Гимназистка. Клановые игры (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна. Страница 7

— Не окажется, милая барышня. И если вы хотите помочь Елизавете Дмитриевне собрать вещи, делать это нужно сейчас. Увы, настаивают на немедленной выписке.

Какая, однако, неприятная у меня недобабушка. Только и думает, как побольней уколоть. С другой стороны, посторонним в рысьинской лечебнице не место, а я, как ни крути, теперь посторонняя, чему я скорее рада.

Оленька метнулась за моими вещами метеором. Не знаю, не забыла ли она чего важного, но привезла и учебники, и верхнюю одежду и даже белье, которое вогнало меня в полнейший ступор. Нет, я знала, как надеваются панталоны с кокетливыми кружавчиками снизу. Но сам факт, что нужно надевать панталоны, застегивающиеся на пуговицу сбоку, уже казался неправильным. Черные чулки, ладно бы тоненькие, нежно облегающие ногу, так нет — толстенные, да еще и колючие. Серое форменное платье. Оказывается, гимназистки должны были и за пределами гимназии носить форму. Почему-то, надевая все это, я чувствовала себя актрисой из исторической постановки, хотя беглый взгляд на подругу указывал, что надо мной не издеваются и что так действительно ходят. Серое же пальто было необычайно тяжелым и тянуло к земле, словно пудовая гиря. И как я только это все носила?

Наверное, если бы не Оленька, поддерживающая меня с одной стороны, и Владимир Викентьевич с другой, я бы самостоятельно не дошла. Шатало меня как во время шторма из одной стороны в другую, ноги не хотели держать, а предательские струйки пота, казалось, собирались в полноценную реку, чтобы с крышей залить лечебницу. Но все же мы дошли до пролетки, в которой я даже не уснула по дороге, настолько интересно было все рассматривать.

Создавалось впечатление, что здесь я никогда не была, хотя, по словам целителя и Оленьки, должна была знать город до самой мелкой улицы. К слову, город выглядел довольно милым, хоть и не мог похвастать высотными строениями.

Владимир Викентьевич жил в небольшом двухэтажном домике, окруженном множеством деревьев, показывающих миру лишь голые ветви. Наверное, сейчас осень. Для зимы — снега не хватает, для весны — слишком мрачно. Хотя сегодня мрачным мне казалось все, да и темнело на улице с ужасающей быстротой.

Комнату мне выделили на втором этаже, совсем рядом с библиотекой.

Оленька сразу засуетилась, раскладывая мои вещи в шкаф и по полкам, а целитель взял за руку и опять начал переливать в меня зелень. Этак скоро я позеленею не хуже весенней травки. И буду не только с амнезией, но и экзотической расцветки. Успокаивало только то, что магию видят не все, а значит, для остальных я буду выглядеть нормально. Во всяком случае, пока не заговорю.

Усталость навалилась на плечи, словно я сегодня весь день тяжело работала. Глаза сами собой закрывались. Даже Оленька поняла, что сейчас меня лучше оставить в покое, расцеловала в обе щеки, сунула в руки увесистую книжку, заявив, что это моя любимая и я спать без нее не ложилась, и убежала, пообещав непременно прийти завтра.

А я провалилась в мутный сон, из которого к утру совершенно ничего не запомнила. Книга, всунутая мне Оленькой, так и лежала рядом с подушкой. Я привстала, переложила ее на тумбочку, но так неловко, что книга раскрылась и из нее выпал кусочек картона, которым наверняка та я, до покушения, заложила понравившееся стихотворение. Досадуя на себя, что не узнаю, какое стихотворение мне нравилось, я подняла картонку и обнаружила, что это вовсе не картонка, а фотография. Фотография весьма красивого офицера с каллиграфической надписью на обороте: «Лизаньке от Юрия». Фамилии не было, и все же появилась уверенность, что этот Юрий — Волков, слишком хищная у него была физиономия. И вставал вопрос: подарил ли он мне свою фотографию ранее или ее подсунула Оленька, пользуясь случаем.

Глава 4

Фотографию я засунула назад в книгу, никакого отклика в моей душе она не вызвала. Да, юноша на ней выглядел весьма и весьма, но если у нас что-то и было, то я совершенно не помню, так что теперь ему придется завоевывать меня по новой, и то не факт, что получится. Желания родниться с Хомяковыми не появилось, несмотря на явную привлекательность Волкова.

