Мяч круглый, поле скользкое (СИ) - Чечин Александр. Страница 20

«Кто тут Абдрашев?»

«Я», — встаёт паррторрг.

«У меня устный приказ Тишкова. Сегодня подойдёте в ЗАГС и смените фамилию на Гиммлер. Я прослежу».

«За… за… зачем?» — заикается.

«А Пётр Миронович узнал, что вам немецкие фамилии не нравятся. Сказал — нужно помочь человеку избавиться от этой фобии».

«У меня нет фо… фоби… и».

«То есть, Первый секретарь ЦК врёт? Вы его во лжи обвиняете? Товарищи, вы все слышали?» — оглядел притихших начальников.

«Что вы! Я понял. Сегодня в ЗАГС», — совсем испугался парторг.

«Пойдёмте. Мы на машине, подвезём вас. Вам теперь с немецкой-то фамилией тут не место. Вы слесарь — вот и пойдёте по специальности работать на участок к Кальтенбруннеру».

— И что, увели? — затряс головой улыбающийся Алимка.

— Завтрра ко мне слесаррем пятого разрряда выходит на работу Гиммлерр Габбас Кабиррович.

— Да… Крутенек товарищ Тишков. Чого угодно ждал, но шоб такого! — Шанойло засмеялся трескучим смехом простуженного человека.

— Продуло, что ли, Опанас Олегович? — поинтересовался Алимка, когда смех перешёл в кашель.

— Та усе футбол же ж! Але стоило того. Я такого доси ще не бачив… Цей Арисага, вин не людина, вин бис. Який там Пеле! Наш Трофимка — найкращий.

— Правда. Эх, обещали по телевизору в воскресенье повторить. Нужно не пропустить, — потёр руки молодой. — Опанас Олегович, пустите?

— Об чем разговор! Тильки это, пити не будемо. В мени жинка, сами знаете, медик. Дюже цего не любит.

— Второй-то как негритёнок забил! Один всю команду торпедовскую обошёл. Те только с открытыми ртами и смотрели, как он мимо пробегал. И не стал издали ведь бить — и вратаря обыграл. В пустые мяч закатил. Сказка…

— А мени перший мяч сподобався. Але ж наш Степанов — це гений. Як вин спасував Трофимке-то! Прямо на ногу, под удар.

— Так и Аррисага ему через пять минут ответку выдал один в один, только на дрругом фланге. Там и я бы забил! Врратаррь закррыт своими же защитниками, а половина воррот голая. Разоррвали втроём всю оборрону торрпедовцам. Лайзанс вынимать не успевал! И ни Стррельцов пролезть не может, ни Шустиков кого из наших прриторрмозить. Не то «Торрпедо». Без Иванова, Ворронина, Батанова — сдулись.

— Иванов ведь тренером у них теперь. Молодой, как наш прямо. А вы заметили, Гусь-то спокойно как игру вёл? Не бегал, не кричал, как Буирович. Сидит на скамейке, чуть раскачивается только.

— Понятно, волновался. Перрвая игра. Во сколько повторряют? В пять? Чувствую, в горроде ни одного человека не будет вечерром. Все по знакомым будут сидеть, телевизорр у кого есть. 5:1! С «Торрпедо» московским! С ума сойти.

— А дали в них три игры на выезде, «Зенит», «Шахтёр» та «Локомотив».

— Четыре — с «Пахтакором» же ещё, — поправил Алимка.

— Та це вже писля дюжого перерыва, 9 мая, в День Победы. Як «Пахтакор»-то в День Победы не победить!

— Интерресно, по телевизорру будут показывать эти игрры?

— Придет программа — узнаем. С «Зенитом» могут и показать — у них там своё телевидение.

— А надо Тишкова попросить, чтоб все матчи на плёнку записывали, а потом показывали, — предложил молодой казах.

— О, це тоби треба сходити, Карл Иваныч! Вы ведь теперь друзья с Першим секретарём. Вон он як за тоби заступився, тай дорогу ты в ЦК знаешь. Пойдёшь? — засмеялся-закашлялся завскладом.

— А что? Надо — схожу.

Глава 11

Событие шестое

Два студента сидят в университетской библиотеке и читают книги. Один у другого спрашивает:

— Ты что книгу вверх ногами держишь?

— А ты что, Фрейд, что ли?

— А при чем тут Фрейд?

— А где ты у книги ноги видел?

— Юрий… как вас по батюшке?

— Шмильевич, — чернявый и горбоносый молодой человек прилип к двери в кабинет. Нечасто попадаешь на приём к члену Политбюро и Первому секретарю ЦК.

