Вредность не порок - Ильина Лариса Анатольевна. Страница 33

А как звать, не знаю. Он, может, и говорил, да на черта мне его имя сдалось? Только кажется мне, что, кто он, им и без меня хорошо известно. Допытывались, почему он у Ирки на крыльце оказался. Это и я сама хотела бы знать.

Но больше всего мне хотелось бы знать, куда сама Ирка подевалась. Ума не приложу. Тебе Петр Игнатьевич сказал что-нибудь?

– Про Ирку нет… В доме все убрано, словно она куда собралась. Ты ж Ирку знаешь, она может потихоньку в город смотаться, никого не дергая. Только вот зачем?

Мне она ни слова не сказала. И вообще я к ней вечером зайти хотела. Она сказала, что узнала кое-что интересное…

– А что?

– Так откуда ж мне знать? У меня тогда голова разрывалась, света белого не видела… До расспросов ли мне было? А она говорит, зайди вечером… И на Юру этого косит… Но она такая радостная была… Ну ты понимаешь… На коленках у него сидела.

Надька усмехнулась:

– Я ее радость тоже заметила… Трудно было не заметить. Она на этого Юру словно с цепи сорвалась. И тот тоже рад стараться. На веранду вышла, гляжу – батюшки, пустилась наша Ирина Захаровна во все тяжкие…

Я пожала плечами. У Ирки своя голова на плечах, насколько я успела узнать подругу, довольно умная. Не думаю, что Ирка наделает глупостей. Только вот неплохой сюрприз будет ее ожидать, когда она вернется.

– Как ты считаешь, – прервала мои размышления Надежда, – не могло быть так, что этот.., ну тот, что был в зеленом пиджаке, пришел к ним, а этот Юра – приревновал или еще чего?..

– Мне это тоже в голову приходило, – созналась я, – только объясни мне, с чего он сюда приехал и как узнал, где Ирка живет? Скорее можно предположить, что он тебя бы разыскивал… Слушай, может, Ирка дома? Я имею в виду в городской квартире?

– Действительно, – оживилась Надежда, – я об этом не подумала… Надо следователю сказать… Пойдем!

– Подожди, – ухватила я ее за руку, – я тебе еще не все рассказала…

Коротко изложив подружке свои ночные злоключения, я умолчала лишь о Ефиме. Я дала ему слово о камнях не говорить никому, как бы мне ни хотелось посоветоваться с Надькой, нарушить слово я не могла. Когда я закончила рассказ, на Надьку было страшно глядеть.

Губы тряслись, и сама она сделалась белая, словно полотно.

– И кто это был?

– Не знаю… Темно же было…

– А это не…

– Не Ефим, не Юра, не Коля. Говорю, не знаю…

– А ты… – робко поинтересовалась Надька, – ничего не перепутала?

Почему, интересно, все считают, что я страдаю галлюцинациями? Я, конечно, не спорю, темно было. Очень даже темно, ну и что? Я же не сумасшедшая, чтобы не понять, что мужики что-то зарывают. Зачем нормальным людям идти копать на чужой участок? У них свой собственный – обходить замучаешься. Так.., на чужом копают, если не хотят копать на своем… Мудро, ничего не скажешь…

– Стаська, – вдруг толкнула меня под руку Надька, – оглохла, что ли? Что делать, спрашиваю, будешь? Может, следователю расскажешь?

Любовь к милиции развита у Надежды безмерно. Она всегда утверждала, что это оттого, что ее прадедушка по маминой линии при последнем царе служил в Петербурге жандармом, оставаясь при этом порядочным человеком и отличным семьянином. Однако, по моему разумению, просто Надежда при всей своей внешней суровости отчаянная трусиха.

– Не рви душу, – вздохнула я, – не знаю, что делать…

Как думаешь, что я скажу, когда меня спросят, как я там ночью оказалась?

Надька задумалась.

– Вот что. Давай вернемся домой и сходим туда. А потом, если что, скажем участковому…

– А если он спросит, почему сразу не рассказала?

– Скажешь, в шоке была. Ты была?

– Была…

– Вот и ладно!

Мы вышли в коридор, где сразу наткнулись на следователя. Он томился возле окна, увидев нас, оживился и сказал:

– Нам надо уточнить еще кое-какие детали… – и расплылся, как блин на масленицу.

