Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 29
С тем поклонилась и прочь пошла. Каменной ногой княгиня сделала шаг за нею, пытаясь задержать, простерла руки, но соперница была уже недостижима: незримая стена восстала между ними.
– Ты... почему... жива? – устрашилась княгиня. – Ты почему жива? Ведь ты вкусила яд?!
Креслава лишь засмеялась...
Вот уж ночь опустилась над скорбным градом, у веж и шатров зажигались костры, однако земное время Креславой не владело. Обрядный пир был нескончаем. Наполнив свой прекрасный рог, она входила в шатры мужей из рода князя и подносила мед, при этом говоря:
– Твой родич ныне спит сном непробудным, вечным, но рог тебе прислал. Вкуси же со мной сей мед. Его когда-то князь вкушал!
И всякий муж, как велел обычай, из рога пил мед горький, от ложа с Креславою – мед сладкий и хмельной.
Изведав соль и сладость пути заемного – того пути, что смерть прервала, – муж княжеского рода продлял его и нес ту ношу, что обронил усопший князь.
– Ты будешь жив во мне! – при этом молвил родич. – Ступай тропой небесной. Пока я живу, ты со мной всюду.
Так вместе с медом и любовью Креслава поделила жизнь свою и жизнь князя на малые толики и раздала всем родичам – никто не был обижен.
Но на заре десницей Княгини Смерти был пробит час!
Звон медного била поплыл от носа корабля во все концы, во все края и достал небес.
От солнца по земле промчался ветер и стих.
Поникли росные травы, дерева преклонили свои кроны, умолкли птицы, и когда на трепетной осине поник последний лист – князя подняли из земли, обрядили в дорогие одежды и медленно, на дланях, вознесли в парчовый шатер на корабле. Княгиня Смерти сама приготовила ему ложе, выстелив его периной из лебяжьего пуха, шелками белыми, наволоками черемными, и усадила князя так, чтобы смотрел вперед по ходу насады. Дружинники внесли оружие, доспехи и все сложили возле десницы; тиуны же забили двух коней и двух коров – все бросили на днище корабля. Затем поднесли дары, кто что желал – барана с ярочкой, собаку, кур и петухов, ловчих соколов и диких голубей. – Последний Путь далек, все пригодится князю. Пока корабль снаряжали, Княгиня Смерти украсила его цветами, ветвями берез и дуба, сплетенными в жгуты.
И снова медный голос била Русь встрепенул!
На сей раз ветер покрепче опахнул людей, сорвал шапки и покатил их по земле.
В тот час Креславу искупали родниковой водой, утерли рушниками и, нарядив в белые простые одежды, убрали голову цветами. Волосы же не плели в косы, а распустили по прядям вокруг плеч и повили груди золоченой лентой. Наконец, окропили духмяной водой и поднесли последний рог, но не с вином, а с веселящим зельем. Креслава осушила свой прекрасный рог одним духом и поклонилась Гоям:
– Живите с миром, как в сей час живете в этом граде! А нам с князем в путь пора. Эй, служанки! Где насада, которую князь прислал за мной?
Сначала служанки закричали ей:
– Брось рог! Не уноси с собой! Оставь на земле!
Креслава полюбовалась рогом, блистающим на солнце, обласкала его в ладонях, прижала к щеке – жаль было расставаться с ним, принесшим ей веселие и радость.
– Брось рог! – взмолились теперь Гои. – В вышнем мире красоты довольно! Пусть останется немного на земле!
Креслава поцеловала рог, но своевольная рука не слушалась, не выпускала его – как жаль бросать! Вот унести б с собой!..
– Брось рог, – попросила ее Княгиня Смерти. – Всего не взять с собой. Отдай живущим, избери одного и брось. Пусть на земле утешатся твоей красой. А коли некого избрать – брось в воду. Умоются девицы той водой, и прейдет к ним твой прелестный образ.
Повела Креслава очами – под береговым обрывом черная вода плескалась; на берегу – людское море. Предпочла она сию стихию, высмотрела с помоста княгиню и вдруг метнула рог к ее ногам. Не ожидала того княгиня, очам своим не поверила, да заговорили Гои:
– Твой рог, княгиня! Подними! Тебе был брошен.
Склонилась она и подняла рог: молодость и красота Креславы были отданы сопернице.
