День отца (СИ) - Лабрус Елена. Страница 19

— Может, месть?

— Может всё что угодно. Даже то, о чём ты и не подумал бы никогда. Но опираться надо на факты, а не на домыслы, — кивнул он, давая понять, что мне пора.

— Кир, а ваш свидетель, который пропавшую девочку последним видел, — почти ушёл я, но на пороге снова развернулся. — Ничего больше не вспомнил?

— Вспомнил, но не много. Был вечер, темно. Он приехал, вышел из электрички, а девочка наоборот, садилась. Он бы её и не запомнил, и не заметил, если бы она не уронила варежку. Он поднял, окликнул её, отдал. Девчонка заплаканная, шмыгнула, сказала: «Спасибо!» и поехала по правой ветке, на восток.

Я показал рукой:

— По часовой?

Он кивнул.

— Мужика проверили, — предвосхитил он мой вопрос. — Он к женщине приезжает. Сам в том районе не живёт. Соседка подтвердила: она с собакой шла гулять, он из лифта вышел, поздоровался. Приличный мужик. Профессор. В университете преподаёт то ли сопромат, то ли теоретическую физику.

— Ясно. Не подозреваемый.

— Нет, — уверенно кивнул мент. — Но, сто двадцать два километра протяжённость всего кольца, — начертил он пальцем на стене невидимый круг. — И на той электричке, на которую села девочка, — ткнул в примерное расположение станции «Вороново» и прочертил четверть круга, — с учётом остановок она могла бы доехать только вот до сюда.

— Батя мой Рамзес! Так это же в четыре раза сужает круг поиска.

— И на условно конечной станции, где поезд ночь стоит в депо, ей всё равно пришлось бы выйти.

— С этой станции вы и начали?

 Он развёл руками:

— Может, к нам в ментовку пойдёшь?

— Меня не возьмут, — улыбнулся. — Я слишком умный.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он кинул в меня утёнком, что между делом поднял с пола. Но меня спас Командор, перехватив игрушку на лету. Громко свистнула пищалка, когда в неё вонзились собачьи зубы, а довольный пёс с добычей поторопился ретироваться в кухню.

— Моя семья, — покачал я головой и, наконец, вышел.

глеб ожидает белый танец

красив умен богат засранец

День прошёл чудесно.

Мы гуляли по парку, где под деревьями ещё лежал нерастаявший снег, но солнце припекало так, что хотелось раздеться и загорать на лавочке.

Правда, худосочная Славка всё равно замёрзла, и мы пошли отогреваться в кафе.

Потом сходили в кино. Бесцельно гуляли по городу. И к темноте снова вернулись в парк, чтобы через него срезать путь к стоянке, где я оставил машину.

Она взяла меня под руку. Потом передумала и убрала руку.

Потом снова сунула ледяную ладонь в карман моей куртки и сжала мои пальцы.

Это было невыносимо: её мучения. Сомнения. Метания.

Она словно тянулась погреться к огню, но обжигалась, вспоминая, что это я, тот, кого ей касаться неприятно, но тут же забывала и снова тянулась.

— Слав, не рви ты мне душу, — не выдержал я.

Весь день мы с ней о чём-то говорили, смеялись, вспоминали, что-то обсуждали, рассказывали друг другу. Но так и не перешли к главному, хотя уверен: когда неожиданно замолкали — молчали мы с ней об одном и том же.

— Не рвать душу? — остановилась она.

— Ещё раз я себя не соберу. Давай начистоту, Слав. Ты если хочешь что-то доказать своему Бахтину, просто щёлкни пальцами и желающих помочь тебе отомстить будет сколько угодно. И кто угодно в этой очереди будет лучше, чем я. Мы это уже проходили.

Она вытащила руку из моего кармана.

— Ты правда так думаешь? — уставилась она на меня со смесью удивления и горечи. — Что я хочу отомстить ему с тобой?

— Я не знаю, что думать, — развёл я руками. — Но я же не каменный. Я вижу, слышу, чувствую. Вижу, как ты и хочешь себя перебороть, касаешься меня, а потом с отвращением одёргиваешь руку. Как вся сжимаешься в комочек, едва я оказываюсь ближе, чем тебе комфортно. Тебе неприятно. И ты мучительно терпишь моё присутствие, когда отодвинуться возможности нет, как в лифте.

