на первый день. К сожалению, погиб преподобный Папус, который по благословению архиепископа направлялся в логово колдунов, отбирать нераскаянных грешников для публичной казни. На него напало чудовище о двух головах и с кривым ятаганом в одной из рук. Оно зарубило почтенного Папуса, а охранников покидало с горы. Алебардщикам предъявили для опознания самый полный бестиарий из библиотеки Барониссимуса, но такого зверя в бестиарии не нашлось. Пришлось дополнять справочник неведомым прежде монстром, названным «Китоврас двухголовый».

По одному солдаты отучились ходить сразу и решительно. Пятеро солдат прочёсывали местность вдоль ограды и услышали дикий вопль со стороны леса. Не ожидая сопротивления, они ринулись на помощь, хотя крик уже прекратился. Но найти того, кто кричал, они успели, хотя и не целиком, а только его ноги, торчащие из пасти бородавчатого страшилища.

Кто-то потом говорил, что ноги ещё дрыгались, другие в этом сомневались, но все вместе дружно ударили алебардами. Чащобный жаб, а это был он, забулькал и попятился, но жертву не выпустил. Будь пасть свободна, он бы в несколько ядовитых плевков расправился бы с нападавшими, а так мог только отступать, теряя лапы и другие необязательные органы. Умел бы жаб хоть немного соображать, он бы удивился происходящему: никто и никогда на него не нападал, всегда ел только он. Теперь было некуда деваться от настырных алебард. Передние лапы оказались отрублены, пятиться жаб не мог, отрыгнуть полупроглоченного солдата, чтобы расплеваться с остальными, заняло бы слишком много времени, и вообще, бросать недоеденное — не в правилах чащобного жаба. Оставалось прыгать вперёд, что жаб и сделал. Бросок оказался удачным, один из ландскнехтов был сбит с ног и придавлен тяжёлой тушей.

Четверо оставшихся доказали, что они недаром служат в одном отряде. Двое разом навалились на древки алебард, стараясь остановить жаба, а двое других ухватили своего товарища под мышки и выдернули на свободу. После чего, лишившись мужества, солдаты сыграли ретираду, унеся раненого и оставив заглоченного солдата в брюхе чащобного жаба.

Солдат, придавленный жабовой тушей, тем же вечером скончался. На нём не было ран, но гнойная кровь чащобного чудища оказалась ядовитой.

Были ещё потери в войсках, но лес не любит выдавать свои тайны, и об этих трагедиях сведений нет.

Своих солдат Томас Шип держал в кулаке и не позволял им расползаться кто куда. Шли кучно, смотрели зорко.

— Герр Томас, тут опять та же девчонка объявилась. Что она тут делает?

— Шарится, что ещё. Какое тебе дело до девчонки?

— Пришибить бы её. Она хоть и малая, а может, уже бесовка. От них всего можно ожидать.

— Сам ты бесовка. Глянь, у неё рабский ошейник надет, значит, нечистью девчонка быть не может. Она из нижних, их сюда много нахлынуло, но почти все, ожегшись, пятки смазали. А эта осталась. Пусть шарится, всё равно ничего не найдёт. А вот эту халупу надо проверить. Может, там, кто засел.

Первый же удар снёс щелястую дверь. В проёме показалась Пухана. Вид у неё был самый ведьмовской.

— Чего ломитесь? Двери открывать не обучены? Не заперто.

— Вот эту надо живьём в город доставить, святошам на развлечение. Но сначала, скажи, бабка, где вы воду берёте? Пить охота, мочи нет, а в домах всё как пересохло.

— Я лекарка, а не водоноша. Вода вон там, увидите, самый большой дом, а во дворе у него источник. Только водяник там жадный, платить придётся, дороже пива.

— Были мы там. Вода там поганая, пить нельзя. В кринице два трупака плавают.

— Я их туда не бросала.

— Мы тоже. Это кто-то до нас постарался. Там махаловка была — будь здоров. Четыре голема вдребезги разбитые валяются.

— Да уж, — протянула Пухана, не зная, что сказать.

— Ничо… — объявил командир, вдруг ударившийся в воспоминания. — Кто бы там ни бушевал, найдём на него управу. И не таких били. Помню, в Миченице, городок такой был, еретиков поразвелось, ворожеев всяких. Налоги платить перестали. Так нас послали их усмирять. Вот было веселье! Главное, там было, чем поживиться. Не то, что здесь, где вся возня идёт исключительно ради интереса. Да и народа здесь мало, некого ножичком пощекотать. Там мы не старались еретиков на суд тащить, их прямо на месте кончали.

Солдаты стояли со скучающим видом. Не впервой им было слушать воспоминания седоусого командира. А вот Пухана, у которой уже был готов план, как утечь от конвоиров, пока её будут тащить вниз на расправу, слушая вражеского командира, заледенела. В памяти разом всплыло, что она старалась забыть последние двадцать лет: горящие дома Миченице, хохот пьяных ландскнехтов, кровь и отчаянный крик матери: «Хана, беги! В горы беги, там не достанут!»

Оказывается, кто-то из тех убийц ещё жив и даже сладостно вспоминает былое.

— Вы, кажется, воду хотели найти, — напомнила Пухана.

— Да, конечно. Веди, давай.

— Есть секретный источник, только он за границей селения, в лесу.

— Плевать. Ты, давай, веди. Да смотри, чтобы колодец был чистым.

— Об этом не беспокойтесь, — проскрипела лекарка.

Странное чувство владело Пуханой. О таком мечталось ей часто и до боли зримо, и теперь казалось, что она видит очередной сон. Всю жизнь она лечила людей, получая в ответ серебряные шлёндеры и обидное прозвище злой ведьмы. Теперь пришла пора попробовать на вкус, каково это, быть ведьмой.

— Вот источник. Осторожнее топайте по берегам, вода может замутиться.

Год назад Пухана ходила смотреть, что устроил в лесу Арчен; лекарке надо знать такие вещи, и теперь она чувствовала себя уверено.