Колхозное строительство 72 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 26

– Сейчас где?

– Ну, мы уехали учиться в СССР, а он – домой.

– Жаль… Сам бы потренировался.

Керту прыснула. Поняла, наконец, что это её посол отвлекает от мыслей всё вокруг разрушить. Представила себе этого дедушку, лет пятидесяти, с большой залысиной, выполняющего каты.

– Ты пей. Так что ты ему сказала? Императору вашему.

– Сказала, чтобы он отправил в Москву мою семью, а то СССР разбомбит всю Эфиопию, – девушка покачала головой, свой поступок осуждая. – Я не хотела… Всё как-то понеслось. Я только спросить хотела, что с моим отцом и сестрой.

– Что понял американец? – посол поставил стакан в подстаканнике на поднос, и, встав, прошёлся снова от двери до портрета на стене. Наверное, измеряет. Ремонт делать собрался?

– Ну, мы разговаривали на амхара. Разве только отдельные слова какие-нибудь.

– Что за слова?

– Американцы, СССР, русские. Я полагаю, американец не дурак – специально мне подыгрывал, поняв, что я угрожаю Императору Хайле Селассие I. Не любит он африканцев.

– Драчёв Иван Тимофеевич так и рассказал. Даже не знаю теперь, чем всё это закончится. Если бы ты была в гражданской одежде – то и ладно, двое эфиопов ругаются в американском аэропорту. Их проблемы. Только вот ты была в форме посланника – то есть, представляла СССР. Что люди в мире о нас подумают, когда об этом напишут газеты?

– Что всяким тиранам и угнетателям нужно бояться гнева Советского Союза?

– Ха-ха-ха, – весело забулькал посол. – Эх, вот выслать бы тебя срочно в Алма-Ату… но Андрей Андреевич, непонятно почему, дал команду обязательно вас в Лос-Анджелес доставить. И наплевать на императора. Катится мир в пропасть. Самое интересное, что до сих пор нет ни протеста со стороны Эфиопии, ни со стороны США. Какие-то чудеса.

– Вот! Боятся гнева ва… нашей Великой Страны.

– Нда, наверное. Так, ладно. Давай по делу. Власти запретили вам лететь на «Боинге» Тишкова. Наверное, опасаются, что он шпионской аппаратурой напичкан. Может, и не зря опасаются. Летите на обычном местном рейсовом самолёте. Вылет – в четыре утра, и они дают вам в сопровождении того самого полковника и пять его солдат. Ну и ещё двоих – я так понимаю, что это люди из ФБР. Не объяснишь, зачем в СССР нужны эти четверо, за которыми вас Тишков послал?

– Не объясню. Просто не знаю. Команданте сказал… извините, Пётр Миронович сказал – любыми средствами и силами.

– Ох уж этот ваш Пётр Миронович. Ну да… там внизу уже директор ваш суетится. Эндрю Олдем. Допивай чай и сходи, успокой его. И не бей больше императоров – их совсем мало на земле осталось. Вымирающий вид.

Вот летят в этом страшно неудобном самолёте. Он даже больше, чем тот, на котором они прилетели – а столько народу напихано, что душно и противно. Да ещё этот Эндрю храпит на соседнем сиденье. Хотя волосатику и простить можно – а вот на крайнем кресле огромный колонел, так тот храпит так, что непонятно, как самолёт не разваливается. Взрываются же стаканы, говорят, от пения некоторых певиц с высокими голосами.

Их делегация чуть не половину салона заняла. Американцы, видимо, в последний момент передумали, и с полковником ещё пятерых полицейских отправили, и тоже главным у них мужик весь в значках и колодках от медалей.

Плохо началась поездка. Как там ещё детишки себя поведут?

Интермеццо двенадцатое

Бывший старший лейтенант Махамбет Нурпеисов уже подходил к дому утопленника Нурсултана, когда наступил на брошенную каким-то ребёнком сломанную игрушку – вернее, часть игрушки, ногу от пластмассовой куклы. Остановился, поискал девочку глазами – может, уронила. Двор был пустынным, и даже трёх старушек на месте не было. Странно. Обычно и бабульки сидят, и дети играют во дворе. Махамбет поднял розовую ногу и, делая вид, что отряхивает брючину, снизу глянул на окна, что выходили из «арендуемой» им квартиры, как раз на двор. Нет, ничего подозрительного не видно – не маячат за занавесками милицейские фуражки. Только вот пустынный двор настораживает. Решил на всякий случай пройти мимо подъезда и посмотреть на двор с противоположной стороны. На лавочке за вкопанным в землю в соседнем дворе столом сидели двое мужиков и играли в домино. Вдвоём? Они покосились на проходящего мимо Нурпеисова, и взгляды были такие… цепкие. Начали подниматься.