Было еще совершенно темно, но сон ушел и возвращаться не собирался. Возможно, раньше при бессоннице я закутывалась в одеяло и мечтала о красавчике Юрии, прижимая к груди его фотографию, но сейчас мне было не до романтических грез: в голову приходили на редкость грустные мысли. Я понятия не имела, что делать дальше. Не сидеть же на шее у целителя, тем более что у него могут быть из-за меня неприятности.

Я была уверена, что, если вспомню все, смогу позаботиться о себе сама, не навлекая неприятности ни на Звягинцева, ни на Хомяковых. Но вот беда: ничего вспомнить так и не удавалось. В голове бродили обрывки мыслей, касающихся магии. Уверена — это именно то, что может дать мне независимость.

От слабости не осталось и следа, чувствовала я себя на удивление бодро и жаждала хоть какой-то деятельности, лучше всего — связанной с магией. Слова Владимира Викентьевича, что смогу создавать разноцветные сгустки непонятного назначения, накрепко засели в моей голове. Хотя почему непонятного? Уверена, каждому цвету соответствует свое направление: зеленый использовался при лечении, фиолетовый — когда копались в моих пострадавших мозгах, черный — явно что-то из боевых, не зря же так испугался целитель. Наверняка есть и другие, не менее веселые расцветки, просто я пока видела только эти три. А поскольку упоминались мои занятия магией, то наверняка могла не только видеть, но и создавать. Но как?

Я смотрела на руки, пытаясь вызвать хоть какое-то свечение, но совершенно безрезультатно. Было ли это следствием моего плачевного состояния или я просто не знала, что делать? Должны же быть какие-то техники, позволяющие вызывать магию и ее использовать? Если мое тело помнит, как ходить и говорить, возможно, оно помнит, и как использовать магию?

Почему-то в голове всплыло «упражнение со свечой». В комнате было темно, но, стоило чуть напрячься, как чернота серела и я начинала четко видеть все, что находится в комнате. Свечей не было. Зато на письменном столе стояла прекрасная керосиновая лампа с не менее прекрасным фитилем. Наверняка его тоже можно зажечь.

Я села на стул напротив лампы и уставилась на нее. Фитиль загораться не желал, я даже не заметила, чтобы он начал тлеть. Возможно, потому, что силы моей мысли недостаточно, чтобы пробить стекло, его ограждающее? Я сняла колпак с лампы и опять уставилась на фитиль. Не происходило ровным счетом ничего. Наверное, я что-то делаю не так.

Я поставила локти на стол, уперлась подбородком в руки и, не сводя взгляда с фитиля, начала обдумывать, как же его все-таки зажечь. Вспомнилось, что и у Владимира Викентьевича, и у недобабушки магия начиналась с формирования сгустка в руке. То есть получается, что проводником магии служат руки, а не глаза? Тогда я напрасно столько времени пялюсь на лампу.

Я встала, отошла от стола, вытянула к злополучному фитилю руку и представила, как от меня через руку проходит волна огня, зажигающая этот чертов фитиль.

Наверное, все дело было в том, что я была уже необычайно зла из-за того, что ничего не получается. Ничем иным я не могу объяснить то, что с моей руки сорвался не тонкий лучик, а настоящий огненный шквал, поджегший не только фитиль, но и стол и тяжелые бархатные гардины за ним. Судя по звону стекла, окно за гардинами пострадало тоже. Стеклянный колпак от керосиновой лампы, задетый лишь самым краем моей магии, повис прозрачной соплей со столешницы, совсем как часы на картине Дали.

Гардины радостно заполыхали, а я от страха завизжала на весь дом. К чести Владимира Викентьевича, появился он буквально через пару секунд. И вид его меня настолько удивил, что я застыла, приоткрыв рот, которым набирала воздух для новой серии визга. Ибо был целитель в ночной рубашке с колпаком на голове.

Несмотря на неподобающий вид, Владимир Викентьевич действовал уверенно, потушил огонь щелчком пальцев. Следующим щелчком зажег огонек над головой и внимательно осмотрелся, не опуская руки, на которых подозрительно светилось что-то красное. Однако, не так-то прост хозяин дома.