Непозволительные удовольствия (СИ) - Лётная Марина. Страница 26

И едва хореограф отошла от пьянящих оваций и ослепляющего, раздевающего до самого нутра, освещения, едва она зашла в мрачные беспроглядные кулисы, её окликнул взвинченный, свирепый мужской голос.

― Мишель, нужно серьёзно поговорить! ― Брюнетка испуганно вздрогнула под тяжестью холодной ладони, обхватившей её плечо, быстро стирая с лица радостное облегчение. Джозеф и Кристиан настороженно замерли, стеклянными глазами впившись в парня, пока Мишель бросила на недоумевающего вдали её знакомого, Чарльза, оправдывающийся взгляд. ― Пошли отсюда! ― Резво влетевший со сцены в кулисы мулат грубо одёрнул хореографа за руку, заставляя её неловко семенить в след торопливым шагам. Такая злость была ему несвойственна.

― Куда ты её повёл, Карлос?! ― Джастин как ошпаренный подскочил к взволнованному танцору, толкая его в грудь и преграждая дорогу в гримерку. В закулисье творился форменный бардак: разбросанный реквизит, растоптанные и рваные костюмы под ногами, из зала доносился гул множества голосов и странное шуршание. Микрофон хрипел от оглушительных выкриков ведущего, подогревающего интерес публики к оглашению результатов. Чарльз, желавший только лишь поздравить с удачным выступлением давнюю подругу, которую вовсе не ожидал здесь увидеть, удивлённо покосился в направлении зарождающегося скандала.

― Отойди, Джастин! Это наше с ней личное дело! ― Карлос разозлённо откинул от себя руки капитана и моментально натолкнулся на вскипающего гневом Брэндона, вылетевшего навстречу из глубины беспроглядной темноты.

― У вас не может быть личных дел с Мишель! Что ты хочешь? ― Блондин зашёлся приливом злобы, вслушиваясь в стучащее в ушах сердце, ухватил мулата за плечи, вцепившись тонкими бледными пальцами в кожу, и прорычал: ― Отпусти её! ― Хореограф мёртвенно побелела, улавливая на лицах танцоров звериное бешенство, и замерла, чувствуя, как страх растворяется в крови и заполняет организм дрожью.

― Я решил, что Мишель должна знать! ― Карлос выпустил запястье девушки и решительно сложил руки на груди, едва ли не скрипя зубами от желания открыть ей глаза.

― О чём? ― Вполне очевидный женский вопрос моментально нашел отклик в дрогнувших пальцах мужчин. Каждый член команды предельно напрягся, в предосторожности высматривая старательно спрятанные эмоции хореографа. Она сухо повторила. ― О чём знать?

― Можно это сделаю я? Я хотел бы объяснить Мишель сам, ― Брэндон моляще заглянул в карие глаза напарника, встречаясь с пронзительным испепеляющим взглядом, и в мыслях у него невольно промелькнуло ошарашенное лицо Карлоса при виде его с девушкой за недвусмысленным занятием.

― Что раньше не подсуетился? Кишка тонка, блондин? ― Карлос издевательски улыбнулся, тяжело вздохнув, а потом решился на выяснения отношений несмотря на присутствие множества танцоров в закулисье, оборачивающихся на гневные вскрики. ― Тебе Мишель больше всех доверяла… Даже спала с тобой, а ты продолжал врать вместе со всеми!

Хореограф не сдержала громкого стыдливого вздоха, пряча лицо в ледяные ладони, и стиснула руками пунцовые щёки, словно вот-вот не сможет унять внутри себя шквал приближающихся слёз. Джастин не скрывал на лице беспощадного осуждения в адрес танцоров, разоблачающих раньше срока тайну, пока в пикантные подробности посвящались организаторы и заинтересованные скандалом посторонние артисты. Кристиан и Джозеф прикрыли рты ладонями, вымученно устремив взгляды в пол. Им совсем не хотелось участвовать в признаниях также, как и не хотелось причинять девушке излишние неудобства.

