Ева - Чейз Джеймс Хэдли. Страница 2

Устроившись на новом месте и тщательно все обдумав, я решил, что надо ковать железо, пока горячо, и приступил к работе над романом. Это была история человека, получившего ранение на войне и утратившего способность любить. Эта история не была выдумкой, я даже знал, что произошло с подругой этого человека. Когда-то этот случай произвел на меня неизгладимое впечатление. Как ни странно, мне удалось перенести свои эмоции на страницы книги. Конечно, большую роль в ее успехе сыграло мое имя, но и сама вещь была вовсе не дурна. Разошлось больше девяноста семи тысяч экземпляров, и книга еще продавалась, когда на рынке появился второй мой роман. Этот был не столь хорош, но и он распродавался недурно. Сюжет этого романа я полностью выдумал, писался он со скрипом, и именно тогда я понял, насколько тяжек литературный труд. Третье произведение основывалось на реальных событиях из жизни женатой пары, с которой я был близко знаком. Жена вела себя возмутительно, и их окончательный разрыв стал для меня настоящим потрясением, так что оставалось только сесть за печатную машинку и ударить по клавишам – слова ложились на бумагу словно сами собой. Когда книга вышла в свет, ее тоже ждал успех.

Я окончательно уверился, что напал на золотую жилу. Я даже стал думать, что смог бы преуспеть и без пьесы Джона Коулсона, и поражался собственной глупости, из-за которой потерял столько лет, горбатясь за конторкой, вместо того чтобы зарабатывать писательством большие деньги.

Несколько месяцев спустя я решил, что пора приниматься за пьесу. «Повторное приглашение» закончили играть на Бродвее и повезли на гастроли. Оно по-прежнему приносило хороший доход, но я знал, что в скором будущем гонорары уменьшатся, а мне не хотелось отказываться от привычки к роскоши, которой я успел обзавестись. Кроме того, друзья то и дело спрашивали, когда же я напишу что-нибудь для театра, и мои постоянные отговорки становились неубедительными.

Принявшись за пьесу, я вдруг обнаружил, что идей, годных для драматургического воплощения, у меня нет. Я не сдался, а попытался найти вдохновение в беседах с людьми, однако в Голливуде немного охотников делиться замыслами. Я размышлял, нервничал, но ничего не приходило на ум. Кончилось тем, что я послал пьесу к черту, сел за машинку и состряпал очередной роман. Я с головой ушел в работу и перевел дыхание, только когда отослал рукопись своему издателю.

Две недели спустя я получил от издателя приглашение пообедать. Он не стал ходить вокруг да около и откровенно заявил, что книга никуда не годится. Меня не нужно было убеждать. Я понял это в тот самый момент, когда поставил финальную точку. Так что я попросил его забыть о злосчастном опусе, сбивчиво объяснив, что спешил, отвлекался, но не позднее чем через месяц пришлю что-нибудь действительно стоящее.

Теперь предстояло разыскать пристанище, где можно сосредоточиться на работе и скрыться от толпы, пожирающей время и мешающей собраться с мыслями. Мне почему-то казалось, что достаточно найти мирный, уединенный приют в каком-нибудь живописном месте и привести в порядок нервы, и еще один бестселлер или даже великая пьеса не заставят себя долго ждать. Моя самоуверенность возросла настолько, что я ничуть не сомневался: в правильном окружении я создам шедевр. В конце концов я обнаружил место, которое показалось мне идеальным во всех отношениях.

Одноэтажный коттедж под названием Три-Пойнт располагался в нескольких сотнях ярдов от дороги к Большому Медвежьему озеру. С его просторной веранды открывался величественный вид на окрестные холмы. Обставлен он был со всей возможной роскошью и имел множество полезных технических приспособлений, включая маленькую, но мощную генераторную установку. Я с радостью снял его на лето.

