Вредность не порок - Ильина Лариса Анатольевна. Страница 28

Бабка взвилась:

– Как какое?! Ты тут живешь али нет? Перед людями только позоришь! Какая ты учительница после всего?

Срам!..

– В чем срам? Чего ерунду мелете? Я что, дитя малое?

Поздновато меня учить, вам так не кажется?

– Учить ее поздновато, гляньте, люди добрые! Она у нас сама учительница! Кого хошь научит! Чему ты научишь? Как дома не ночевать да вино лакать? Молодая девка, а никакого стыда нет…

Что и говорить, сцепились мы с бабкой не на шутку.

Права она или нет, сейчас не имело никакого значения.

Я прекрасно знала: стоит ей уступить один раз, и она всю плешь тебе проест со своими доисторическими нравоучениями. Можно, конечно, плюнуть на них и уехать в город. Но сбегать не в моих принципах. К тому же Ефим здесь, а не в городе, поэтому делать мне там нечего. И что это бабка так взъелась? Аж позеленела вся. Что особенного произошло? Всякое бывает в жизни, зачем же так волноваться?

– Хватит орать! – гаркнула я в конце концов. – Я вам не внучка, чтобы всякие бредни выслушивать! За проживание исправно плачу, не нравлюсь – завтра же съеду, Контраковы тоже вон дачу сдают…

После этого бабка вдруг побледнела и схватилась за сердце. Ой, не перестаралась ли я? Я ей, конечно, не родня, но знаю, что она ко мне здорово привязалась и, несмотря на показную суровость, за меня переживает. Но только лишь у меня мелькнула тень мысли о том, что, пожалуй, надо немного сбавить обороты, бабка развернулась и выдохнула:

– Чтоб завтра ноги твоей здесь…

Я опешила и открыла рот. Этого я никак не ожидала.

Степанида тем временем развернулась и ушла к себе, громко хлопнув на прощание дверью.

Ситуация, однако. Все так быстро перевернулось с ног на голову, что я даже растерялась. Ведь, в общем-то, я говорила не серьезно, так, в запале. Мы частенько с бабкой переругивались, она это дело уважала, размяться для разрядки, но так мы с ней никогда не ссорились. И никогда такой злющей я ее не видела. Я села на лавку и подперла кулаком подбородок. Может, что-то случилось, чего я не знаю? Следя за беспрерывно мельтешащим маятником треклятых ходиков, я растерянно барабанила по столу пальцами. Может, пойти к ней, спросить, в чем дело? Нет, я не могу. Это ведь она на меня набросилась, как с цепи сорвалась. Так, а где Стас?

Не успела я о нем подумать, как он возник передо мной, и вид имел такой, словно я только что кого-то убила.

– Ты озверела, что ли? – Он сел напротив и сцепил перед собой пальцы. – Что с тобой?

«Так, – сообразила я, неожиданно разозлившись, – этот игрок не из нашей команды…»

– В чем, собственно, дело?

– Настя… За что ты на нее наорала?

– За что? За то, что лезет куда не надо!.

– Она за тебя переживает…

– Она не за меня переживает. Она переживает за то, что люди скажут. Как же, у Степаниды Михайловны такая жиличка, такая жиличка! Вы слыхали? Она домой после «Спокойной ночи, малышня!» не пришла! Представляете, какая развратная особа?

Я вытаращила глаза и затрясла головой, изображая всю глубину ужаса, охватившего ближайших соседей.

Стас сжал губы, и по его скулам заходили желваки.

– Я вижу, что еще кое-кого мое поведение не устраивает. Стас, дорогой, ну хоть ты объясни мне, как быть?

Что теперь – закопаться, в землю лечь? Можете вы наконец понять, что я не маленькая уже? Я не ребенок, Стас. Все делают, что хотят, и все из лучших побуждений, а ты слова сказать не можешь, сразу обиды! Что, не так?

Тебя я, конечно, понимаю, ты тут по долгу службы, работа у тебя такая, но мне, сам подумай, легче от этого?

Высказав в лицо Стасу все свои претензии, я жестом предложила ему ответить.

– Ты просто дура, Настя, – отозвался вдруг он, я даже икнула.

– Я дура?

– Ты. Утверждаешь, что шибко взрослая, а сама несешь околесицу.

– Это почему же?

– Потому что.., последние несколько дней ты словно по фазе двинулась… Дома не ночевала и надралась, словно сапожник последний. Смотреть тошно было.

– А что же ты смотрел? И в сад меня таскал?

