Любовница твоего мужа (СИ) - Суботина Татия. Страница 17

Мне даже стало неловко, что сразу предположила самое плохое о любимом. Ну с чего бы, в самом деле?

— Прости, — попыталась прижаться к боку мужчины я, но тот отстранился.

— Мне очень неприятно твое недоверие, Рита, — сказал Глеб. — Как бы мне ни было с тобой хорошо, но если необоснованные претензии, подозрения и приступы ревности продолжатся, то нам придется расстаться.

И опять я забыла, как дышать.

— Не знаю, почему мне в голову полезла такая муть, — начала оправдываться. — Прости, Глеб. Я просто не ожидала и…

— Я понимаю, Мышка, — сменил гнев на милость он, позволив себя обнять. — Но больше так не делай. Я хочу знать, что моя женщина во всем и всегда меня поддержит и безоговорочно доверяет. Иначе отношения не приносят удовольствия, а только выматывают. Понимаешь?

— Да, Глеб, — поспешно согласилась я. От одной мысли, что мы можем расстаться, меня бросало в холодный пот. Да что там расстаться? Я уже и жизни своей без этого мужчины не представляла! — А… Как это произошло? Если, конечно, тебе не тяжело говорить.

— Ну какие же все бабы любопытные, — хмыкнул Глеб и, отстранившись, включил кофеварку. — Автокатастрофа. Водитель встречной машины не справился с управлением, моя жена погибла на месте.

— Мне жаль, — закусила нижнюю губу я.

— Очень хорошо, что она не взяла с собой дочь. В машине было детское кресло, Мари часто ездила по делам, а оставлять Кэт на нянь не хотела. Как подумаю, что мог лишиться дочери…

Он стоял ко мне спиной, но я заметила напряженную позу, стиснутые кулаки, и сердце замерло от той трагедии, что когда-то свалилась на моего мужчину. Хорошо, что он выстоял, не сломался и… мы встретились.

— А почему ты мне раньше не сказал?

— Не хотел тебя пугать, — ответил Глеб. — Вдовец с довеском — не самая лучшая партия для такой чистой, светлой девочки. Сначала даже обрадовался, когда ты исчезла и не оставила номер телефона, подумал: целее будешь. Но встреча в клубе расставила все по своим местам. Я же по своей сути, Рита, эгоист. Один раз попробовав тебя, уже не могу отказаться.

— И не отказывайся. — Я прильнула к нему со спины. — Я же люблю тебя.

Глеб накрыл мои ладони своими.

— Я знаю, Мышка, — ответил он. — У тебя все эмоции на лице написаны, очень легко читать.

— Так, значит, ты именно к ней настолько часто ездишь?

— Да, разбираюсь с клубами и обязательно заскакиваю к Кате. У меня есть дом в уютном городке на юге Германии. А здесь… квартира.

— А почему не привезешь дочь сюда? — полюбопытствовала я. — Если думаешь, что я ее не приму, то зря. Дети никогда помехой стать не могут. Я обязательно полюблю ее, ведь она твоя, Глеб.

— Давай мы сначала друг к другу привыкнем, притремся. Если вдруг что-то не выйдет, то зачем лишний раз травмировать ребенка? Катя уже потеряла мать, ты же понимаешь?

— Конечно, — согласилась я.

— Вот и хорошо, Мышка, — остался доволен Глеб. — А теперь иди ко мне.

Его глаза загорелись уже знакомым мне огнем.

— Но… завтрак…

— И в аэропорту смогу перекусить, а вот когда с тобой еще раз увидимся, неизвестно, — прижался поцелуем мужчина. — Или ты не хочешь показать мне, как сильно будешь скучать, Мышка?

Скучала ужасно. Мне настолько оказалось невыносимо без Глеба, что впору было на стены лезть и выть от тоски. Хорошо, все время находились другие занятия. Реабилитация после травмы занимала почти весь день, и подготовка к экзамену тоже. Потихоньку я прогоняла номер, который должна была показать.

Правда, пришлось выкинуть из него почти все сложные элементы. Чем только Хорькова собиралась брать, понятия не имела… Оставалось надеяться, что наш гениальный хореограф учтет мои былые заслуги и закроет глаза на деревянные движения. Пластика ко мне пока не вернулась…

С Глебом мы перезванивались редко, сама я ему не писала и не надоедала звонками, как он и просил. Сдерживалась из последних сил. Ведь иногда очень хотелось услышать его голос…

Подработки я лишилась, дополнительные нагрузки моей спине были сейчас противопоказаны. Хорошо, что Глеб оставил деньги, иначе неизвестно, как выживала бы. А так получится безбедно прожить месяц-два. Хотя сидеть на его шее я не планировала, обязательно найду работу, даже если с театром Хорькова не сложится.