― Я не могу быть хуже вас, только потому что нравлюсь ей! Никто из нас не рассказал… ― Пытаясь оправдаться, Брэндон упрекающе обвёл глазами каждого, а потом остановился на брюнетке, уже захлёбывающейся слезами и попытался сглотнуть удушающий ком. ― Мишель, ты подписала с нами контракт, по которому не имеешь прав на выигрыш в случае победы в конкурсе…

При виде мгновенно потухшего опустошённого взгляда в раскрасневшихся мокрых глазах хореографа, Брэндон ощутил, как в душе что-то ноюще надломилось: возможно, поступая в предыдущие разы как подонок, он подсознательно понимал, что сможет добиться вновь расположения Мишель, как бы трудно это не оказалось, или же просто сохранял призрачную надежду, ведь то были “шалости”, но сейчас при виде этого стеклянного взгляда, блондин ощутил себя в полной мере вычеркнутым из её жизни. Брэндон теперь чужой ― это ясно. Чужой для Мишель, чужой даже в своем мире ― так, как раньше он жить не сможет, но и нынешний, потеплевший к одной девушке блондин, никому не нужен с разрушенной до основания личностью. Неужели открывшись душой человеку можно стать настолько уязвимым?

Ещё с утра он позволял себе роскошь ― размышлять, смогут ли они быть вместе, но это удовольствие оказалось непозволительным. Его ценой станут вечные мучительные воспоминания о тепле её нежного тела, тонком запахе кожи и волос, о её пристальном завороженном взгляде, пока он будет знать, что его Мишель перечеркнула всю их теплившуюся близость и не желает его больше видеть. Нет, это он перечеркнул всё сам, ещё в тот день, когда сказал, что не ищет серьёзных отношений! Глупо, очень глупо… Брэндон осмотрел с ног до головы вздрагивающее хрупкое тело, не смея добавить ни слова, поджал губы и вернулся взглядом в серые глаза, наполненные кошмарной болью. “Прости…”

У Мишель уходила земля из под тонких, налитых тяжестью ног: столько времени ушло в пустоту… Хуже, чем в пустоту… На преодоление своих принципов, чтобы работать с командой стриптизеров, на выстраивание доверия в гнилом коллективе, на растрачивание души для танцев, ставших инструментом для отмывания денег, на него. Брэндон ― такой легкомысленный, славный парень… Как мотылек скачет по жизни в поисках наслаждения и того, на кого можно скинуть ответственность. Этот кто-то всегда остается расхлёбывать свои чувства в одиночку. Этот кто-то ― Мишель, влюбившаяся в ублюдка до раздирающей боли в солнечном сплетении, согласная ампутировать своё сердце, лишь бы не чувствовать внутри своего тела, как оно в очередной раз сжалось от предсказуемого предательства, порождая гнетущее разочарование.

Девушка истекала горькими слезами, чувствуя себя раненым оленем в свете фар грузовика, и боязливо принялась рассуждать, что делать дальше. Здесь больше нельзя оставаться. Нельзя больше видеть взгляд голубых, почти что прозрачных глаз без удушающего, давящего на лёгкие и лишающего кислорода сожаления.

И Мишель ушла.

Молли сидела на скамье, сложив влажные ладони на коленях и рассматривая красные лучи садящегося солнца, залёгшие на дорожной сумке. Вещей у них с Мишель было не много, но сестра задерживалась на втором этаже давно знакомого обшарпанного дома, слёзно прощаясь с мисс Райт. Наверное, Мишель предусмотрительно успела накопить небольшую сумму за несколько месяцев работы, иначе откуда взялись деньги на билеты? Молли тревожно вдыхала прохладный вечерний воздух, холодивший колени и голую шею, в странном изнуряющем ожидании: их жизни коснулись по-взрослому серьёзные и глубокие изменения, это она точно понимала. Им нужно бежать из Сан-Франциско, потому что для них он неприветливый и злой, преследует сестёр, как надоедливый невоспитанный мальчишка, издеваясь над ранимыми детскими душами.

Мишель сказала: “Какая разница, в каком городе жить, если у тебя всё равно нет дома”. Разницы нет, в каком городе ты живёшь, если повсюду, где ты есть, ты ― набор болезненных навязчивых воспоминаний. Сестра так больно и надрывно плакала, что Молли захотелось грустить до самого утра, не видя снов. Самое страшное, когда взрослые люди, воспитывающие тебя, теряют надежду, потом приходится видеть сны из твоей прошлой какой-никакой жизни с хрупко выстроенной стабильностью, состоящей из одной подруги, унылой школы и доброй мисс, стучащей на маленькой старой кухне кастрюльками, чтобы заботливо приготовить тебе невкусную кашу. Молли часто думала, какой вкус был бы у каши, приготовленной руками её матери на семейный ранний завтрак. Она бы ела эту кашу бесконечно, вылизывая тарелку, зная только, что мама проснулась чуточку раньше неё, и заботливо заглянув в комнату спящей дочери, осторожно прошла на кухню в их старой квартире.