Дети песков (СИ) - Маркелова Софья. Страница 34

Ночью Аш проснулся от небывалой жажды, из-за которой его язык разбух и прилип к небу. Он прислушался к сиплому дыханию Манса, раздававшемуся из противоположного конца комнаты, и, отодвинув край полога, потянулся к кувшину с водой, стоявшему на тумбе. Пока преподаватель жадно пил, его внимание привлек странный отблеск в углу помещения, который он раньше никогда не замечал. При приглушенном зеленоватом свечении насекомых, запертых в стеклянных фонарях, можно было разглядеть две неясные точки, блестевшие в полумраке. Но когда эти точки неожиданно сдвинулись и остановились четко на Ашархе, то профессор испуганно вскрикнул.

И в эту же секунду к нему молниеносно устремилась чья-то тень.

— Манс! — это было единственное, что успел выкрикнуть преподаватель, прежде чем полуночный гость, чьи глаза и мерцали в темноте, оказался у его кровати.

Рука сама нырнула под подушку, где лежал отравленный нож, что Лантея отдала своему спутнику перед уходом. Тень, оказавшаяся худощавой фигурой в черных одеждах, вооруженная двумя стилетами из кости, пригнулась и быстро вскочила на кровать Аша. Но профессор, не медля ни секунды, сразу же обрушил мощный удар ногами на колени противника, и тот, не ожидавший подобного отпора, мгновенно упал на каменный пол. Однако гибкий силуэт поднялся достаточно быстро, словно и вовсе не почувствовав этого толчка. Но предупреждая его следующую атаку, наперерез противнику с воинственным кличем бросился проснувшийся из-за оклика Манс, одетый в одно исподнее и вооруженный лишь своим стеклянным кинжалом.

Ашарх выбрался из постели, напряженно наблюдая за развернувшейся перед его глазами нешуточной схваткой. Преподаватель нервно сжимал нож Лантеи в потных ладонях и лишь выжидал момент, когда сможет нанести хотя бы один удар по противнику. Но Манс и неприятель, сжатые как пружины, безостановочно кружили напротив друг друга, делая быстрые выпады своим оружием и мгновенно уворачиваясь от ответных ударов. Их движения были похожи на ритмичный танец, в который невозможно было вмешаться.

Темный гость сделал обманный выпад, вынуждая Манса инстинктивно выставить защиту на правый бок, а сам в это время нанес сильный удар ногой под ребра открывшейся левой стороны. Юноша со стоном отлетел в сторону, глухо ударившись о край кровати. Но через секунду он уже поднялся на четвереньки, тяжело кашляя и пытаясь восстановить дыхание. В это время неприятель бросился к обескураженному Ашарху, у которого от неожиданности и животного страха мгновенно подкосились ноги. Профессор неловко упал на колени в самый последний момент перед нападением, из-за чего убийца, не успев вовремя сменить траекторию, нанес лишь размашистый удар по воздуху, вспоров пустоту. Но Аш быстро взял себя в руки, чувствуя огонь, закипавший в крови: он лежал практически в ногах у противника, испуганный, но не сломленный, имея в запасе выигранные доли секунды.

Аш успел нанести ровно один четкий удар по внутренней стороне бедра темной фигуры.

Порез получился неожиданно глубоким. Лезвие вспороло кожу до самой кости, не встретив никакого сопротивления. Кровь быстро начала сочиться из раны, а враг, оглушенный резкой болью, приглушенно вскрикнул, прыжком ушел в сторону и почти сразу же со стоном осел на пол. Раненая нога не смогла вынести такой нагрузки и подкосилась в самый важный момент.

Манс, за несколько мгновений пришедший в себя после мощного удара под ребра, тотчас подбежал к противнику, но в последнюю секунду растерянно остановился. Яд, который был на клинке Аша, уже начал действовать: неприятель, зажимавший глубокую кровоточащую рану, начал сипеть и хрипеть, иногда срываясь на скулеж. Его ноги бились в судорогах, пока он не упал на спину, дрожа уже всем телом, будто в лихорадке. А через десять секунд он замер, неестественно вытянувшись и выронив свое оружие.