— С отвращением? — смотрела она на меня так, словно первый раз видела. — Это выглядит так? Как отвращение?

— Для меня — да. — Я мучительно сглотнул: говорить это было нелегко, а вспоминать — больно, но, наверное, другого шанса поговорить у нас больше и не будет. Поэтому я выдохнул и сказал: — В наш последний и единственный раз ты целый час проплакала, потом попросила вызвать тебе такси и на следующий день вышла замуж за Бахтина. Что я должен был думать?..

медленно сползает

по ноге чулок

но на этом месте

кончился пролог

Глава 17

Что я мог думать в тот день, когда она вдруг приехала, сама, накануне свадьбы с Бахтиным и сказала, что свадьбы не будет.

Я был счастлив. Я не мог поверить своим ушам, глазам, губам, в которые она впилась прямо на пороге моей квартиры и ничего больше не хотела слушать.

Что я мог думать после того, как она сказала, что хочет быть со мной?

Я поверил. Как последний дурак. И я… мы…

Я покачал головой, не находя слов…

Я и тогда их не нашёл, когда всё случилось, но она вдруг сбросила со своего обнажённого тела мои руки и расплакалась.

Нет, разрыдалась. Горько, отчаянно, тоскливо. Безутешно...

— Всё было плохо. Просто ужасно, — развёл я руками. — Вот что я подумал.

— Рим, всё было не так, — сморгнула Слава слёзы. Они потекли по щекам из блестящих в свете фонарей глаз, но она не отвела взгляд. Так на меня и смотрела. — Было куда лучше, чем я могла себе даже представить. Я плакала потому, что ты лучше, чем Бахтин. Я ошиблась. Но я была слишком упряма, чтобы это признать. В одном шаге от своей цели, от своей «мечты», — горько усмехнулась она, — я не могла отступить. Понимаешь, не могла. Я так долго к этому шла. Стольким поступилась. Столько вытерпела. Я пришла, чтобы доказать себе, что сделала правильный выбор… И ошиблась.

Я покачал головой, ничего не понимая, когда она сделала шаг назад.

— Я люблю тебя, Рим, а не Бахтина. И всегда любила. Тебя.

Если бы сейчас началось извержение вулкана, или рядом взорвался противотанковый снаряд, или упал самолёт, я бы не заметил.

— Ты… — я покачал головой. Нет-нет-нет, этого не может быть. Это какой-то плохой сон, бред, иллюзия, у меня помешательство. — Ты отдёргиваешь руку, когда я к тебе прикасаюсь.

— Потому что прикасаться к тебе — выше моих сил. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Я… — она покачала головой, сглотнув ком в горле. И разрыдалась. — Я не могу без тебя. И не хочу, чёрт побери! Рим!

Батя мой Рамзес!

Я прижал её к себе. Приник губами к волосам. И не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Глупая ты моя, упрямая Принцесса… на горошине.

Ну зачем? Ну почему сейчас?

— Это я заплатила той потаскушке, чтобы она переспала с Бахтиным, — всхлипнула Славка, прижимаясь ко мне. — Я выложила те фотографии в сеть. Я раздула скандал. Чтобы подать на развод.

— Зачем?! — укачивал я её как маленькую, пока она плакала.

— Потому что хотела уйти от него, но не знала, как.

— А для этого нужны какие-то особые причины?

— Мне — да.

Я почувствовал, как она дрожит. То ли от холода, то ли это было нервное.

Стоять на улице на холодном ветру, что поднялся к вечеру, точно было неразумно.

Укутавшись вдвоём моей курткой, мы пошли к машине.

Я включил печку на полную мощность, чтобы Славку согреть. Я завернул её и в плед, и в свою куртку, но она всё равно дрожала.

— Я думал, да и до сих пор думаю, что тебя травит Бахтин, поэтому у тебя начались проблемы с памятью, — признался я.

— Что? — подняла она на меня глаза и ужаснулась, когда до неё дошёл смысл моих слов. — Нет-нет-нет, ты что! Макс он… он же наоборот. Он… нет. Он бы никогда… — она покачала головой, закрыла лицо руками и уткнулась в колени.

Я не понимал, должен ли я что-то сделать, или сказать — она сидела, согнувшись, так долго. Очень долго. Но слова ни шли на ум. Ни одного. И я молчал.