Сеть для игрушек - Ильин Владимир Леонидович. Страница 11

Второй раз за этот день мой лоб пытается испытать на прочность лобовое стекло машины, потому что Куров вдруг тормозит машину поперек дороги и, что-то пробормотав, прыгает стремительно из кабины в темноту, где сверкают какие-то вспышки. В самый последний момент я замечаю в его руке пистолет, и до меня доходит, что снаружи происходит нечто незаконное.

Я приоткрываю дверцу. Где-то сбоку раздается женский крик. Потом еще и еще. Потом слышится топот множества ног. Напрягаю зрение. За кустами, растущими вдоль дороги, колышется какая-то смутная масса. Спустя несколько секунд до меня доходит, что там дерутся. Раздаются смачные удары и вскрики от боли. Дерутся совсем рядом. В машине я в безопасности, но любопытство не дает мне спокойно усидеть на мягком сиденье, и я выбираюсь наружу. В ту же секунду кусты с хрустом трещат и раздаются, пропуская на дорогу несколько темных силуэтов. Часть из них попадает в свет фонарей и фар машины, и я вижу, что это молодые парни и девчонки, а среди них – женщина средних лет. Все они растрепаны и испачканы то ли своей, то ли чужой кровью. Они судорожно цепляются друг за друга, так что и не понять, кто с кем дерется. Впечатление такое, что каждый дерется со всеми. Черт знает что, это какое-то безумие. Их пятеро, но визг и вой стоит такой, будто их в десять раз больше – впрочем, за кустами их тоже много…

Я кидаюсь к этой живописной группе, чтобы разнять их. Больше всего меня беспокоит та женщина, которая каким-то образом затесалась в эту молодежную компанию. Если не вмешаться, то ее сейчас просто-напросто затопчут… Словно подтверждая мои слова, один из парней хватает ее за горло сзади рукой, согнутой в локте, и начинает старательно душить, в то время как две девчонки лупят его изо всех сил своими кулачками по позвонкам и по печени. Я прыгаю и бью ногой парня в челюсть, он падает, сбоку на меня обрушивается чей-то кулак, облаченный в кастет устрашающего вида, но я вовремя успеваю поставить блок и ответить коленом в промежность нападавшему. Спасенна мною женщина разворачивается в мою сторону, однако вместо искренней благодарности с размаха очень проворно бьет мне каблуком туфли в лоб, в голове моей взрывается яркая вспышка, и я погружаюсь во тьму…

Прихожу в себя от того, что кто-то чувствительно хлопает меня по щекам. Я приоткрываю глаза, и сквозь мутную пелену вижу озабоченное лицо Гена Курова.

– С вами все в порядке? – интересуется он.

– Если не считать того, что, по-моему, мне проломили череп, – бормочу я, принимая сидячее положение и осторожно ощупывая свое тело.

– Вы ошибаетесь, Адриан. Эти придурки вас просто отключили.

– Что это было? И куда они все подевались?

Вокруг тихо, лишь слышен вой приближающейся сирены.

– Разбежались, конечно, – отвечает Куров на мой второй вопрос, игнорируя первый. – Кроме двоих, которые уже никуда и никогда бегать не смогут. Я вызвал дежурную группу, пусть разбираются. Жалко, никого живьем не удалось задержать, сволочей. И вот так – каждый день, представляете? Не город, а дерьмо какое-то!.. А вы, Адриан, обладаете не только теоретическими познаниями и навыками: я видел, как умело приложили вы одного из этих негодяев. Может, вы все-таки работаете на мафию, а?

Мы смотрим друг на друга, а потом дружно смеемся, хотя лично мне не очень-то весело. Почему-то совершенно некстати вспоминаются последние слова убитого таксиста: «Красный… вокруг…». На нашем профессиональном коде, который применяется в тех случаях, когда приходится сообщать что-нибудь важное своим в присутствии посторонних, красный цвет сигнализирует угрозу, опасность. Видимо, Контроль пытался предупредить меня, что все окружающие представляют собой огромную опасность для меня. Не Бог весть какое откровение: я уже и сам это понял…

Глава 4

Пока я добирался до дома в форме раскидистого сорокаэтажного дерева на Пятьдесят Шестой улице, в моей голове промелькнуло немало вариантов.

