Гимназистка. Клановые игры (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна. Страница 18

И вот сейчас где-то проходит дуэль Хомякова и Рысьина, на которой согласился присутствовать в качестве наблюдателя Владимир Викентьевич. Это, конечно, успокаивало, но не настолько, чтобы переживать о разговоре с директрисой больше, чем об исходе поединка. Пусть Оленька и успела рассказать, что секунданты договорились о бое на саблях и только до первой крови, что, несомненно, увеличивало выживаемость обеих сторон, всё же было тревожно. Ведь первая кровь может стать и последней. Если, конечно, воткнуть достаточно глубоко.

— В вашем положении, возможно, было бы лучшим выходом отложить занятия на год, восстановить здоровье, — внезапно ворвался в мои размышления голос заботливой директрисы. — Гимназия готова пойти вам навстречу и вернуть уплаченные деньги.

Предложение было заманчивое, очень заманчивое, поскольку я понимала, с какими трудностями придётся столкнуться, и подозревала, что не так уж и просто их будет преодолеть. Но очень уж подозрительным выглядело это желание от меня отделаться. Учитывая, что Рысьина входит в Попечительский совет гимназии, я не могла не предположить, что в следующем году у меня попросту откажутся принимать документы, сославшись на то, например, что я не подтвердила пройденный курс. Нет уж, Владимир Викентьевич мне рекомендовал заняться учёбой, значит, буду поступать по его рекомендации. Он целитель, ему лучше знать.

— Не в моём положении пренебрегать возможностью получить образование, — твёрдо ответила я. — Александра Павловна, я приложу все силы, чтобы учиться достойно.

— Понимаете, дорогая, ваши успехи и до этого трагического происшествия оставляли желать лучшего, — участливо улыбнулась директриса. — Вы упомянули, что помните иностранные языки, но по ним у вас всегда был минимальный балл, и то я не уверена, что его выводили не из уважения к княгине Рысьиной.

«К клану которой вы теперь не имеете ни малейшего отношения». Слова не были сказаны, но подразумевались. То, к чему отнеслись бы со снисходительностью у представителя сильного клана, никогда не спустят тому, кто лишён этой поддержки.

— Опять же, ваши манеры претерпели изменения не в лучшую сторону.

Это она сейчас про неудачный реверанс, при котором я чуть не упала, пытаясь ее приветствовать, или про то, что я противоречу, не желая облегчить ей задачу?

— Я постараюсь в ближайшее время привести манеры в соответствии с требованиями, принятыми в гимназии. То, что не вспомню, выучу заново. Надеюсь, для этого не понадобится много времени.

— И я надеюсь. Очень надеюсь.

Директриса поджала губы, демонстрируя высшую степень аристократического недовольства. Получалось у неё это очень убедительно.

— И предупреждаю вас, Седых, что вы не можете рассчитывать на снисхождение к вашему бедственному положению. Наша гимназия всегда славилась качеством образования, и если мы решим, что вы ему не соответствуете, даже не допустим к экзаменам.

А ведь ей были выданы чёткие указания от меня избавиться. Но нет, по плану Рысьиных ничего не пойдёт: я собираюсь окончить гимназию и вздорная княгиня этому не помешает. Не буду же я всю жизнь сидеть в уютном домике Владимира Викентьевича, подвергая его риску недовольства Рысьиных? А чтобы двигаться дальше, нужно образование. Не думаю, что на курсы, о которых говорил военный целитель, примут без документа об окончании гимназии. А значит, нужно сцепить зубы, не обращать внимания на возможное недовольство директора и учителей и учиться, прилагая все силы.

— Я учту, Александра Павловна.

— Учтите, Седых, — величаво кивнула она. — Можете быть свободны.

Наверное, если бы не классная дама, милейшая Антонина Юлиевна, я бы проискала нужный класс весь урок. Но она, в отличие от своей начальницы, отнеслась ко мне если не с симпатией, то с жалостью и взяла на себя роль Вергилия, поскольку, судя по всему, в планах директрисы было устроить мне вместо гимназии персональный ад. Как кстати пришёлся подарок Шитова — показанное плетение, ускоряющее запоминание. Уверена, в ближайшем времени оно будет использоваться постоянно.