Солнце уже сползало в закат, когда старый синий «жигуленок» подкатил к Горелкам, и Петр Игнатьевич поинтересовался:

– Девчата, где вас высадить-то?

– Здесь, – дружно ответили мы с Надеждой, – немного прогуляемся…

Сидеть уже не было никакого терпения, болел позвоночник, а желудок выбился из сил подавать сигналы о своей близкой кончине. Участковый притормозил, кряхтя, мы вылезли наружу, поблагодарив его за то, что привез обратно. Утром нас увозили отсюда с большим энтузиазмом и желанием, когда наконец отпустили, оказалось, что доблестная милиция вся, как один, занята срочными и неотложными делами.

– Вы б заглянули ко мне домой на пару минут, а? – высунулся в окно Петр Игнатьевич и заискивающе улыбнулся. – Потолкуем чуток, а то ведь все недосуг было…

Ему-то, может быть, и недосуг было, а я наговорила на месяц вперед. Но не уважить участкового было нельзя, надо отдать ему должное – в отделении он всячески старался ускорить процесс и избавить нас от лишней суеты.

– Петр Игнатьевич, – жалостливо затянула Надька, – кушать хочется, сил нет…

– Да я вас, девчата, накормлю…

– Что вы, Петр Игнатьевич, – встряла я, опасаясь, что Надежда согласится, – не надо. Мы сейчас быстренько перекусим и к вам зайдем. Мне хоть переодеться, я ж весь день в халате…

Участковый бодро кивнул и уехал. Мы с Надькой переглянулись и дружно вздохнули.

– Витька меня убьет, – ныла Надька, обреченно шлепая по укатанной грунтовке, – ты его знаешь…

Витьку я знала. Он был старшим Надькиным братом, причем старшим настолько, что это позволяло ему обращаться с сестрой как с дочерью. У Витьки были две собственные дочки, старшая всего на три года младше Надежды, поэтому никакого различия между ними он не делал. Именно в доме брата проводила все лето Надежда, тогда в семействе Зусек образовывалось, включая Витькину жену Свету, сразу четыре представительницы прекрасного пола, доводившие иной раз мужика до нервного припадка. Поэтому в обращении со слабой половиной человечества Виктор был неизменно суров, и, конечно, такое происшествие, как сегодняшнее, просто так он сестренке не спустит.

– Ладно тебе ныть, – оборвала я подругу, – не у одной тебя проблемы. Я с бабкой и Стасом вдрызг переругалась. Даже к Ирке думала перебраться, пока ее дядька с тетей Леной не вернутся. А видишь, что вышло…

Надька сразу предложила поесть у нее, мотивируя это тем, что дома меня вряд ли дожидаются с ужином. Я же была склонна думать, что Надежда рассчитывает на то, что в моем присутствии Витька не станет слишком уж сильно ругаться. Но предложение приняла с удовольствием. Так, болтая, мы добрались до улицы 50-летия Октября. Решив покончить со всеми сомнениями разом, мы мужественно плюнули на усталость и голод и стояли теперь возле зеленого забора дома номер семнадцать.

Днем улица выглядела, конечно, совершенно иначе, мне пришлось немного поднапрячься, чтобы вспомнить, как все было.

– Сюда, – махнула я рукой и, испытывая некоторую неприятную дрожь в коленках, направилась к нужному коттеджу. Однако, оказавшись внутри, я растерялась. – Это должно быть здесь, – бормотала я, оглядывая серые кирпичные стены, – вот в том проходе…

Подружка тенью следовала за мной, с молчаливой надеждой заглядывая в глаза. Ей, как и мне, очень хотелось, чтобы все это оказалось не правдой. Походив по стройке еще немного, я вдруг поймала себя на мысли, что это, пожалуй, вполне возможно. При дневном свете коттедж словно перевернули на сто восемьдесят градусов.

– Вот здесь… – ткнула я пальцем и принялась растерянно чесать в затылке.

– Ты уверена? Мне не хочется действовать тебе на нервы, но здесь.., цемент… Может, в другом проходе?

– Может, – согласилась я, – только похоже, что в этом. Я имею в виду по расположению.., цемент – это, конечно.., несколько неожиданно… Подожди, должна быть еще яма. В той, в дальней комнате. Я пока тут ползала, едва в нее не угодила…

– Какая комната? – стоя за моим плечом, поинтересовалась подруга. – Правая или левая?

– Должна быть левая… А вот та дверь, а здесь доски над подвалом…