– Да чтобы ты горницу не загадила! – рявкнул Стас. – И бабка права, кому это терпеть приятно? Если бы она за тебя не переживала, она бы тебя выгнала давно!

– А она и выгнала!

– И правильно сделала!

– Да она.., да ты… – Тут у меня от обиды горло спазмы перехватили. – Вы все.., из-за денег! Я ей все в доме сделала, а ты.., мама тебя купила! За зарплату свою стараешься!

Стас вскочил на ноги:

– Дура!

Я грохнула по столу кулаком:

– Не смей на меня орать! Не смей! Кто ты такой? Холуй .. Ненавижу тебя! И всех вас! Завтра вы от меня избавитесь, можете радоваться!.. Видеть тебя не могу!

Взлетев с лавки, я рванула к себе, едва не сбив Стаса с ног. Оказавшись в своей комнате, развернулась и со всего маха шарахнула дверью. Дом дрогнул, через мгновение за стеной что-то скрипнуло и грохнулось оземь. По дощатому полу раскатились во все стороны детали, и ненавистные скрипучие ходики прекратили свое существование. Тренькнула, распрямившись, пружина, и во всем доме воцарилась гробовая тишина.

Закинув руки за голову, я лежала, не раздеваясь, на кровати и таращилась на потолок. За последние полчаса я раз двадцать дословно вспомнила наш последний со Стасом разговор, каждый раз переживая все заново.

Обида клокотала в груди, горько щемило сердце, и глаза наполнились непрошеными слезами.

"Никому я не нужна. Ни-ко-му… И правильно. Кому нужна такая дура, как я? Ну и плевать. Мне тоже никто не нужен. У меня квартира в городе есть. Пусть тут вдвоем с бабкой целуются. Они оба хорошие, правильные, вот и ладно. Зато у меня есть Ефим. Он так и сказал:

«Моя девушка!» Значит, он – мой парень И его не интересуют ни мои деньги, ни моя мама. Он считает меня провинциалкой, что ж, пускай так. Я нравлюсь ему такой, какая есть"

Мысли о Ефиме наполнили грудь теплом, я заулыбалась и постаралась представить: что он сейчас делает? Он в отпуске, куда, интересно, его Коля так срочно вызвал?

Может, это что-то опасное? Почему сразу опасное? Ирка могла нафантазировать бог знает чего, с нее станется!

Хотя они, конечно, лихие ребята, это сразу видно. Может, этот Юра Ирке что-нибудь рассказал? Так, я же совсем забыла, что обещала к ней прийти! Я посмотрела на часы. Самое время. Чтобы не повторить ошибку позапрошлой ночи, я натянула теплый свитер, джинсы и бейсболку. По сложившейся уже традиции сунулась было в окно, но остановилась.

– Я ни от кого прятаться не собираюсь, – напомнила я себе и решительно направилась к двери.

Но проявлением абсолютной самостоятельности я никого не шокировала. В горнице никого не было, даже свет не горел. «Ах, так, – подумала я, – тогда беру свою зубную щетку и останусь ночевать у Ирки! А потом и совсем к ней перееду!»

Завернув щетку в полиэтиленовый пакетик, сунула ее за пазуху и, не таясь, покинула бабкин дом.

Добравшись до улицы Гагарина, я притормозила, немного подумала и свернула на улицу 50-летия Октября, напоминая себе в целях профилактики, что от любопытства кошка сдохла. К моему счастью, на этой улице фонари чрезмерным усердием население не баловали, но, справедливости ради надо признать, что на это были свои причины. Здесь велось весьма активное строительство дачных коттеджей, особенно в дальнем конце, и половина улицы была перекопана. Осторожно лавируя среди ям и кочек, я прикинула примерное расположение дома Савченко и, подойдя поближе, завертела головой, стараясь отыскать табличку с номером.

– Так, где же ты… Так, так… Ага, вот!

Обнаружив искомый дом, я осторожно приблизилась к зеленому забору в надежде разыскать в нем какую-нибудь щелочку. Но забор у семейства Савченко был добротный. Широкие доски ладно подогнаны одна к другой и прочно закреплены.

Я не слишком опасалась вертеться возле чужого забора. Ближайший горящий фонарь находился отсюда метрах в пятидесяти, да и тот не особо усердствовал, за забором стояла полнейшая тишина, наводившая на мысль, что если мы с Иркой снова проторчим сегодня в саду, то мало что увидим. Вскоре мне надоело здесь топтаться, и я решила вернуться назад, до улицы Гагарина: так к Иркиному дому можно было пробраться гораздо быстрее.