Но надежды на то, что Три-Пойнт станет моим спасением, не оправдались. Каждое утро я вставал около девяти и усаживался за стол, стоящий на веранде, с крепким кофе у локтя и пишущей машинкой перед носом, и словно впадал в летаргическое оцепенение, бездумно глядя на окружающий пейзаж. Я мог провести все утро, куря, пялясь на окрестности, вымучивая пару неуклюжих строчек, чтобы в итоге вымарать их недрогнувшей рукой. Днем я отправлялся на машине в Лос-Анджелес, слонялся по городу, болтая со сценаристами и глазея на кинозвезд. Вечером снова пытался работать, раздражался и в конце концов отправлялся спать.

Именно в этот критический для моей карьеры период, когда малейшее душевное потрясение могло стать причиной успеха или провала, в мою жизнь вошла Ева. Словно под влиянием колдовских чар, меня притянуло к ней, как булавку к гигантскому магниту. Она никогда не осознавала, насколько велика ее власть надо мной, а если бы и осознала, ее бы это мало заботило. Надменное безразличие – вот что раздражало меня в ней больше всего. Всякий раз, когда мы были вместе, я изнывал от желания заставить ее уступить, выдать секрет своей силы. Этот нескончаемый поединок стал для меня дьявольским наваждением.

Но достаточно предисловий. Декорации готовы, и моя история начинается. Долго же я собирался ее написать: брался и откладывал в сторону. Может быть, у меня получится на этот раз.

Если эта книга когда-нибудь увидит свет, не исключено, что она попадет в руки Еве. Я представляю, как она лежит в постели с сигаретой между пальцами и лениво читает мое творение. Поскольку в ее жизни было так много так мало значивших для нее мужчин и ее память превратила большинство из них в безликие тени, она, вероятно, забыла многие, если не все, наши встречи. Может, ей будет забавно оживить в памяти эфемерные моменты нашей близости и еще раз убедиться в своей силе и способности оставаться одной. По крайней мере, к концу истории она узнает, что я проник в ее жизнь глубже, чем она предполагала, и смог сорвать с нее несколько масок, впрочем, как и с себя самого.

И я представляю себе, как, добравшись до последней страницы, она, с таким знакомым выражением небрежного безразличия, равнодушно отбрасывает книгу прочь.

Глава вторая

На заправке в Сан-Бернардино меня предупредили, что ожидается торнадо.

Работник в элегантном белом комбинезоне с красным треугольным значком на нагрудном кармане посоветовал заночевать в городе, но я не внял голосу разума.

Когда я добрался до холмов, ветер усилился. Еще через милю звезды скрылись во мгле, и ливень обрушился на землю свинцовым покрывалом, заполонив ночь водой и туманом.

Через полукруглый просвет, оставляемый дворниками на лобовом стекле, мне были видны только отскакивающие от капота дождевые капли да несколько футов блестящей черной дороги, которые выхватывал свет фар.

Из-за завываний ветра и стука дождя по крыше машины казалось, что меня засунули внутрь гигантского барабана, по которому колотит какой-то безумный барабанщик. С треском падали деревья, сыпались камни, и все это перекрывал рев воды под колесами. Водяные потоки заливали боковые окна и искажали отражение моего лица, призрачно-желтого от света приборной панели.

На повороте машину занесло, и я чудом не сорвался в пропасть. Слева от меня высился крутой склон холма, правая сторона дороги граничила с отвесным обрывом в долину. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, пока я выворачивал руль и поддавал газу. Ветер дул с такой силой, что машина едва ли прибавила скорость. Стрелка спидометра подрагивала между десятью и пятнадцатью милями в час, и на большее можно было даже не рассчитывать.

С предельной осторожностью вписавшись в следующий поворот, я увидел двух мужчин, стоявших посреди дороги. Черные макинтоши блестели от дождя в свете фонарей, которые они сжимали в руках.

Когда один из них приблизился, я сбросил скорость и выглянул из окна машины.

– О, мистер Торстон, здравствуйте, – приветствовал он меня, и вода, стекавшая с полей его шляпы, полилась мне на рукав. – Хотите добраться до Три-Пойнта?

Я тоже его узнал.

– Здравствуй, Том, – сказал я. – Смогу я проехать?

– Не то чтобы не сможете. – Его лицо от дождя и ветра приобрело оттенок кровавой отбивной. – Но это будет непросто. Как по мне, лучше бы вам повернуть назад.