Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 81
– Измена!
– Сей старик коварством город взял!
– Где же княгиня?!
– Кто видел Ольгу?
– Где она?
– Эй ты, Свенальд?! Куда княгиню спрятал?!
Тут ко всему еще раджи в свои кибитки сели, женок своих усадили и коней погнали встречь солнцу. Безмудрая толпа и вовсе взволновалась, узрев в сем сговор: мол, племя раманов в пляс увлекло народ, чтобы выманить из Киева, а наемник старый тем временем ворота запер и захватил столицу.
В общем, покуда водили хоровод с раджами – прозрели на какой-то срок и волхвованьем солнце до поры пробудили, а чуть распался круг и разомкнулись руки, вновь пелена на очи и разуменью мрак. Сослепу и кричали что ни попадя, ибо стал теперь каждый сам по себе. Когда же русский человек сам по себе живет, будь он холоп или последний смерд, то каждый князь или уж боярин, всяк волен и доволен судить и слово изрекать.
Нет бы хороводом жить...
Но с солнцем шум под стенами вдруг смолк, ибо все та же старая ведунья, почти слепая и глухая, опять уставила крючок к востоку и крикнула:
– Эвон идет наш князь!
Ходу от Змиевых валов до Киева полдня, не меньше, никто не ждал, что, с зарею выйдя, Святослав к восходу будет здесь. На самых резвых скакунах, коней меняя, не одолеть за час сего пути, а он пришел! Явился, и лошади сухие, будто не гнали их плетями и шпорами.
– Чудно!..
Стояли молча, щурились, глядели из-под дланей, поелику князь от солнца ехал и виделся на самом деле светлейшим – слепил очи! И вышло так, что княгиня, по наущению чернеца вздумавшая остановить пляску-волхвование, напротив, сотворила так, будто весь Киев встречать Святослава вышел.
Ехал он шагом, по правую и левую руку – два сына, Ярополк и Олег. Ехал и сам дивился:
– Чудно!
Раджи, оказывается, навстречу ходили и шли теперь с ним, затея на ходу иную пляску и иную песнь – гимн солнцу. А боярин Претич уже на коне был и в одеждах, как у князей, – рубаха белая, шаровары бордовые и сапоги красной кожи. На широком поясе кривой меч висел – сабля индийская.
Тут бояре думные спохватились, вспомнили, кто суть они, выстроились скопом, по достоинству, чтоб сказать свое слово Святославу, и дружинникам на стенах крикнули:
– Княгиню позовите! Пускай Ольга выйдет!
– Здесь я стою! – отозвалась княгиня со сторожевой башни. – Стою и зрю...
И все увидели княгиню с княжичем Владимиром, Малушей и братом ее, Добрыней.
Святослав же подъехал к боярам, но не спешился, как подобает, руки им не подал, а сидя в седле, сказал:
– Мне ведомо, бояре, какое слово молвить хотите. Держать у Киева недели, а тем временем испытывать меня, с чем я пришел, откуда и зачем. Так все излишне, мудрые мужи.
– Помилуй, княже, да тебе ведь след ответ держать пред думой, пред Киевом, пред Русью всей, – изрекли бояре. – Готов ли ты вину признать?
– Готов, да токмо не пред вами, а пред матерью своей, коли она допрежь свою вину признает, – ответствовал Святослав.
– Мудрено глаголишь, – взроптали тут бояре. – Надобно бы растолковать иначе, дабы понятно было.
– Ее вина – кормильца мне дала, суть Князя Тьмы, а вы, слепые, не узрели и потакали ей. Моя же в том, что слепую свою десницу поднял на отца – суть Рода, а матери косу отсек, и косм лишил, и рока. Вину меняю на вину! Затем я и пришел.
– А разве в город не войдешь? – смутились думные.
– Недосуг за стенами сидеть, да в Киеве тоска. Мне в поле любо и в шатрах.
Задумались бояре, заозирались назад, на башню сторожевую, где таилась Ольга и молчала.
– Мать? – позвал тут Святослав на языке волхва Валдая. – Откликнись сыну! Се я к тебе пришел!
В тот миг ворота распахнулись, расступился народ, и белый конь вынес княгиню. Съехались они и встали друг против друга, как тогда, на берегу священной реки Ра.
– Ну, здравствуй, мать!
– Да здравствуй, Святослав, – сказала Ольга на сакральном наречии. – Ты сказал мне – мать? Я не ослышалась?
– Нет, могу еще произнести сие святое имя – мать.
– Тебе же ведомо, я прокляла свой рок. Я отдала тебя Креславе. Ты сын ей ныне.
