Стрелок-4 (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 51

— К чему вы клоните?

— А вам непонятно?!

— Вы считаете, что у них есть сообщники?

— Я бы сказал высокие покровители.

— И вы можете их назвать?

— Не всех, конечно. Но основные фигуранты мне известны.

— Кто они?

— Дмитрий Толстой, Владимир Мещерский, Константин Победоносцев…

— И есть доказательства?

— Увы. Только мое слово.

— Тогда я не желаю ничего слышать!

— Если вашему сиятельству так спокойнее, не смею перечить.

— Поберегитесь, Будищев! Даже моему ангельскому терпению есть предел! С чего вы взяли, что можно просто так взять и обвинить столь высокопоставленных людей…

— Да еще и из окружения цесаревича, — вставил Дмитрий.

— И это тоже! Их арест бросит тень на великого князя, и он будет защищать их всеми доступными ему способами. А их у него, уж поверьте, предостаточно!

— А кто говорит об аресте?

— Нет, это, наконец, просто невыносимо! Я запрещаю вам, слышите? Запрещаю! Верните мне документ, который я имел слабость дать вам, и покончим с этим. Даю слово министра, что все совершенное вами до сей поры останется без последствий, но теперь верните мне бумагу.

— Да, пожалуйста! — ответил подпоручик, доставая из-за пазухи сложенный вчетверо лист.

— Вот и славно, — обрадовался граф. — В заключение, могу добавить, что ваши заслуги не останутся без должной награды. Кажется, во время похода на Геок-тепе вы были награждены пятым знаком отличия военного ордена? Это непорядок. По представлению государя, Георгиевская дума заменит солдатский крест офицерским. Кроме того, на днях будет указ о вашем производстве в следующий чин. Заранее могу сказать, что этим дело не ограничится, но пусть об этом вам сообщит лично его императорское величество на ближайшем приеме. Если имеются какие-либо просьбы, можете не стесняться. Уверен, вас не оставят монаршей милостью.

— А Федора, то есть, отставного ефрейтора Шматова? — проявил заботу об однополчанине Дмитрий.

— Не беспокойтесь, — снисходительно улыбнулся граф. — Не забудут и про ваших друзей. Шматов станет потомственным почетным гражданином, получит большую золотую медаль на аннинской ленте, а также весьма солидную для его состояния сумму денег. Докторам, оказывавшим первую помощь, следуют ордена святого Станислава, а прелестная мадемуазель Штиглиц сможет украсить свои наряды фрейлинским шифром и екатерининской лентой. Вы удовлетворены?

— Вполне.

— Вот и хорошо. Теперь можете идти, только настоятельно рекомендую забыть все, что вы мне говорили о неких высокопоставленных особах.

— Да я-то забуду, ваше сиятельство… а вы сможете?

— Черт бы вас побрал, Будищев! — взорвался Лорис-Меликов. — С чего вы взяли, что эти люди причастны к покушению на его величество?

— Ни с чего, просто немного раньше они мне сами это предложили.

— Что, это? — выделил интонацией последнее слово министр.

— Вы правильно поняли.

— Но… зачем им это?

— За тем же, зачем и народовольцам. Хотят спасти Россию.

— Господи боже! — сокрушенно вздохнул Михаил Тариэлович. — Бедная Россия, все хотят ее спасти, и не видят для этого иных средств кроме убийств, бомб и виселиц. Но почему они обратились к вам?

— Трудно сказать, — пожал плечами Дмитрий. — Возможно, им показалось, что к моему умению стрелять прилагаются не слишком высокие моральные качества. Кстати, это чистая правда. Что бы выжить на войне, мне приходилось заниматься мародерством, а иногда и мошенничать. Даже убивать и я сейчас не про боевые действия. А еще я очень привязан к своим воспитанникам. Они решили, что это слабость и отправили Стешу в тюрьму.

— Хм, это все, конечно, очень занимательно, — задумался граф. После чего продолжил, тщательно выбирая слова, — но, вы назвали трех человек, весьма близких к наследнику престола. Как полагаете, нет ли среди них четвертого?

— Самого цесаревича? — понимающе хмыкнул Будищев. — Мне это неизвестно. А вам?

— Что вы полагаете возможным предпринять в данных условиях? — проигнорировал последний вопрос министр.

— Вообще-то есть один способ. Но скажу прямо, мне не хотелось бы его применять.

— Какой?

— Все просто. Винтовка с хорошим боем и оптическим прицелом. На расстоянии в сто-двести саженей я не промахнусь, а охрана или свидетели происшествия не успеют ничего понять. Нет человека — нет проблемы!

— Вы так просто об этом говорите? — изумился Лорис-Меликов.

— Так ведь дело-то, действительно, не сложное. Именно поэтому я и не хочу. Узнав подробности покушения, анархисты и бандиты всех мастей отставят в сторону револьверы с бомбами и возьмутся за дальнобойные винтовки и одному богу известно, куда это может завести.

— Ужасная перспектива, — помотал головой граф, как будто отгоняя наваждение. — Нам будет совершенно нечего этому противопоставить!

— Вот и я об этом.

— Нет! — решительно заявил Михаил Тариэлович. — Приказываю вам, вы слышите? Именно приказываю, никогда и никому не говорите то, что вы сейчас рассказали мне. Такое лечение страшнее самой болезни.

— В таком случае позвольте откланяться.

— Не смею задерживать. Хотя… еще один вопрос. Отчего говоря о покушении, вы назвали его «крайним»?

— Видите ли, — помялся, подбирая слова Дмитрий. — Если бы покушение на государя было «последним», вы бы уже не были министром.

На душе было так пусто, что останься Будищев совсем один, он бы, вероятно, ударился в загул и только мысли о невесте удержали его от подобной глупости. «К черту все! Подам прошение об отставке и после свадьбы рванем куда-нибудь в теплые страны», — подумал он и оправился домой, чтобы привести себя в порядок перед визитом.

На квартире его ожидал очередной сюрприз. В комнатах царил беспорядок, с которым без особого успеха боролась Домна. Все было перевернуто кверху дном, многие вещи разбросаны, а посреди гостиной валялись части разбитого в хлам фонографа, восковые валики от которого были буквально втоптаны в дорогой текинский ковер.

— Это что за на хрен? — удивился погрому подпоручик.

— Вот, Дмитрий Николаевич, — всхлипнула кухарка, — бандиты какие-то ворвались и разбросали все. Хуже жандармов, ей богу, те хоть не топтали эдак на старой квартире! Я уж думала, что жизни лишусь, а их главный захохотал как дурной и все вышли. А я сижу, ни жива, ни мертва и не знаю что делать. То ли за полицией послать, то ли самой бежать, куда глаза глядят от греха!

— И ты решила прибраться?

— А что делать, не оставлять же место, когда такой, как вы говорите, «срач» кругом!

— В смысле, оставлять?

— Уж простите, господин Будищев. Вы человек хороший и не скаредный, как некоторые, и я от вас за все время ни одного слова худого не слышала, а только боязно мне здесь оставаться! Пожалуйте расчет…

— Вот тебе бабушка и Юрьев день!

— Не извольте гневаться.

— И в мыслях не было. Лучше скажи, есть что пожрать?

— Ой, да вы голодный! — всплеснула руками женщина. — Сию секунду соберу!

Приготовления и впрямь не заняли много времени, и уже через четверть часа Дмитрий хлебал ложкой горячие щи, слушая сбивчивые жалобы прислуги.

— Все такие страшные и в масках. Представились полицией, а в форме ни одного не было. И лазят, и лазят кругом…

— Значит, лиц ты не запомнила? — уточнил с набитым ртом хозяин квартиры.

— Да где там. Я же говорю, в масках все были! Уж я спросила, чего вы, мол, аспиды ищете? А они мне грубо так, не мешайте!

— Ладно, не бойся, я, кажется, знаю, чьих рук это дело.

— Вы — человек военный, вам, конечно, не страшно. А мне так очень!

— Если хочешь уйти, неволить не стану. Только, будь добра, посмотри сначала мой парадный мундир и рубашки. Не сильно их изгваздали?

— Что вы, Дмитрий Николаевич. Уж их-то я первым делом в порядок привела. А вы никак с визитом собрались?

— Так и есть, Домна Ивановна. Собираюсь так сказать, вступить в законный брак. Надо к будущим родственникам наведаться.