… Будет лучше, думал я, если ее не окажется дома. Соседи скажут мне, что она оставила им на попечение дочку, а сама ушла неизвестно куда, и тогда я рвану по кабакам искать ее, потому что буду уверен, что она заливает муки совести дешевым виски в компании сутенеров и проституток, и мне останется лишь найти ее, и я обязательно отыщу ее, даже если мне придется потратить на эти поиски всю ночь, а потом я выволоку ее из пропитанного дымом и испарениями алкоголя помещения на свежий воздух и там отхлещу ее всласть по напомаженной физиономии, размазывая губную помаду по щекам пополам с кровью из разбитых губ, и потом мне останется только плюнуть ей в лицо, повернуться и уйти.

… А, может быть, думал я, она будет дома, но не одна, а с каким-нибудь расфранченным хахалем, умеющим рассказывать массу двусмысленных анекдотов… интимно притушен свет… на столике горят свечи и стоят фужеры с шампанским… из колонок турбозвука звучит сладкая, приторная музычка… и она откроет мне дверь, но не пустит меня на порог и даже спросить не захочет, случилось ли что-нибудь со Сланом, который обеспечил безбедное существование ей, бывшей заурядной фотомодели, каких по всему миру – сотни тысяч… И тогда я толкну дверь так, что она громыхнет о стену, и, оттолкнув силуэт, пропахший духами и шампанским, влечу в комнату, разобью ногой столик вместе с фужерами и свечами и кулаком вдарю по турбозвуку, чтобы он заткнулся навсегда, а потом пару раз с наслаждением съезжу по лоснящейся физиономии ее ухажеру. И ни слова не скажу ей о том, что случилось со Сланом…

Я перебирал подобные варианты до самой последней минуты, но все они вылетели из моей головы, когда Люция открыла дверь.

Несмотря на всю ее женскую заурядность, было в ней что-то такое, что заставляло мужчин опустить взгляд. Наверное, именно это и не давало ей прославиться в качестве фотомодели. Фотомодель должна быть красивой пустышкой – в этом и заключается ее общественно-полезная функция. Люция же пустышкой ни в коем случае не была.

– Привет, Лю, – сказал я не своим голосом и наклонился к ее руке, чтобы поцеловать сухое нежное запястье.

Легкое, ничего не означающее прикосновение губ – старая игра в джентльменов и прекрасных леди.

– Привет, – ответила она и приглашающе посторонилась. – Входи, Рик.

Я втащился в прихожую и прислонился спиной к стене. Силы внезапно стали покидать меня.

– Что-нибудь выпьешь? – спросила она, запирая дверь и поворачиваясь лицом ко мне.

На мгновение я прикрыл глаза. По дороге к ней я пару раз забегал в подворачивавшиеся бары и глотал, не чувствуя вкуса, двойные порции чего-то крепкого. Во рту теперь был стойкий гадкий привкус.

Тем не менее, я кивнул. Ей невозможно было в чем-то отказать. Именно это и сыграло свою роль, когда она в тот день отыскала меня и спросила: «Рик, ты, случайно, не знаешь, куда запропастился Слан? Понимаешь, он мне очень нужен»…

Она отправилась на кухню, а я втащился в гостиную, из которой в темный коридор падал прямоугольник света от торшера, рухнул изнеможенно в старенькое, продавленное рифт-кресло и тупо стал пялиться в экран стереовизора. Показывали отрывки из старых фильмов.

… Бравый молодец в кожаной куртке и с чахлой косицей на затылке, перехваченной обыкновенной аптечной резинкой, врезал от души бритоголовому негодяю под дых, а потом – под челюсть, и того с шумом и грохотом бьющегося стекла и ломающейся мебели унесло в другой конец комнаты, а на молодца навалились сразу трое с разных сторон, но он и тут не сплоховал. На экране замелькали ноги и руки, раздались неестественно-звонкие звуки ударов, как ни странно, не причиняющих видимого урона ни одному из фигурантов… В окно всунулся кровожадный длинный ствол – если я не ошибаюсь, это был, по крайней мере, станковый гранатомет – и выплюнул сгусток огня…

…Машина, мчавшаяся по городской улице, встала на два колеса, пронеслась по тротуару, распугивая прохожих и с диким грохотом врезалась в стеклянную витрину…

… Девица, изготовившаяся заняться любовью с кудрявым молодым человеком, внезапно вытаращила глаза и заорала благим матом: из-под ребер ее возлюбленного, сладострастно подрагивая, выползали голубоватые, чешуйчатые щупальца…