— Да вы присаживайтесь, гражданин Айзеншпис: сейчас длинный и неприятный разговор будет.

Смотри-ка — не на краешек стула присел, а основательно эдак угнездился. Пётр ещё раз оглядел потенциального скаута. Ну чего — в крайнем случае, разочаруется в одном человеке, но вот предчувствие говорило, что выбор сделал правильный. Думал, кого послать за границу, чтобы был пробивной да предприимчивый. Вспоминал, кто потом всплывёт после и в период перестройки, и всех почти отбросил — либо молодые, либо сволочи конченые. Тут и вспомнил про Айзеншписа — из страны не удрал, кучу талантов в люди вывел. Один Цой чего стоит! А «Технология», а Билан? Умер, правда, рано — не увидел, как Дима Евровидение выигрывал.

— Знаете, что плохо, гражданин Айзеншпис? Вот я тоже кучу денег заработал — даже в тысячи раз больше, чем вы, и продюсеры мы оба. У вас — группа «Сокол», а у меня — «Крылья Родины». Только тратили эти деньги мы по-разному. Я детдома строил, заводы для страны покупал, колхозам помогал на ноги встать, а «Крылья» вон стране славу добывают. Вы же пьянки-гулянки устраивали, развалили этот самый «Сокол» именно из-за асоциального поведения. Хоть рубль в детский дом перевели? Или протез инвалиду войны купили? Лекарство умирающему ребёнку достали, используя свои связи, импортное? Нет. Просто паразит. Умный, предприимчивый паразит. Валюту купил, дороже продал — и в ресторан, кутёж закатывать, деньгами сорить, халдеям месячную зарплату на чай совать. Сволочь, в общем, последняя. Нет, государство тоже виновато — сделало из этой валюты фетиш. Ну, я с этим ещё поборюсь. Чтобы такие навозные жуки, как вы, Юрий Шмильевич, не появлялись, нужно разрешить свободное хождение валюты. Пусть разные сволочи их скупают, эти доллары, да лишние деньги аккумулируют. Государству вдвойне выгодно — взял мошенника, а у него всё заначенное аккуратненько в зелёные пачечки сложено. Ну да ладно — я вас сюда притащил не лекции по экономике читать и не к совести взывать, для этого менее занятые люди есть. Как думаете, гражданин Айзеншпис, зачем вас сюда привезли?

Молодой бизнесмен, мать его, затылок чесать не стал, и разводить руками — тоже.

— Видимо, что-то поручить хотите, что остальным советским людям непросто сделать — только вот таким жукам навозным.

— Рад, что мы договорились. Шучу! Самокритика — это чудесно, но повеселились, и хватит, — Штелле пересел за приставной стол напротив Айзеншписа. — Давай я тебя буду просто Юрой называть, а ты меня Петром Мироновичем, для экономии времени.

Кивнул, дальше подбородок почесал, а потом и пальцами по столу пробежался. Волнуется всё же.

— Хочу отправить тебя вместе с Альбертом Шестернёвым в Италию. В Рим. С вами будет ещё один человечек — сейчас его подбирают. Это будет журналист-международник, окончивший МГИМО и в совершенстве владеющий итальянским и английским. В Рим полетите вместе, и жить станете тоже вместе. Я там домик купил хороший недалеко от стадиона, где Альберт будет играть. Это Стадио Олимпико, или «Олимпийский» по-нашему. Там есть улица Фарнето недалеко — вот там и поселитесь. Два этажа, один — Шестернёву с семьёй, второй — вам. От посольства СССР в первое время будет машина с водителем, потом арендуете себе, или купите. Там видно будет. Переводчик этот будет вас учить итальянскому и английскому и помогать в твоей, Юрий, работе.

— Вы хоть скажите…

— Вот молодёжь! Вечно вы спешите. Конечно, расскажу — но сначала ещё чуть о плюшках. Понадобятся деньги. Вы будете устроены журналистами в газете «Известия», и ты, и тот кого найдут из МГИМО, но это для твоей работы — не деньги. На все расходы будете получать у атташе по культуре в посольстве необходимую денежку. Это мои личные, и если я узнаю, что они пошли не туда, куда надо, а на проституток или там дорогой коньяк — обижусь. Сейчас, конечно, не тридцатые годы, участь Троцкого или батьки Махно тебе не грозит. Просто у тебя найдут кило героина и посадят лет на пятьдесят. У них там за-ме-чательные законы! И ещё про блядей. Сифилис полностью излечить нельзя — только заглушить, и он передаётся по наследству. Лучше найди подругу, коммунисточку-зажигалку. Там в Италии сейчас модно быть коммунистом.