Измена (СИ) - Авонадив Анель. Страница 50

Раскладываю еду по тарелкам, зову мужчин. Они не сразу откликаются, иду за ними в комнату. С порога наблюдаю картину маслом где Андрей старший объясняет сыну какие-то моменты в программном коде, пишет ему на компьютере иностранные слова, набирает команды, показывает результат.

Как бы мне не хотелось прерывать эту идиллию, говорю:

— Ужин готов, предлагаю прерваться, — отец и сын встают и идут следом за мной, проходят сначала в ванну моют руки, затем садятся за стол, где я уже разложила по тарелкам всем порцию еды.

Сын жует и продолжает задавать вопросы, Андрей отвечает. Нет никакого напряжения, как в те вечера, когда Егор ужинал с нами, а сын молчал, слова не вытянешь, а я щебетала про все что угодно, лишь бы сбить гробовое молчание Егора и сына.

Сейчас все по-другому. Весь ужин проходит в разговорах, в которых я не понимаю ровным счетом ничего, но и не мешаю и не комментирую. Мне нравится, что сын узнает что-то новое, а его отец к нему искренне тянется. Они совершенно точно на одной волне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Убирая тарелки предлагаю чай, Андрей ни от чего не отказывается и мне странно даже, что не говорит какие-то слова относительно простоты поданной еды, наоборот, хвалит. Хотя, с его стороны это может быть элементарная вежливость.

У сына звонит телефон, он бежит в комнату.

Остаемся с Андреем вдвоем, я убираю посуду, стараюсь не нервничать, поворачиваюсь к нему спиной, не хочу, чтобы он видел, как я выгляжу, изображаю активную деятельность, переставляю предметы.

Андрей

Оставшись вдвоем с Диной на кухне, вижу нервничает.

Стоит ко мне спиной, включает воду, начинает мыть посуду. Встаю со своего места, подхожу ближе, не касаясь, настолько близко, чтобы она могла почувствовать мое дыхание. Хочется обнять ее, но вместо этого осторожно спрашиваю:

— У тебя все нормально, Дин? — она поворачивается, я не теряюсь, ставлю руки по обе стороны от нее, не отхожу, предпочитаю общаться в таком формате, так ей труднее будет врать

Вижу Дина нервничает, смотрит на меня глаза красные, взгляд тревожный, затем опускает глаза.

Я же нихуя не могу понять что происходит: или это моя близость выводит ее из равновесия, либо она опять придумала в своей голове всякую хуйню и будет оказывать сопротивление.

Ну а хули, я готов, в первый раз что ли беру эту крепость?

Когда наши взгляды вновь встречаются, вижу что смотрит на меня с мольбой на грани отчаяния, явно сдерживаясь, глаза увлажнились.

Блядь.

Отступаю, сажусь обратно, выдыхаю, стараюсь говорить спокойно:

— Дин, поговори со мной, — она смотрит в одну точку перед собой, закусила губу, жмурится, как будто ищет резервные силы

— Андрей я не знаю что в таких случаях надо говорить, — отвечает не громко, голос дрожит

— Просто не заморачивайся и скажи, как есть, нам надо обсудить эту "ебучую" ситуацию, которая никак не может разрешиться, и я очень хочу, чтобы ты назвала мне эти причины, — стараюсь не давить, хотя плохо выходит, остается надеяться, что Дина не исказит сейчас в своей голове мои слова и ее тараканы не подскажут ей какое-нибудь "хуевое" решение

— Я чувствую себя виноватой, — Дина говорит не громко

— Ты сказала о нас? — уточняю чтобы понять ее состояние, вполне вероятно что этот "соплежуй" ее послал куда подальше, это вполне объяснит ее вид и заплаканные глаза

— Сказала что прошлой ночью ничего не было, — вижу как первая слеза течет по щеке, встаю, хочу подойти, но Дина вытягивает руку:

— Андрей, пожалуйста, — остаюсь стоять на месте, и она продолжает:

— Только Егор не поверил, ведь он знает про гостиницу, — Дина закрывает глаза, ее мокрые ресницы не сдерживают крупные потоки слез, капли которых струйками стекают по ее коже, и почти совсем шепотом продолжает последнюю фразу, — а я хочу семью, Андрей, понимаешь, я не хочу быть одна, мы ведь столько планировали, у нас свадьба, — мне конечно нихуя не приятно слушать всю эту муть, но теперь я хотя бы понимаю, чего она так мечется.

