Альфа и Омега. Книга 2 (СИ) - Сейд Анна. Страница 41

— Передавай привет отцу, — поклоном на поклон ответил тот и быстрым шагом удалился.

— Ты готов? — тихо спросила я у Медвежонка.

— Нет, — честно ответил он. — Но я это сделаю.

— Не подходи к нему слишком близко, — предупредил Йон. — Я не уверен, что смогу тебя защитить, если он решит… наброситься. Всегда держи в голове возможность, что придется бежать. Помнишь план отхода?

— Да, вроде как, — кивнул омега.

— Держись ближе ко мне, если ситуация выйдет из-под контроля, но, как я уже сказал, — он посмотрел прямо на меня, — если придется выбирать между вами, то ты сам по себе.

Я ничего на это не ответила, только вздохнула и покачала головой. Это могло бы прозвучать невероятно романтично, если бы по факту не имело под собой подтекста «Я же говорил, что тебе лучше остаться дома, Хана».

Мы вошли без стука, и кардинал, стоявший у открытого окна и задумчиво смотревший на собирающуюся внизу толпу, кажется, не сразу осознал, что больше в кабинете не один. Он слишком привык жить в мире, где все подчинялось его распорядку, контролю и воле. Сама мысль о том, что кто-то посмел бы его потревожить, когда он настраивается перед речью, вероятно, могла бы показаться его разуму кощунственной, и потому он отвергал ее, даже когда все органы чувств говорили ему прямо противоположное. Я думаю, он почти не ощутил наших запахов — смешанные с уличным воздухом и буйством феромонов внизу под окном, они едва ли сразу смогли пробиться сквозь общую массу и отдельно обозначить себя. И эта секундная заминка дала мне возможность коротко окинуть взглядом комнату, где мы оказались. Судя по всему, обычно это помещение служило кабинетом для отца-настоятеля, стоявшего во главе этого храма, но сегодня его выделили для особого гостя. Здесь было несколько высоких громоздких книжных шкафов, доверху набитых разнообразными священными и философскими текстами, на каменном полу лежал толстый бледно-серый ковер, а между нами и замершей фигурой кардинала разместился тяжелый антикварный стол, на котором, несколько выбиваясь из общей картины, лежали распечатанные на принтере листы с текстом, скрепки, папки с бумагами, ручки и прочие канцелярские принадлежности.

— Я же просил меня не отвлекать, — глубоким, хорошо поставленным голосом произнес кардинал Боро. Он неспешно оторвал руки от подоконника и повернулся к нам. Движения его были плавными, по-звериному грациозными и нарочито медлительными. Словно это весь мир должен был его ждать, но никак не наоборот. — Что вам…

Слова замерли у него на губах, когда он увидел Медвежонка. И если до того ему удавалось подсознательно убеждать себя в том, что этот одуванчиковый запах ему мерещится, то теперь он, однозначно, чувствовал только его.

— Здравствуй, отец, — произнес омега, выступая вперед и крепко сжимая маленькие кулаки.

Кардинал переменился в лице за пару секунд. Оно наполнилось таким отвращением и такой ненавистью, что мне казалось, будто весь воздух в этой комнате превратился в ядовитый газ и мне стало тяжело им дышать. Кажется, я никогда в жизни не ощущала ничего подобного.

— Как? — только и смог выдохнуть он.

— Тебе не стоило отправлять со мной альфу, отец, — ответил Медвежонок. — Он не смог сделать то, что было нужно, потому что я ему слишком понравился.

— Ты… — Он побледнел от гнева. — Что ты…

— Все, что он захотел, — не меняясь в лице, ответил омега. — А потом воспользовался моментом и сбежал.

У меня к горлу подкатил комок, но я усилием воли сглотнула его.

— Этот сукин сын соврал мне, — сквозь зубы процедил кардинал.

— Не думаю, что у него был выбор, отец. Ведь ты бы убил его, если бы узнал, что он провалил задание.

— Да Зверь с ним, я бы убил тебя! — перебил его он, буравя сына испепеляющим взглядом. Так смотрят на таракана, который как ни в чем не бывало объявился после того, как весь дом подвергли дезинфекции, угробив на это кучу времени, денег и сил. — Проклятый выродок, я не позволю тебе…

— На вашем месте, я бы его послушал, — перебил его Йон, впервые выступая вперед и загораживая собой Медвежонка. — Его смерть здесь и сейчас причинит вам гораздо больше неудобств, чем вы можете себе представить.

