Кольцо «Принцессы» - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 54
Он не сказал – умалишенным, психом, недееспособным, душевнобольным; он в самом деле хорошо изучил природу психологии Шабанова и сказал вразумительно и по-деревенски понятно – дураком.
И это следовало оценить...
– Вы уже дали достаточно поводов и оснований сделать соответствующее медицинское заключение, – продолжал он. – Совершенно неосмотрительно – и я отлично понимаю, почему! – вы весьма откровенно рассказали о своих приключениях, которые не имеют места быть никогда. С точки зрения быта. Бытийный же пласт жизни червям не доступен и потому не понятен. И если даже в ком-то возникает определенное сомнение или желание проникнуть в запредельное, оно усилием бытового ума всячески задавливается. Паразиты подобного склада психоорганизации становятся еще опаснее в том плане, что они, как тайные, тихие алкоголики громче всех кричат о вреде алкоголизма и разложении личности.
Шабанов про себя расхохотался, вспомнив о негласном пороке козлобородого, и тут же разозлился, испытывая желание врезать ему по роже. Этот психоаналитик, этот праведник, подчеркивая свою благородную роль в ситуации с Германом, самым подлым образом воспользовался его бессознательным состоянием, вытянул из него сокровенное, и мало того, поделился «бредовой» информацией с друзьями человека, которых якобы презирал. Откуда бы иначе программист узнал о любимых блюдах?..
Подмывало дать ему между глаз – шляпа бы красиво взлетела и даже набрала высоту, но пришлось сдержаться из-за восставшей из глубин души змеиной натуры: а поговори еще!
– Вас несколько месяцев подержат в госпитале, – рисовал перспективу Елынский. – Нашпигуют спецпрепаратами, поставят окончательный диагноз и отправят домой с небольшой пенсией. И это, я вам скажу, самое благоприятное развитие событий. Есть подозрения, что вам готовится участь более тяжкая – закрытая психолечебница для социально опасных. Основания есть: во-первых, вы связаны с какими-то важными секретами из области вооружения и можете в отместку развязать язык, во-вторых, меня насторожила провокация, устроенная сегодня утром.
– Провокация? – сделал стойку Шабанов.
– Как иначе расценить это? – Козлобородый указал на забинтованную руку. – Мне стало известно, дама, оставившая характерные следы, уже дала показания, будто вы напали на нее и пытались изнасиловать.
– Вот сучка! – весело произнес он.
– Будет еще несколько аналогичных акций, – невозмутимо заявил психотерапевт. – Попытаются вызвать буйство, чтоб кого-нибудь ударили, сломали мебель... В их арсеналах достаточно способов, чтоб упечь здорового человека в палату номер шесть.
Он на самом деле обладал неким гипнотизмом, умел обволакивать, заманивать в словесные лабиринты, а грубо говоря, загонять в угол. И все у него сходилось! А если вспомнить неожиданный намек Заховая, явно рассчитанный на притупление бдительности, то Елынский вовсе не черт козлобородый – агнец Божий, прилетевший спасти его душу!
– У вас не совсем уж и мерзкий голос, – похвалил Шабанов, вращая костыль. – Вполне сносный... А под наркозом показалось, отвратительный.
Он нагнулся и сорвал какой-то стебелек.
– Девясил обыкновенный... А вы слышали мой голос?
– Еще и видел вашу личность...
– Замечательно. Моя задача несколько упрощается... Должен вам признаться: черви столкнулись с явлением необычным и потому пригласили меня, чтобы получить от вас информацию, доказывающую, что вы психически неполноценный человек. Им сейчас нужно только это и ничего больше. Они просчитали вас и поняли трудность своей задачи. А дело в том, что вы обладаете невероятно устойчивой и одновременно пластичной психикой. Она в том состоянии, какое наблюдается у трех-четырехлетнего ребенка. Не знаю, были ли вы таким до полета, или приобрели ее вследствие... определенных условий... Но данность такова. Без специальных познаний им не вытащить из вас и одного процента против того, что вытащил я. – Елынский снял шляпу, пригладил ежик, чуть встрепал бородку, но красивее от этого не стал. – Да, я иногда сотрудничаю со специальными службами. Делаю это сознательно, потому что получаю материал, которого не отыщешь в быту. Можете меня осуждать, но это так. Должен сказать сразу: ваша история меня потрясла, и я единственный, кто способен поверить каждому вашему слову. Вы, Герман, исключительно здоровый человек, что я готов засвидетельствовать под присягой. Но окончательный диагноз ставлю не я, и не я начальник ВЛКа...
– Поэтому вы засвидетельствуете то, о чем вас попросят, – продолжил его мысль Шабанов. – И представите больной бред, полученный от невменяемого человека. Точнее, уже представили.
– Нет, весь полученный материал находится сейчас у меня, – возразил он. – Во время консультаций я дал самые незначительные детали по быту, а основной доклад должен сделать завтра. Обо всем, что касается... специфики ваших приключений, что относится к бытию, я спрашивал в самолете, где невозможно сделать качественную аудиозапись. Но безобидные рассказы записаны в других, нормальных условиях.
– Понял. Я должен выкупить у вас компрометирующие меня факты?
– В какой-то степени – да.
– Господин шантажист! Я бы выкупил, но нет денег.
– Мне не нужны деньги.
– Значит, вы хотите знать, где я упал.
– Хочу знать, где и у кого вы лечились, – перебил козлобородый. – В современной медицине, в том числе и нетрадиционной, нет методик и лекарственных средств, чтобы за несколько часов заживлять огнестрельные раны, сильнейшие ожоги... А вы представляете, сколько людей на земле переживают страшные боли в ожоговых центрах?.. И нет способов остановить такой воспалительный процесс, который был у вас. По остаточным явлениям установлено, что вы были на грани тяжелейшего поражения мозга, а то и смерти. В любом случае должны лишиться слуха, а он у вас отличный.
– То есть, в оплату, вы в своем докладе убеждаете комиссию, что я не дурак?
– Мне очень важно, чтобы вы получили допуск к полетам.
Он был второй, кто жаждал его возвращения в строй, но Шабанов об этом промолчал.
– В принципе мне такая сделка нравится, – сказал он.
– И еще один момент: вы никому больше об этом не рассказываете, – предупредил Елынский.
– Понимаю, конкуренция!
– Я шел к этому много лет. А сейчас возле вас начнут виться люди, ничего не смыслящие в таких вопросах. Это «дождевые черви», чуть брызнуло с неба – полезли отовсюду. Но ведь эти твари ползучие способны даже землю переваривать в дерьмо. И скоро переварят...
– Тут я с вами согласен. – Герман остановился и оперся на костыль, как на посох. – Но к сожалению, ничего существенного сообщить не могу. Разве повторить то, что сказал в бреду... Я тоже ошалел, когда увидел ожоги, раны. Часов пять прошло, а даже коросты нет, молодая, чистая кожа... Ничем не мазали, не нашептывали, ничего не привязывали. Если не считать компресса...
– Компресса?
– Ну да... Доктор сляпал большой спиртовый компресс и привязал к уху. Самый обыкновенный. Правда, я потерял сознание...
– Значит, был не простой компресс...
– Но пахло-то спиртом!.. И потом его больше не привязывали. Да, еще деталь: доктор опрыскал раны и ожоги из баллончика.
– А говорите, не мазали!
– Всего один раз!
– Вы же не знаете, что делали во время сна.
– Не знаю...
– Как шел процесс лечения? Проснулись и обнаружили, что все зажило?
– Нет, было два сеанса... Первый раз меня усыпили так же по-предательски, как вы, но я проснулся сам. Ноги зажили, а ухо еще болело... Второй раз просто отвели в палату и уложили...
– Опишите палату!
– Да обыкновенная, как в районной больнице, – пожал плечами Шабанов. – Только стены обложены плиткой, как в операционной, кровать посередине и окон нет.
– Приборы, оборудование...
– Ничего нет, голые стены. И я голый лежал на койке.
– Все это похоже на барокамеру?
– Что вы!.. Обыкновенная деревянная дверь, медная ручка... И даже не заперта.
Козлобородый стал чем-то недоволен, снова надел шляпу, засунул руки в карманы и некоторое время обиженно молчал.