К матери наведываться было стыдно… Мы редко ругались, почти никогда, а тут я такое вычудила… Но и она не имела никакого права так пренебрежительно отзываться о мужчине, которого я выбрала. Все же я давно не ребенок, глупо считать, что начну плясать под дудку родителей, наплевав на собственные желания.

Когда наша пауза непозволительно сильно затянулась, я сорвалась первая и позвонила.

— Он уже тебя бросил? — первое, что спросила мама, стоило ей услышать мой голос. — Удостоверилась, что я была права?

На этом наш разговор и завершился, толком не успев начаться. Все опять переросло в банальный скандал, взаимные упреки и обиды.

Одним утешением для меня оставалась музыка. Ну и Васька не бросала.

— Неплохая хата, — сделала вывод подруга, осмотрев квартиру Глеба. — Район престижный, евроремонт забацал. Бабосики в карманах у мужика действительно шуршат, без подстав. Только вот гладенько здесь все как-то, вылизано, словно и не жил никто раньше.

— Тебе лишь бы к чему прицепиться, — пожала плечами я. — Прости, что раньше в гости не приглашала. Глеб…

— Да я уже поняла, что твой Хлебушек на деле тот еще тиран, — хмыкнула Рогова. — Мягко стелет, а ехать ой как жестко.

— Вась!

— Молчу-молчу. — Она шутливо закрыла рот воображаемым ключиком и швырнула его себе за спину. — Я не трогаю твоего Глеба, и будет мне счастье, помню, подруга.

— Вот именно. Кофе будешь?

— Я слабая женщина, не могу отказаться, — закатила глаза Рогова, устраиваясь на кухонном диванчике. — Ритка, у меня к тебе серьезная просьба будет.

— М-м-м? — Я обернулась через плечо, включая кофемашину.

— Если когда-то я так же врюхаюсь без памяти, застрели сразу, ок? Чтобы не мучилась.

— Помело ты, Васька, — хихикнула я. — И язык твой без костей.

— А что? Дрянь редкостная эти ваши чувства. Мне такого добра и даром не надо, и пусть даже доплатят — не соглашусь.

— Ты так говоришь, потому что еще ни разу подобного не испытывала, — сделала вывод я. — А ведь любовь — она…

— …заставляет тупеть, избавляет напрочь от самосохранения и привязывает к другому человеку, словно это часть тебя, — закончила за меня подруга. — Нет, благодарствую.

— Зато любовь тебе дарит такие эмоции, что…

— Мне эмоций в танцах по самую макушку, во, — опять перебила Рогова. — Хватает, в общем, больше уже перебор. Вон завтра экзамен, потом вручение диплома, поиск работы… Короче, те еще американские гонки на нервах.

— Я уверена, у нас все получится.

— Не передумала, значит, — прищурилась Васька.

— Не дождешься, — фыркнула я и нарочито уверенно заявила: — Я почти полностью восстановилась уже.

— Врешь и не краснеешь ведь, — покачала головой подруга.

— Я наплюю на годы тренировок и свою карьеру, только если завтра случится апокалипсис.

На это Васька ничего не ответила, лишь губы недовольно поджала. И больше мы эту тему не затрагивали, чтобы не поцапаться.

Следующий день встретил меня тошнотой, легким головокружением, подсасыванием в районе солнечного сплетения и тупой болью в спине. Все привычные признаки мандража перед экзаменом были при мне, только позвоночник чудил зря. Словно по заказу, зараза, разбушевался.

Обращать на него внимание я не стала, поворачивать назад было поздно. Комиссия восседала в зале, одногруппники гнали один номер за другим, я вписалась последней.

— Ну как ты? — примчалась запыхавшаяся Васька, которая только-только оттанцевала. — Готова?

— Я всегда готова, — вскинула подбородок я и пошла на сцену.

Уверенно шла и танцевала тоже так же уверенно. Забыв обо всем: о зрителях, о комиссии, о страхах и ожиданиях. Были только музыка, танец, боль и я. Мы сплелись в один неразрывный клубок, где за какую ниточку ни потяни, а все связано воедино.