Манс подождал еще немного, а после легко пнул тело ногой. Но противник явно был мертв: его грудь опустилась и больше не вздымалась, а на пол натекла целая лужа отравленной крови. Юноша присел возле трупа и снял черный платок, который скрывал нижнюю часть лица нападавшего. Он долго вглядывался в черты умершего: это был немолодой хетай-ра с примечательными высокими скулами и старым грубым шрамом над губой, из-за которого она казалась постоянно приподнятой. Аш тоже присмотрелся к убийце, тот оказался ему совершенно незнаком, а вот примечательный карминовый платок с крупными узлами на концах, повязанный вокруг запястья ночного гостя, почему-то обратил на себя внимание профессора. Кусок ткани ярким пятном выбивался из черного наряда, и когда Ашарх указал Мансу на эту броскую деталь, то лицо юноши вдруг побледнело.

— Thagi, — одними губами прошептал он.

— Тхаги? Что это значит?

Хетай-ра поднял на собеседника обеспокоенный взгляд и обхватил руками свое горло, изображая удушье. А после ткнул пальцем в грудь залмарца.

— Тхаги должен был задушить меня, — в ужасе пробормотал Аш.

Манс сдернул платок с запястья мертвеца, развернул его и поднес к лицу преподавателя, позволяя лучше разглядеть вышитый рисунок: Многоликая Матерь сидела на троне под звездным небом, а голова и лицо ее были закрыты тканью; у подножия престола на коленях стояли мужчины, протянув к богине ладони, связанные этими самыми платками с узлами на концах.

— Thagi, — повторил юноша и указал на коленопреклоненных хетай-ра.

Для Ашарха стало ясно, что слово тхаги представляло собой не чье-то конкретное имя, а название целого ордена или даже секты убийц-душителей. И вряд ли один из этих карателей случайно оказался ночью в комнате чужеземца.

Неожиданно Манс упал перед профессором на колени, низко склонив голову, будто в молитве.

— Извинение… Извинение… — хетай-ра сипло повторял на ломаном залмарском языке одно и то же слово. Он пообещал сестре всеми силами защищать чужака, а сам позволил убийце подкрасться так близко. И именно за это юноша и просил прощения.

Ашарх попытался поднять Манса за плечи, но тот все так же продолжал сидеть, раскачиваясь из стороны в сторону, будто в трансе. Мужчина же в свою очередь принялся бессвязно нашептывать что-то успокоительное, хотя он и сам был на взводе после всего произошедшего. Впервые профессор убил кого-то, пусть и защищая собственную жизнь, но эта теплая кровь навсегда осталась на его руках и запечатлелась темным пятном в памяти.

Хотя Лантея теперь могла им гордиться — он постоял за себя, и сомнения ни на секунду не завладели его разумом, когда он воспользовался отравленным оружием. Его рука даже не дрогнула.

Манс и Аш далеко не сразу успокоились после произошедшего инцидента, и когда они привели себя в порядок, то были вынуждены позвать дворцовую стражу, которая оказалась столь невнимательна, что пропустила убийцу на этаж с личными покоями. Комнату сразу же наполнили воины, началась бестолковая суета: хетай-ра изучали место преступления, говорили с Мансом и прислугой, постоянно сновали из коридора в спальню и обратно. Вскоре проснулись жильцы всех соседних помещений, а из хозяйственной части дворца на этаж даже пробрались любопытные слуги. Толпы хетай-ра, разбуженных голосами и слухами, стали с интересом заглядывать в комнату и показывать на труп, укрытый лишь тонким покрывалом.

Ашарх, уставший и потерянный, сидел на краю своей кровати и наблюдал за активно жестикулировавшим Мансом, пытавшимся объяснить подробности недавних событий страже. Те выглядели не особенно взволнованными, будто подобное сплошь и рядом происходило во дворце каждую ночь. Они слушали сына матриарха с каким-то поразительным равнодушием. Это показалось профессору подозрительным, но, к своему величайшему сожалению, ничего расспросить самостоятельно он не мог и опирался лишь на собственные ощущения и наблюдения.

В скором времени сквозь небольшую толпу народа, словно корабль сквозь морские валы, уверенно прошел Бартелин. Даже несмотря на позднюю ночь, он был вооружен и полностью облачен в броню. Пожалуй, только отсутствие шлема с пышным плюмажем и желтого плаща говорили о том, что глава дворцовой стражи собирался в спешке и был поднят из кровати не так давно. Суровый и сдержанный муж матриарха окинул взглядом всю комнату и присутствовавших. Его взгляд задержался на Аше, прикрытом теле убитого и в конечном итоге остановился на Мансе. Юноша непроизвольно сжался, будто старался выглядеть меньше и незаметнее в присутствии отца.