На пути к войне - Ингрид Чарльз. Страница 44

— Нет, — Палатон понял, что Рэнд покачал головой. — Не все Братья могут выдержать груз бахдара. В верхней школе было много больных и безумных. Мы с Беваном и Алексой видели их. Там еще был крематорий…

— Значит, их грех усугубляется. Когда мы их найдем…

Они замолчали и сели, ожидая священника, который должен был придти, чтобы подготовить их для следующего этапа очищения.

Солярий храма был переполнен священниками и послушниками, собравшимися ко второму завтраку. Солнце било в изогнутые огромные окна, заливало столы и скамьи потоками тепла и света. Настоятельница Села помедлила, прищелкнула языком, еще держа поднос в руках, прошла по солярию и оказалась в зимнем саду. Здесь единственными присутствующими были она и Прелат.

Этот прелат, худощавый, истощенный нервный юноша, ерзал на скамье напротив Селы, его лицо было покрыто морщинами беспокойства. Он начал выбирать еду, принесенную на подносе. Села наблюдала за ним. На его подносе стояли все блюда, приготовленные для завтрака, но он почти не притрагивался к ним, и это изумило Селу.

— Кале, ты зря переводишь еду. Или, скорее, мы напрасно тратим на тебя еду. И то, и другое будет верным.

Прелат замер, ложка задрожала в его руке, лицо побледнело. Подобно большинству духовников, он пренебрегал украшениями для лица, принятыми среди чоя из Домов. Селе его лицо показалось чистым холстом, на котором еще нет ни выражения, ни любого проявления жизни. Чего же он боится? Почему нервничает?

Губы Кале задвигались, и он горько сказал:

— Неужели мне и впредь придется выслушивать твои оскорбления? Разве недостаточно того, что мне поручили наследника и этого чужака?

— Ты достойно несешь это бремя, — пробормотала Села и поднесла ко рту стакан.

— Еще одно оскорбление. Я делаю то, что обязан, — он отвел глаза и начал ковырять еду, отщипывая ломтик там, кусочек здесь, но едва разжевав несколько кусков, он осторожно выплюнул их в салфетку.

— Похоже, это вежливые гости. Рискну сказать, что Палатон — один из самых набожных тезаров, каких я когда-либо видела. А человек… он ведет себя тихо и делает то, что ему велят. Вряд ли мы могли ожидать от него большего.

Кале искоса взглянул на нее.

— Не понимаю, почему ты позволила ему остаться в храме.

— На Чо и без того достаточно неприятностей, — Села взяла крупный зеленый плод и надкусила его. — Кроме того, за нашими действиями пристально следят. Если забыть о политике, Кале, наш долг — заботиться о состоянии души наших собратьев, — она остановилась, облизывая с губ сок. — Как идут у них дела?

— Очищение подходит к концу.

— Так быстро? Прошло всего несколько дней.

— В кельях они не ведут счет времени, да и я тоже. Очищение не измеряется часами и минутами дневных и ночных бдений.

— Конечно, нет, — настоятельница одобрительно улыбнулась. — Последним будет очищение зрения — ты не забыл об этом?

— Разве я не сообщил об этом? — Кале взял вилку, попробовал кусочек еды, а затем начал жевать, как будто почувствовав голод.

— Кажется, нет, — Села отщипнула кусочек хлеба и подобрала подливку. — Думаешь, Палатон придает достаточное значение этой церемонии?

В коридоре послышался шум. Села решила, что завтрак закончен, и чоя выходят из солярия, поэтому почти не обратила на шум внимания. Но Кале поднял голову, прислушался и приоткрыл рот.

— Что случилось? — она обернулась на скамье и увидела, что в сад входят чоя, одетые, как послушники, с закрытыми капюшонами лицами и с оружием в руках. Ближайший из них схватил настоятельницу за плечо железной рукой, а другой ловко заткнул кляпом рот, чтобы приглушить слабый крик протеста.

— Ничего, — ответил Кале, а чоя вонзил нож по самую рукоятку в грудь настоятельницы и уронил ее безжизненное тело на покрытый плитками пол зимнего сада. — Уже ничего, — и он махнул рукой. — Вам известно, где они. Уходите! Я не хочу больше ничего знать! — Он сел и принялся за еду, не пропуская ни одного блюда, не обращая внимания на лежащий рядом труп. Вероятно, убийство придало ему аппетит. Он не обратил внимания, как убийцы покинули зимний сад и торопливо побежали по лабиринтам храма.

Камень глухо загудел. Палатон слышал этот звук каждой жилкой своего тела, он болезненно отдавался в голове.

— Что это? — Рэнд встревожился. Он взял Палатона за руку и погладил напряженные пальцы. — Что?

— Шум — где-то далеко. Подожди, дай я послушаю.

Рэнд уже давно привык к тому, что безухие чоя слышат гораздо лучше, чем люди. Вероятно, их кости ощущали вибрацию. Он прислушался, но ничего не расслышал, кроме своего дыхания, и решил прервать напряженное молчание.

— Кто-то бежит по храму, — вдруг произнес чоя. — Он поднялся на ноги, потянулся, нашел плечи Рэнда и заставил его встать. — В храмах не положено бегать.

— Какое-то срочное дело?

— Даже если и так, мне не хочется оставаться здесь, — он направился вперед, увлекая за собой Рэнда. — Йорана оторвет мне за это голову, если к тому времени она у меня останется!

— Что это?

— Смерть.

Рэнд застыл, но Палатон вновь потащил его, сказав:

— Напряги зрение.

— Я слепой в этом мраке, — Рэнд едва сдерживал панику, не зная, куда бежать.

— Нет, ты не слепой. Напрягись. Ты сможешь вывести нас обоих.

Прошло уже немало томительных минут с тех пор, как они оказались в своей добровольно занятой могиле. Почти половину времени Рэнд провел с закрытыми глазами, прислушиваясь к звуку собственного дыхания и дыханию чоя. Чоя дышали иначе — длинными вдохами и выдохами. Теперь Рэнд как будто очнулся, он почувствовал, как крепко Палатон взял его за локоть.

— Мне нужен свет, чтобы видеть.

— Здесь его нет. Но у тебя есть способность видеть не только глазами. Воспользуйся ею, иначе мы оба погибнем здесь.

Рэнд напрягся.

— А если это один из шагов очищения?

— Нет, — Палатон вновь потащил его. — Надо выбираться отсюда. Если они принесут с собой фонари, мы мгновенно ослепнем и растеряемся. Мы даже не сможем узнать, кто на нас напал.

Оцепенение слетело с Рэнда. Он крепко зажмурил глаза и затем широко открыл их, пытаясь различить хоть что-нибудь в густо-чернильном мраке. Подобно крупинкам сахара, крохотные искры усеяли контуры стен и предметов. Рэнд пошел вперед — осторожно, прибавляя шаг по мере того, как зрение крепло. Он повел за собой Палатона.

— Куда идти? — спросил он, и его голос прозвучал неестественно громко.

— Лучше всего — к двери, — в голосах Палатона послышалась ирония.

Рэнд повернулся. Дверь оказалась в противоположном конце комнаты. Палатон шел за ним следом.

— Только не сюда, — произнес он. — Они идут по коридорам.

— Тогда сюда, — Рэнд обнаружил другую дверь, едва выступающую среди камней и саму кажущуюся камнем, но его странное зрение смогло ясно различить контуры.

Дверь не поддавалась. Рэнд пробежал руками вдоль щели, пытаясь подцепить дверь ногтями и сдирая в кровь пальцы. Ноготь сломался, и Рэнд выругался от внезапной острой боли. Но дверь поддалась. Палатон отстранил Рэнда, протянул руку и произнес:

— Эта дверь поворачивается вокруг оси. Сейчас она должна открыться.

И дверь в самом деле открылась, хотя ее проем оказался узким и низким. Рэнд положил руку на плечо Палатона.

— Тебе придется сильно пригнуться. Дверь не рассчитана на твой рост.

Палатон что-то пробормотал, когда Рэнд помог ему протиснуться, но мальчику удалось разобрать только слово «древность». Дождавшись, когда Палатон скажет: «Готово», Рэнд пролез в дверь сам.

Им с трудом удалось закрыть прочную и тяжелую дверь. За ней оказался коридор, обветшавший от времени и пыльный, стены которого ''были завешены старинными, почти истлевшими гобеленами. Палатон пожал плечами.

— Я ничего этого не вижу, — произнес он, — но тебе не завидую.

— Здесь не на что смотреть. Сюда, — он обнял Палатона за талию, взвалив его руку себе на плечи, так что они шли прижавшись друг к другу, хотя Палатону было не слишком удобно сгибаться над Рэндом.