— А это еще что за отморозок? — резко спросил кардинал, не отводя глаз от лица сына. — Твой кобель, надо полагать? Привел с собой своего трахаля, чтобы он защитил твою задницу? Не льсти себе, альфа, эта шлюха под любого бы легла ради того, чтобы о нем кто-то позаботился. Он всегда таким был — умел только хныкать и скулить, давя на жалость.

— Мы записали его на видео, — вмешалась я, устав слушать поток оскорблений из его уст. Не знаю почему, но мне представлялось, что кардинал Церкви Чистых дней будет куда более сдержанным и хладнокровным собеседником. Но его ярость и ненависть были так сильны, что обжигали даже меня, заливая кислотой все внутри. О том, что чувствовал сейчас Медвежонок, мне и думать не хотелось.

— Что… Что ты… — Он как будто только меня заметил. Впрочем, меня это не удивляло.

— Видео появится в сети сегодня вечером, если со мной что-то случится. И, поверь, отец, тебе совсем не захочется, чтобы о том, что случилось между нами три года назад, узнало столько народу, — усилием воли заставляя свой голос не дрожать, произнес Медвежонок.

— Ты смеешь мне угрожать? — взревел он, ударив руками по столу и одновременно глубоко вонзив выскочившие когти в его твердое дерево. Омега вздрогнул всем телом и инстинктивно подался назад, а Йон обнажил клыки и согнул колени, словно готовясь к прыжку. — Ты жалкий кусок дерьма, ошибка природы, проклятый приплод своей шлюхи-матери! Я скормлю тебя собакам, грязный выродок! Ты не заслуживаешь даже в одном помещении со мной находиться, как ты смеешь выдвигать мне какие-то требования и условия?!

Его запах, отдающий серой и раскаленным железом, ударил меня наотмашь, сбил с ног, как локомотив движущегося поезда. В ушах зазвенело, рот наполнился вязким, сладковатым привкусом крови, а я сама не поняла, как вдруг оказалась на полу, задыхаясь и съежившись от боли, что полыхала, кажется, во всем теле сразу. Сквозь застилающую глаза пелену выступивших слез я увидела, что Йон все еще стоит на ногах, согнувшись в три погибели, но определенно отказываясь даже опускаться на колени, не говоря уже о том, чтобы распластаться на полу, как я, а Медвежонок…

Медвежонок стоял неподвижно, легкий, прямой, как будто и вовсе расслабленный. Словно тонкое деревце, на которое налетел безжалостный шторм, не способный, однако, потревожить и единого листика на его ветках.

Это было невозможно. Запах кардинала буквально разрывал меня изнутри, и моя маска едва ли вообще помогала в этой ситуации. Я знала, что Медвежонок должен был чувствовать то же самое, более того — что в силу возраста ему должно было быть еще тяжелее выносить это. Но почему-то все было совсем не так. И, кажется, это откровение шокировало не только меня, но и его отца, потому что напор феромонов вдруг ослаб, а сам он отступил назад, глядя на омегу вытаращенными от шока глазами.

— Ты сам всегда говорил, что я особенный, отец, — прозвучал в наступившей звенящей тишине голос Медвежонка. — Но, кажется, только теперь я точно понимаю насколько.

— Маленькая, ты в порядке? — Йон помог мне встать, и я с благодарностью оперлась на его плечо. Кое-как пытаясь отдышаться, я все еще тщетно пыталась понять, что тут вообще происходит, и, кажется, в этом мы с кардиналом были похожи.

— Так не должно быть! — пробормотал он, словно отказываясь поверить собственным глазам. — Ты грязный, ты гендерно нечистый, ты мерзкий выродок! Ты не можешь быть сильнее… Ты не можешь…

— Я больше не боюсь тебя, отец, — отчетливо выговорил Медвежонок, и мне показалось, что этими словами он решительно и бескомпромиссно подводил черту между собой и своим прошлым. — Я не могу тебя простить и никогда не прощу, но я больше тебя не боюсь.

— И зачем… зачем ты вообще явился? — прорычал кардинал. — Унизить меня? Чего ты хочешь от меня спустя столько лет?