Вредность не порок - Ильина Лариса Анатольевна. Страница 37

– Небо.

Он только головой покачал. Меж тем я добралась до досок, в которые вчера спрятала пакет с коробкой, и уже собралась лезть к забору, как вдруг под ногой звонко хрустнула сухая доска. Мы моментально застыли, словно каменные изваяния, я в напряжении скосилась на окна, ожидая, не вспыхнет ли там свет. Тянулись томительные секунды, ничего не происходило, и я облегченно выдохнула. Ефим тоже шевельнулся, укоризненно качая головой. Он прав: следует быть осторожнее. Что мы будем врать, если нас здесь застукают, я просто не представляю.

«Скажем, что хотели помочь Стасу достроить баню», – усмехнулась я, шаря рукой под досками. Прошло какое-то время, прежде чем до меня дошло – коробки на месте нет. Я попыталась изогнуться, чтобы просунуть туда голову и посмотреть, но это было невозможно – для такой умной головы, как моя, щель была слишком узка.

Развернувшись к Ефиму, я хотела открыть рот, но он меня опередил:

– Настенька, где коробка? – Я поняла, что он волнуется, потому что голос у него вдруг сел и ему пришлось повторить снова:

– Коробка где?

Я все еще молчала, ожидая, что найдется какое-нибудь разумное объяснение ее отсутствию, но, увидев, как побелело вдруг лицо Ефима, поняла, что случилось страшное.

– Ты кому-нибудь говорила?

Я отрицательно мотнула головой, забормотав торопливо:

– Нет, нет, честное слово…

Ефим помог мне вылезти и полез туда сам, но, сколько ни шарил, ничего не изменилось. Наконец он выпрямился, отошел в сторону и сел на спиленную чурку. Я кинулась к нему, позабыв об осторожности. Остановив меня жестом, он прижал палец к губам.

– Куда она делась, Ефим? Я никому не говорила, клянусь тебе, ни одной живой душе… Ефим, что будет? Кто мог ее взять?

Прерывая поток моего нервного красноречия, Ефим притянул меня к себе, обнял за плечи и пробормотал:

– Тихо… Дай подумать…

Думал он довольно долго, я замерла, с напряжением вглядываясь в его глаза. Молчать и бездействовать у меня не хватало нервов, я очень опасалась, что сейчас как минимум взвою или заклацаю зубами.

– Настя, – прошептал он, – мне придется уехать… на какое-то время. Я разберусь со своими проблемами и вернусь. Здесь остаться я не могу, мне нужно съездить в Москву – Тут я заскулила, он пригрозил пальцем:

– Тихо! Обещаю, что вернусь…

– А вдруг что-нибудь случится, – не вытерпела я, – и я не буду знать… Я так не могу, понимаешь?

Он вдруг улыбнулся:

– Понимаю, почему нет… Пойми и ты, глупышка, я же не могу взять тебя с собой. Если удастся выбраться на большак (я охнула и похолодела), мой «мерин» ночью только ленивый гаишник не приметит. Здесь не Москва, я здесь чужак, и если меня ищут, то каждый пень вдоль дороги об этом знает… Хотя не думаю, что они раньше утра хватятся…

Не знаю, пытался ли он таким образом меня успокоить. Если так, это у него не получилось. Закрыв глаза и представив, как за Ефимом гонятся все местные гаишники и бандиты, я не просто испугалась, я ужаснулась.

– Тем более, – впившись пальцами в его коленку, торопливо зашептала я, – тебе даже из области не выехать.., на «Мерседесе» своем… А я могу взять Стасов «жигуленок»… И ты не знаешь, как посты объехать, а я знаю, два года подряд с пацанятами по местам боевой славы в походы ходили…

Так я вцепилась в него, словно бульдог, мертвой хваткой, не давая вставить слова, с жаром доказывая, что без меня ему не обойтись. Ефим слушал, временами оглядываясь на темные окна и пытаясь убавить громкость, я отталкивала его руку, злясь на то, что он не понимает таких очевидных вещей. Я здорово разошлась, в конце концов, и сама не знаю как толкнула чурку, на которой сидел Ефим, он всплеснул руками, и они упали: и он и чурка.

Я, не удержавшись, свалилась на них сверху, отбив при этом себе локоть и стукнувшись лбом об Ефимову коленку. Шума не было, чурка стояла на травке, и завалились мы молча, самым громким звуком было соприкосновение лба с коленом. Оказавшись на земле, я первым делом перевернулась на спину и уставилась на окна. Любимый проделал то же самое. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что выиграла.

Ефим сидел на моей кровати, наблюдая за сборами, я бесшумно носилась по комнате, заталкивая в сумку самое необходимое, все-таки не ближний свет, всякое может случиться. Однако самое сложное было впереди, я собиралась взять ключи от Стасовой «девятки», обычно они лежали на полке в горнице, но если он их вдруг убрал, придется идти к нему в комнату. О таком варианте даже думать не хотелось, и Ефиму я об этом ничего не сказала. Пока собирала вещи, мучительно размышляла, не оставить ли бабке и Стасу записку, но мысль о том, что кто-то посторонний может узнать, куда мы направились, останавливала. Когда собралась, подошла к двери и осторожно выглянула. В горнице было темно и тихо, я тенью скользнула к полке, чувствуя, что от волнения сердце перестало работать вовсе. Я протянула руку и замерла, прислушиваясь, потом пошарила в стеклянной вазочке, тихо звякнув, ключи сами очутились в ладони. Вернувшись в комнату, я гордо продемонстрировала результат своих усилий. Ефим кивнул и поднялся; направляясь очередной раз к окну, я оглянулась назад и почему-то вздохнула.

Сарай у бабки не запирался. Открыв двери, я на ощупь отыскала выключатель и зажгла свет.

– Выключи, – зашипел Ефим.

– Из дома не видно, – возразила я, но он повторил:

– Выключи, кому сказал! Из дома не видно, зато с улицы видно. Дверь в машине открой, этого вполне достаточно. – Он подошел ближе и пробормотал:

– Надо глянуть, неплохо было бы ее отсюда накатом вытолкнуть, чтобы не шуметь.

Я послушалась, открыла дверцу и уселась на водительское место, а машина почему-то качнулась. Ефим тем временем внимательно ее разглядывал, особенно вмятины, которыми так некстати украсил машину Стас.

Ему что-то не нравилось, он хмурился, потом долго разглядывал номера и качал головой. Как я ни старалась, но все-таки нервничала – и чего он возится, не ровен час Стас проснется. Налюбовавшись наконец на номера, Ефим обошел машину, поднял глаза и поманил меня пальцем. Я торопливо вылезла и, подойдя, растерянно ойкнула. Заднего колеса у «жигуля» не было, он по-прежнему был на домкрате. Мало того, колеса не наблюдалось вообще, куда его дел Стас, я понятия не имела.

Сунулась в багажник и развела руками. Пусто. Все еще не веря в неудачу, я пошарила по сараю, но ничего не нашла.

– В этой машине, пожалуй, далеко не уедешь, – буркнул Ефим, я виновато кивнула, лихорадочно скрипя мозгами.

– Послушай, плевать на «жигуленок», поедем на твоей… Главное из области выбраться, а там разберемся.

Грунтовками ночью, конечно, быстро не проедешь, зато безопасно… Поедем! Где твой «мерс»?

Однако Ефим не торопился отвечать, монотонно постукивая ногой по полу, он смотрел в одну точку, словно меня и не было. Тут я толкнула его в плечо и отчеканила:

– Или ты берешь меня с собой, или я сейчас так заору, что сюда вся деревня сбежится…

– Это называется шантаж, – он вздохнул.

– Точно, – подтвердила я, бросая ключи на переднее сиденье, – пошли, шантажируемый…

Если бы меня попросили угадать, куда в нашей деревне можно спрятать «Мерседес», чтобы никто его не нашел, я сроду бы не отгадала. Ефим же особо не мудрил, загнав машину в старую конюшню возле речки. Конюшня преспокойно разваливалась уже не первый год и так примелькалась жителям, что как строение ее давно не воспринимали.

– Здорово, – сказала я, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье, – это, оказывается, теперь не конюшня, а гараж. А почему ты ее у друга во дворе не ставил, все надежнее, чем за гнилой калиткой?

Ефим покосился и неохотно пояснил:

– Машина всегда должна быть под рукой. И чтоб никого не дергать, если отъехать надо.

Я задумалась над его ответом, и язык у меня просто чесался спросить, не Ефим ли подъехал в ту жуткую ночку к дому Савченко. И силуэт машины похож, и повадка та же – мы почти бесшумно выкатывались без габаритов. Но вскоре я отвлеклась от своих мыслей, потому что заметила, как нервничает Ефим: губы сжаты, и глаза-щелки так смотрят, что прямо страх берет. Я помимо воли стала косить по сторонам, нервно сжимая кулаки, хотя толком и не понимала, что может случиться. И кто теперь стал нашим врагом, надеюсь, у Ефима будет время меня просветить.