Занятия уже начались, но поскольку я была не одна, а в сопровождении классной дамы, учитель математики лишь недовольно посмотрел и молча кивнул. Мол, проходите, не мешайте уроку. Куда проходить, вариантов не было: Оленька Хомякова чуть ли не подпрыгивала на стуле и махала рукой на случай, если вдруг я её перепутаю ещё с кем-нибудь. Перепутать было сложно, пока для меня во всём классе в общую массу не сливались только три знакомых лица: её, Тамары и Анны, но надеюсь, это ненадолго.

Не успела я усесться рядом с Оленькой, как она ткнула меня в бок локтем и прошипела, прикрыв рот рукой:

— Что хотела Булочка? Вызывала из-за дуэли?

— Почему из-за дуэли? — невольно удивилась я. — При чём тут дуэль к делам гимназии?

— Дуэль же из-за тебя, для гимназии это позор, — пояснила не менее удивлённая подруга. — Гимназистки не должны вести себя так, чтобы из-за них дрались.

Несмотря на то что говорила она о недопустимых вещах, в голосе её проскользнуло сожаление, что дуэль из-за меня, а не из-за неё. Честно говоря, я бы с радостью уступила ей эту честь, если бы не была уверена, что никак не могу считаться причиной дуэли.

— Не из-за меня, а из-за оскорбления клана.

— Рысьин же не просто так оскорбил, а потому что приревновал тебя к Коле, — уверенно ответила Оленька. — И не на пустом месте приревновал.

И она так посмотрела, словно уже успела заручиться согласием на помолвку не только от меня, но и от брата. А я в ужасе поняла, что, если эту версию донесут до директрисы, той даже не придётся ничего выдумывать, чтобы меня отчислить. Господи, и почему Хомяков не принял извинения Рысьина? Почему вообще боги принесли этого Рысьина столь не вовремя? Сидел же он где-то до похорон, что мешало ему продолжать заниматься этим дальше? И почему мне не удалось выставить Юрия раньше, чем пришли Хомяковы?

— Не выдумывай, — прошипела я. — Обычное соперничество представителей разных родов войск. И пожалуйста, никому не говори такой ерунды, а то директриса меня собирается выгнать при первой же возможности, которую ты ей дашь неосторожными словами.

— Не волнуйся, я никому не проболтаюсь. — Оленька повернулась ко мне, заговорщицки подмигивая и совсем забыв, что находится на уроке.

— Хомякова, я смотрю, вы горите желанием выйти к доске, — ворвался в нашу милую беседу голос учителя. — Не стану ему препятствовать. Слишком редко оно возникает.

С первой парты раздался ехидный смешок. Понятно, там сидит кто-то, не любящий Оленьку, а значит, и меня, как её подругу. Воротничок беленький, аккуратный, тонкого кружева. Пушистые русые волосы заплетены в тугую толстую косу. Конечно, врагов надо знать в лицо, но за неимением оного сойдёт и спина: если не по косе, то по воротничку я точно узнаю нужную одноклассницу. Вряд ли тут такие кружева поставлены на поток.

— Андрей Андреевич… — умоляюще-обреченно протянула Оленька, враз забыв и про меня, и про дуэль, и про свои коварные планы.

Но я про них не забыла и, пока подруга двигалась к доске, оправдывая свою фамилию (со скоростью хомяка, смертельно больного и хромающего на все четыре лапы), я размышляла, как восстановить если не память, то события, предшествующие её потере, без чужой помощи. После слов Юрия я начала сомневаться даже во Владимире Викентьевиче, не говоря уже об Оленьке. Срочно нужна была хоть какая-то информация. Но где её взять? Тут я вспомнила, что пока даже не была в своей квартире. А ведь там могут быть фотографии и письма. Этого, конечно, мало, чтобы понять картину полностью, но хоть получу какое-то представление о своей прежней жизни. И тут меня как молнией пронзило, я аж на стуле подпрыгнула. Дневник! Вдруг я вела дневник? Дневник, в котором описывала и события, и своё отношение к ним. Каждая приличная гимназистка обязана вести дневник на случай внезапной потери памяти. Надеюсь, я была не просто приличной, а очень приличной гимназисткой с пятёркой по поведению и огромным многотомным дневником, в деталях описывающим мои дни.