– Креславы нет уже. Она на небесах, соединилась с тем, кого вы поделить не могли, будучи на земле.
– Ужель сие означает, что рок материнский возвращен мне?
– Рок материнский – твоя воля. Так сказано Владыкой Чертогов Рода. Киль пожелаешь – рок вернется, а нет – и спроса нет.
– Нелегкий выбор возложил Валдай... – задумалась княгиня. – А дабы назвать тебя Великим князем, мне прежде след сыном назвать тебя?
– Сие не в твоей воле. Я сын тебе и так, по крови и по воле Рода. Быть сыном – мой рок, а я его не проклял и не исторг.
– Но Русь признает ли тебя Великим князем? Доселе еще помнят детину, отчие земли зорившего.
– И помнят, кто вскормил детину, кто взрастил суть Князя Тьмы.
– Я слышала, зачем пришел ты... Вину меняешь на вину? И будет мир меж нами?
– Прости мою и я твою прощу. – Святослав спешился. – Коли согласна – не отвечай, а токмо сойди с коня на землю, как я. Позри, ведь я уже сошел.
– Чудны мне твои речи! – воскликнула княгиня. – И знакомы!.. Ужели ты изведал веру христианскую? И богом признал Христа?
– Аз Бога Ведаю. А Бога Ведая, Глаголь Добро. И истины сии не христианские, а самые первые, суть азбучные.
– Но бог твой – кто? Как ему имя?
– Имя? Имя ему – Свет...
– Мне люб иной свет – свет Христов, – промолвила княгиня и спешилась. – А посему и я прощаю. Добро б и ты признал Христа.
– Аз Бога Ведаю, мать. Ты ведай своего. Се есть суть мира меж нами. Нарушить же его легко. Чуть токмо кто произнесет: «Мой бог превыше твоего!», как в тот же час вражда и горе.
– Да вся беда, князь, в том, что я покуда не изведала Христова света, – вдруг призналась мать. – Кормилец твой, сей черный змей, не токмо твой, и мой изрочил рок, крестив меня. Заверил, лукавый демон, будто арианство и есть вера истинная. Христос – пророк, по воле господа явившийся на землю, а выше его – бог Яхве. Однако чернец Григорий толкует совсем иное, дескать, они триедины, Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. А есть еще другие, кто говорит – первее бог-отец и имя ему Саваоф. Кто говорит, первее сын... Где тут изведать истину и свет?
– Позри на солнце, мать, и вмиг позришь на свет. Нет иного бога, и имени иного нет, как бы ни кликали его досужие умы, волхвы, попы, раввины. Все ложь, все суета! Позри на Ра. Восстанет он хоть среди ночи – и вот светло. И нет иного света на белом свете, кому б не поклонялись и требы не воздавали. Помысли токмо, мать: а ну как солнце б не взошло? Хоть единый раз? Се и суть конец света.
– К Ра мола суть сие...
– Пусть будет так. Дороже мир меж нами.
– Ты мудрым стал, сынок. – Княгиня потянулась рукой, но не посмела тронуть руки – лишь одежд коснулась. – Креславою вскормлен? Иль кем иным?
– Волхвом Валдаем. В Чертогах Рода и на тропе Траяна.
– Ты ступал по тропе Траяна?
– Да, мать, по той тропе, где и ты хаживала. И по небесной сей дороге прошел довольно и был долго средь раджей на реке Ганге и видывал чудес множество. А назад пришел земной тропой и позрел... Путь Птичий заслонен! Сквозь тьму и мрак ступал. Изведал бога и Пути изведал... Но рока так и не познал.
– Так заходи в Киев, садись и Русью правь, – вдруг заявила мать. – Слово буду держать к народу, тебя признают.
– Нет, мать, ты властвуй. Мне выпала стезя иная – дружину след сбирать да и вести в поход.
– Кого же воевать замыслил?
– На вы пойду, на тьму. А тьмы окрест довольно.
– Казна пуста, ромеи дань не платят, но платим мы... Не время ныне для походов, коль нечем заплатить дружине.
– Добуду я и серебра, и злата. Само в руки придет.
– И все одно: садись и правь! Хотя б один год.
– А что же ты? От власти притомилась? И хочешь отдохнуть от сего бремя?
– Ты бога своего нашел и ныне рек: «Аз бога ведаю»... Настал и мой черед сих истин поискать. Жажду веру обрести! И зреть свет Христов, как солнце ныне зрю. А свет сей ныне сияет в стране царей, суть у ромеев, в Греках.