Обложили! Махамбет ускорил шаг – но понятно, что теперь эти не отстанут. Мужики и вправду пошли за ним. Тогда он сунул руку в карман и, развернувшись, пошёл в сторону тополей, что росли на выходе из двора. Преследователи ускорили шаг и повернули чуть раньше, сокращая дистанцию – но при этом оказались как раз на нужном расстоянии. Махамбет почти спокойно достал «макаров» и тремя выстрелами уложил обоих. Бросился за тополя, а потом перемахнул через забор и оказался в детском садике. Пробежав его насквозь, он снял перед выходом брезентуху и, держа её под мышкой, как можно более спокойно вышел из калитки детского садика, направившись к трамвайной остановке. Там толпилось много людей, и как раз трамвай подъезжал. Заскочил последним, протолкнув замешкавшуюся на ступеньках толстую казашку.

– Ей, оңайырақ (полегче), – огрызнулась тётка.

– Извините, еле успел, – вымученно улыбнулся ей Махамбет и зашарил в кармане в поисках мелочи.

Сегодня день точно можно назвать неудачным. Хотя… жив ведь до сих пор, и при этом троих «соседей» застрелил. Даже и сомневаться не нужно – все трое были из КГБ.

Утром, уже в четвёртый раз, бывший старший лейтенант приехал на автобусе к дому Первого секретаря и, пожёвывая сорванную травинку, пошёл к лесу. Кошка дорогу перебежала. Не чёрная – рыжая. Сплюнув – и травинку, и ещё для верности пару раз, – Махамбет прошёл чуть дальше и зашёл в лес не по своей обычной тропинке, а по узенькой, почти незаметной тропке, что, видимо ещё только начали протаптывать грибники. Вела она не совсем в нужном направлении, но Нурпеисов пока не сворачивал – решил разведать, куда она идёт. Мало ли может пригодится.

Тропка вскоре вышла на ту тропинку, что шла наискосок от крайних домов, взбираясь уступами вверх по пологому внизу склону ущелья. Ну, эту тропинку он изучил – потому повернул по ней назад к домам. Чуть дальше снова была хорошо протоптанная тропа, которая круче забирала в горы. Торопиться было некуда, и Нурпеисов прошёл по ней пару сотен шагов – а вот тут её снова пересекала только протоптанная грибниками, еле видная в траве стёжка. Он двинулся по ней и через пару сотен шагов оказался почти там, где и решил пересидеть день. Возле тропинки с неплохим видом на кусочек двора Первого секретаря росло несколько диких абрикосов – урюков. Целая рощица, но были они ещё невысокими – так что, скорее, кусты. В них он и решил посидеть, понаблюдать за охранниками шошки. Только залёг, как увидел двоих идущих в его направлении. Махамбет узнал людей из охраны Тишкова. Один был совсем молодой болтливый казах, а второй – огромный русский медведь, но двигался «косолапый» легко. Видно, что профи. Молодой указал медведю на заросли урюка и пошёл назад. Поворчав, бугай протиснулся между крайними деревцами и, бросив на землю такую же, как у Махамбета, брезентуху, начал устраиваться. Долго подминал траву под курткой, потом ворочался, и, наконец, устроился, достав из кобуры, устроенной под мышкой, пистолет.

Уйти незамеченным теперь Нурпеисов не мог – он лежал всего в десяти метрах от КГБшника. При малейшей попытке пошевелиться он был бы услышан. Лежал при этом неудобно, боком, на плече – и оно начало затекать. Осознав, что дальнейшее лежание приведёт только к тому, что он не сможет владеть рукой, Махамбет стал по миллиметру разворачиваться. Не получилось бы – но как раз в это время шли по тропинке прямо над ним две женщины, грибы собирали и разговаривали. Медведь повернулся на голоса, но увидев женщин, сплюнул и снова занял прежнее положение. Как раз в это время Нурпеисов и повернулся, укладываясь на живот, и пистолет из кармана достал. Рядышком они лежали не очень и долго. Бугаю это, видно, надоело, и он встал на колени, а потом поднялся и сделал пару шагов в сторону «народного мстителя».