Становится понятно, что уговаривать ее быть со мной не имеет смысла, я уже предлагал начать сначала и не нашел отклика. Давить и подталкивать тоже, так себе, вариант. В идеале она должна сделать выбор сама, только судя по ее рассуждениям, «соплежуй» в приоритете.

Как же хуево что она про него думает, переживает про этого "адвокатишку". Между нами будто стена из- за этого мудака выстаивается.

— Ты хочешь чтобы я оставил тебя в покое, ушел, так? — спрашиваю это, а у самого башню рвет в клочья, первый порыв бросить все к хуям и уйти. Нужен ей этот мудак, хуй с ним, я отойду в сторону.

Смотрю на Дину, жду ответа, вижу губы дрожат, на меня не смотрит часто моргает, понимаю, что сдерживается, чтобы не плакать передо мной, чтобы я не видел ее слез, хватаю за руку, не даю покинуть помещение кухни.

Дина дергается словно птица угодившая в ловушку, прячет глаза, я же держу ее крепко, прижимая ближе, давая тем самым понять, что ей не вырваться

— Нет уж, тогда уже при мне плачь, — ее всхлипы пугают не только меня, моментально в проеме возникает сын, делаю ему знак, чтобы не мешал, показывая глазами, чтобы не волновался, все будет в порядке. Пацан строго смотрит, я прижимаю содрогающееся тело Дины от рыданий, ладонью глажу спину, показывая своими действиями, что не обижу его маму. Дина стоит спиной и не видит, как сын уходит обратно не сказав ни слова, а я прикрываю дверь сажусь на стул, усаживая свою женщину к себе на колени. От раздражения и злости не остается и следа, это полная хуйня по сравнению с тем отчаянием исходящем от Дины. Чтобы там ни было, уже не имеет значения, я просто знаю, что не отпущу ее от себя, даю ей выплакаться, говорю даже что-то успокаивающее, вроде «тсс, Дин, все нормально, я рядом», чего вообще никогда не говорил женщинам, а тут хуй знает что на меня нашло.

Дождавшись когда эмоциональный взрыв подошел к концу, убираю волосы с ее лица, спрашиваю:

— Говорить можешь? — Дина кивает в знак согласия

Я прекрасно понимаю, что со всей этой хуйней надо однозначно что-то делать: сама она не справляется и не справится, как я понял и что выйти из всей этой ситуации с достоинством у нее вряд ли получится, если я не возьму на себя ведущую роль. Я ведь чувствовал как она вжималась в меня будто безмолвно просила о помощи, будем считать что я понял ее мольбу по своему.

— Просто скажи мне, ты хочешь быть со мной? — целую макушку ее головы, мне нравится что она в моих объятиях свернулась клубком словно котенок, понимаю что даже если прогонит, я не готов ее никому отдавать. Моя она и все тут. Хорошо мне с ней, будто камень с души свалился.

Молчание затягивается, придерживаю за плечи, чуть отстраняя от себя, жду ответа, она чуть слышно произносит:

— Я не могу…, - смотрю на нее в упор, глаза закрывает.

Блядь, что это это за ответ, хуй знает, не может она, почему? Что ей мешает? Делаю вдох, аккуратно вытираю ей слезы с щеки тыльной стороной ладони, хочу конечно встряхнуть ее хорошенько, стараюсь не давить, жду пока успокоится.

Я не знаю сколько мы так сидим, только Дина сама зашевелилась, ловко выбравшись из моих объятий. Я нехотя ослабляю хватку, отпускаю ее от себя. Дина отходит и встает напротив окна, говорит виновато:

— Андрей, прости, это эмоции, мне правда, тяжело в себе все держать, — чуть улыбаюсь, все таки вообще Динка не изменилась

— Ну так ведь наверняка легче стало?

— Стало, — выдавливает улыбку

— Ставь чайник, будем чай пить, — стараюсь переключиться, а то мы тут свихнемся от упаднических мыслей недрессированных тараканов, которые явно сегодня устроили «цыганочку с выходом».

Дина нажимает кнопку на электрическом чайнике, суетится, я же внимательно слежу за ней. Точно что-то у них случилось с «соплежуем», наверняка характер показал, поссорились.