Тут в третий раз Княгиня Смерти в медь позвонила – буйный ветер вздул ветрила, запела, застонала снасть, и мачта заскрипела, словно гудки. И в эти голоса сначала осторожно вплелся плач жен-плакальщиц, затем печальные звуки жалеек. Потом и все птицы, дневные и ночные одновременно, забывши о своем времени, засвистели, заплакали навзрыд, осыпая вместе с листвой тугую скорбь.
Креславу подвели к борту насады. А княжьи родичи – те, что вкушали ее любовь и мед, – из рук своих сплели лестницу. Ступая по их ладоням, она взошла на корабль. Князь стоял перед ее взором, и голос его, как прежде бывало, звал к себе, манил, источая ласку: «Иди ко мне, Креслава!» У его шатра уж поджидала Княгиня Смерти и два дюжих молодца с повязками на глазах и крученой ременной петлей. Старуха не спешила, поскольку, как бывалый кормчий, знала – недолги остались хлопоты, чтобы отвалить насаде от причала. Лишь войдет Креслава в шатер к мужу своему, ослепленные повязками молодцы возьмут ее под руки, усадят рядом с князем и затянут петлю на шее. Потом можно снять било с корабля и, спустившись на помост, воскресить усопших огнем.
Тем часом четверо мужей, сцепив в замок руки, склонились перед Креславой. Она ступила на сей помост и в тот же миг вознеслась над головами.
Раздался треск! Боль опалила! Но ни грома, ни боли никто из смертных не слышал и не ощущал, ибо это треснул лоб Креславы. И открылось третье око!
– Что зришь в сей час? – единым духом спросили Гои с земли.
– Зрю родичей своих! – крикнула им Креслава. – Весь ушедший род мой ждет, встречает!
Мужи опустили ее, передохнули и, набравшись сил вновь, вознесли Креславу еще выше.
– Что теперь зришь? – вопрошала русь. Трехокая встрепенулась, вглядевшись в даль, которую не видел никто из смертных.
– Зрю! – отозвалась она. – Вся Русь в печали! Огни горят, потоки слез... Зрю полоненных Гоев!.. Повязаны за выи! Беда придет на Русь!
Креславу отпустили с высот, и покуда мужи переводили дух, лишенные сил, вся Русь покачнулась, взроптала – грозою пронеслась тревожная молва, услышанная от всевидящей жены.
Тут в третий раз трехокая вознеслась и замерла на руках мужей.
А вознесясь, молчала! Ибо позрела свой рок, а вместе с ним – рок князя Святослава...
– Ответствуй же, Креслава! – кричали ей с земли, но голоса едва доставали ее ушей. – Что зришь, поведай!
С трудом открыла уста свои Креслава, прокричала:
– Зрю рок свой!.. О, горе-горе! Он – иной! Я нареклась женою князя быть, а мне отпущено остаться на земле!
Не слышали Гои – так высоко вознеслась всевидящая. Волновались, кричали и еще пуще заглушали ее голос.
– Храните князя своего! Свет храните в нем! – взывала к земле Креслава. – Иначе придет Тьма! Князь Тьмы!
А Гои взвыли, тянули в небо руки:
– Хоть слово оброни! Отчего Русь будет в печали: кто принесет беду?!
Но в оре громогласном тонула речь ясновидящей, ибо истина слышна, если ее терпеливо слушать.
– Внемли же, русь! – она кричала. – Не сбережете князя – он станет Тьмой! Храните свет!!!
Но уж мужи держать ее устали, помост из рук их распался, ибо не трехокую жену вздымали к небу – а Время двигали, на миг короткий испытав то, что совершают боги ежечасно.
Ступив на корабль, Креслава хотела крикнуть Гоям то, что кричала с высоты, но уж лишилась речи.
Кто будущее зрит с земли, не может молвить слов.
Лишь третье око во лбу ее блистало, роняя яркий свет на смертных. Над русью же молва текла рекой, бурлила и пенилась, как воды на порогах. Судили и рядили, гадали, гомонили, а трехокая молчала...
Удел незрячих – суть глагол, удел всевидящих – хранить молчание.
Но вот ударили в щиты! И звон булата, расплескавшись, затворил слух – вся русь лишилась речи!
Княгиня Смерти, как подобает кормчей на этом корабле, не утратила духа: не слушала она ни крика Креславы, ни волнения Гоев. Железными перстами своих рук она взяла трехокую и повела ко князю. А он все звал: «Приди, желанная Креслава! Я жду тебя... Скорее, на нашем ложе так приятно!» Однако иной зов уж помутил разум! Креславу звал детский голос живого князя: