На пороге перерождения (СИ) - Казаков Виктор Григорьевич. Страница 7

Стоя на коленях прямо передо мной, Генри поднял обречённый взгляд на меня. В его глазах пролетел страх, а затем страх сменила жалость — жалость к самому себе. Он опустил голову и тут же уткнулся ею прямо мне в пояс. Я обхватил голову Генри руками, наклонился ближе и сказал полушёпотом:

— Не бойся друг, это ещё не конец. Это только начало.

Сам не верил в то, что говорил, но очень надеялся, что это хоть как-то поможет Генри. Я очень надеялся, что он верит во все эти сказки про вечных и про жизнь после смерти.

Он снова взглянул на меня. Теперь в глазах сверкнула благодарность. После чего он уже в последний раз опустил голову. Сначала отключились мышцы шеи, а затем и все остальные. Обездвиженное тело рухнуло на песок, запечатлев размытые контуры фигуры.

Ещё какое-то время я молча наблюдал за мёртвым товарищем, прокручивая в голове фрагменты нашей совместной службы, а затем всё же пришёл в себя и поднял взгляд на инициатора схватки.

— Ну что, доволен, ублюдок? — обратился я к довольно ухмылявшемуся бугаю.

Ответа не прозвучало. Вместо этого он кинул пару жестов людям, видимо находившемся позади него, а уже через некоторое время на арену выбежало несколько стражников. Подбежав ко мне, они заломали мне руки. Я даже не пытался сопротивляться. В скрюченом состоянии меня начали уводить с арены.

Не было никаких одобрительных криков, никакого недовольства — люди на зрительных местах просто молча наблюдали за тем, как уводят победителя. Всем было плевать, что будет со мной дальше. Да и я сам прекрасно понимал, что теперь мне плевать не меньше. Возможностей для побега пока что нет, моё положение выглядит более чем плачевно, а убийство собственного подчинённого только усугубляет и без того отвратную обстановку. В такой обстановке проще отпустить ситуацию и плыть по течению, пока на пути не появится возможность для спасения. Но в остальном, пытаться сбежать прямо здесь и сейчас — подобно самоубийству.

Глава 3

Как минимум, я был рад тому, что меня не прикончили сразу же после боя. Задавать лишних вопросов по поводу моего дальнейшего будущего я, конечно же, не стал. Да и вряд ли кто бы мне ответил. А потому, одолев своего бывшего подчинённого в смертельной битве, мне зачем-то перевязали глаза, после чего я быстро оказался в вонючей темнице, в которой, видимо, не прибирались уже лет сто. Хотя, вполне возможно, что тут не прибирались ещё с рождения самого первого вечного.

Небрежно кинув меня внутрь и заперев дверь темницы на крепкий засов с замком, стражники удалились, оставив бывшего воина перианской армии в гордом одиночестве. Хотя «армия» — это уж слишком громко сказано. Скорее так… шайка неумелых вояк, которые только подтвердили свой статус, проиграв имперским войскам как тактически, так и физически.

Оглядевшись, я понял, что темница не самая огромная, а моя камера и вовсе единственная из всех присутствующих здесь камер. Единственный источник света — факел снаружи, — слабо освещал конец коридора, посреди которого и располагалась камера. Сидячих мест не наблюдалось, ровно так же, как и не наблюдалось лежачих — из удобств был только холодный, отсыревший каменный пол, покрытый тонким настилом из давно прогнившего и засохшего сена, трескавшегося от одного только касания. А также имелся и нужник, правда только в виде самого обычного угла, в который и справляли нужду все бывшие заключённые. Кстати именно поэтому в камере и стояла такая невыносимая вонь. Эту вонь я учуял ещё за несколько метров до приближения к месту назначения.

Глубоко вдохнув и тут же прокашлявшись, я смиренно выдохнул тем, что осталось после кашля, присел на пол, опёрся спиной об одну из противоположных туалету стен. Хоть меня и одолевала дикая усталость, спать почему-то не хотелось. Можно конечно попробовать потренироваться, устать ещё сильнее, но куда уж сильнее?

Спустя двадцать минут бессмысленных самокопаний и размышлений о прошлом и будущем, я всё же утомился, закрыл глаза и наконец уснул от накатившей усталости.

Проспал я, как мне показалось недолго. Проснуться пришлось от скрежета ржавого металла петель. Сон у меня, вообще-то чуткий, но в крайних ситуациях, когда очень устал — после жаркой битвы, или же после смертельной схватки со своим бывшим сослуживцем, — могу спать как убитый.

Ещё сонными, еле раскрывшимися глазами, заметил, как дверь камеры распахнулась. Кого-то тут же протолкнули внутрь. Протерев глаза, попытался приглядеться получше. Пока приглядывался, охранник уже успел запереть дверь камеры обратно, и закрывал засов, навешивая замок обратно.

С моей стороны прозвучал не самый дружелюбный вопрос:

— Кто такой?

— Ли, — коротко ответила мутная фигура, быстро скрывшаяся в одном из углов. Последовав моему примеру, та облокотилась о стену и неспешно сползла по ней вниз, приняв сидячее положение.

— Что Ли?

— Имя у меня такое.

— Коренной что ли?

— Чего?

— Слыхал, что только у столичных такие имена. Мы где-то рядом с центром?

Коренного тайканца определить не так уж и сложно. В основном, все тайканцы наделены специфичными именами, которые никогда не услышишь на окраинах. Всякие: Няо, Ляо, Вяо, Ньиму, Кай-вай… и так далее и тому подобное. Но если имя можно выдумать, соврать и попытаться выдать себя за своего, то с глазами такое не пройдёт. А всё потому, что у всех тайканцев с рождения необычный разрез глаз — узкий. Необычный он, конечно, только для таких деревенщин как я, а вот для цивилизованного человека — коренного жителя империи, — это почёт. Узкоглазие — это стопроцентный пропуск в хорошую жизнь. Если по каким-то невероятным причинам тебе довелось родиться с такими глазами, считай, что у тебя все шансы пробиться в высшее общество. Ну… не совсем высшее… Наверняка у тайканцев множество своих социальных ступенек, по которым придётся пройтись. Но, как минимум, ты уже на две головы выше такого простого работяги, как я.

— Столичный? — переспросила фигура. — Ну раз я столичный, то, верно будет предположить, что ты окраинный?

Я пожал плечами. Не знаю, заметил ли собеседник этот жест.

— Можно сказать и так, — не стал увиливать я.

— Поди ещё с недавнего восстания?

— Уточни, — не понял я.

— Ходят слухи, что вчера была уничтожена армия бунтовщиков, пытавшихся осадить Кливонскую крепость.

Пытавшихся — верно подмечено. По-другому и не скажешь. Если бы не три дня тех жалких попыток, во время которых наша армия практически бездействовала, может мы уже бы давно взяли эту крепость и двинулись бы дальше. Не факт, что дальше нам бы сильно повезло, но зато сейчас я уже мог бы с гордостью сказать, что крепость-то мы взяли. Только вот превосходящие силы противника нагнали нас и хорошенько напинали под зад. Но тут уже дело не в том, что перианцы неудачники, а в том, что нас просто задавили количеством. И да, я знаю, что мы взяли крепость. Только на сколько? На несколько минут? И вообще стоит ли говорить об этом, если подобный успех вызван только при помощи моей глупости.

— Было дело, — уклончиво ответил я.

— Ты тоже там был?

— Думаю, я единственный, кто вообще выжил в той бойне.

Приукрашиваю? Это вряд ли. А как назвать произошедшее по-другому? Да, я не видел, как режут наших ребят, но зато я видел последствия. И не надо быть умником, чтобы понять — целая армия не могла самоубиться самостоятельно. В этом им помогли тайканцы.

Мы замолчали. Просидев в тишине некоторое время, я не выдержал.

— Ну так что, не расскажешь, откуда сам?

Собеседник решил сыграть в дурачка:

— Кто? Я?

— Видишь здесь кого-то ещё?

— А… точно… извини, что-то совсем забылся. Не часто приходится бывать в темницах.

Из голоса пропала былая уверенность. Если это вообще можно так назвать. Теперь передо мной сидел совершенно безобидный человек — такой же как я неудачник, волею судьбы оказавшийся не в том месте, не в то время.

Я решил продолжить напирать: