Мир Дому. Трилогия (СИ) - Шабалов Денис. Страница 55

А Серега так и не понял тогда, что в его поступке особенного. Вернее – понял, но… как-то без особой гордости… Это было обычно, так на его месте поступил бы каждый. Просто у него быстрее сработала та самая способность к импровизации. Именно она и помогла. Куда важнее другое: никто и не собирался отлучать его от паутины! Он по-прежнему надеялся, что когда-то сможет наконец выйти на охоту в Джунгли.

Глава 8. ГЕРОИ И ПРЕДАТЕЛИ

Май сто сорок девятого года запомнился ему навсегда. Во-первых – именно тогда Сергей впервые осознал, что враг бывает не только внешний, но и внутренний. И он, этот внутренний враг, куда опаснее, ибо действует незаметно, скрытно, исподтишка, словно гниль, разлагающая организм. И общество далеко не сразу начинает осознавать, что она завелась уже внутри и постепенно набирает силы.

А во-вторых… умерла мама.

Возрождение Дня Победы и утверждение его официальным праздником Дома пришлось на 81-82 годы. В Смутные времена о нем забыли, как и обо всем светлом, добром и вечном – люди выживали как могли, до праздников ли тут, когда не знаешь, проживешь завтрашний день или отнесут к вечеру в Отработку, – но стоило обозначиться переменам, и словно весной пахнуло. Вытащили люди из душ своих все хорошее, упрятанное до поры до времени, встряхнули от пыли, отмыли хорошенько – и засияло оно как новенькое.

Впрочем, забыли его лишь гражданские. Вояки помнили и отмечали своей общинкой каждый год. А когда во главе Дома встал генерал Матников – праздник снова получил официальный статус, став одним из трех основных праздников общины: День Победы, День Дома и Новый Год.

Традиции – это очень важно. День Победы отмечали с размахом, и даже в голодные годы на его организацию всегда имелся резерв провианта. В Парке накрывались длинные столы для общего застолья, гремела музыка, люди ходили улыбчивые и веселые, носились по Дому толпы молодежи, везде слышались разговоры и звонкий смех. Весь день крутили кино: показывали и «28 Панфиловцев», и «Танки», и «Брестскую крепость», и «Т-34», и более ранние фильмы, советской еще эпохи. Вечером – танцы. В День Победы поминали и погибших, чествовали и ныне живущих, совершивших подвиги при обороне Дома или на охоте. В День Победы проводились соревнования по рукопашному бою, армейскому многоборью, тяжелой атлетике, приводились к Присяге курсанты и гражданские… Словом, праздновали, как могли и как хотели. Руководство понимало, что у людей должна быть отдушина – каким бы темным ни было их существование, место празднику должно быть всегда. Это был праздник окончания той Войны, праздник той Победы, победы в Великой Отечественной – но как-то незаметно получилось так, что люди перенесли ту Победу – сюда, ближе к себе, словно надеясь, что когда-то и у них появится своя. Победа над ордой механизмов.

И вероятно, именно для того, чтобы люди прочувствовали контраст между великим и мелким, увидели всю глубину падения человека, запомнили навсегда – именно в этот день Совет и решил поставить точку в деле, что волновало Дом последние несколько месяцев.

Дело было серьезное. Пожалуй – самое серьезное за все время существования общины. Небывалое дело. И потому над плацем сейчас стояла гробовая тишина – все пять с лишним тысяч населения внимательно слушали Главу, боясь пропустить даже одно его слово. Обвинительная часть уже прошла, уже зачитаны были признательные показания преступников, и генерал оглашал теперь приговор.

 – …в связи с вышеизложенным Большой Совет, собравшись расширенным составом, опираясь на результаты опроса, проведенного по Дому, постановил… – Важняк, сделав короткую паузу, оглядел с трибуны весь огромный плац. – Признать Вагнера И. И., Сикорского А. П., Штеблева Ю. А., Свисткова Е. М., Иванова П. Ю., Никонова Р. К. и Топилова О. О. виновными в предъявленных обвинениях. Избрать в отношении данных граждан меру наказания – общественное порицание.

– Признать Кондратьева Я. В., Горшкова А. О., Струнина А. С, Ильиченко К. Г. виновными в предъявленных обвинениях. Избрать в отношении данных граждан меру наказания – общественное порицание и исправительные работы на срок девяносто суток с зачетом одной трети минимальной ставки оплаты труда. Над данными товарищами устанавливается общественный контроль во избежание рецидивов. При обнаружении таковых – применить высшую меру наказания.

– Признать Кондратьева В. В. виновным в предъявленных обвинениях. Избрать в отношении данного гражданина высшую меру наказания – изгнание. Считать Кондратьева В. В. человеком вне закона с момента выдворения его за внешние КПП. Комендантская служба! Приговор привести в исполнение немедленно.

Кондратьев вдруг завыл – тоскливо, на одной ноте. Ноги его подломились, и он медленно осел на бетон. До оглашения приговора обвиняемые стояли вместе, одной плотной шеренгой – но сейчас сообщники его подались в стороны, и теперь Кондрат неопрятной кучкой торчал в центре один-одинешенек. Словно в один момент его сразила чумная болезнь и люди шарахнулись от него, как от прокаженного.

– Ну, заголосил… – послышался справа брезгливый шёпот Наставника. Серега поднял голову – Петр Иванович, скривившись, словно взору его предстала невыносимая мерзость, смотрел в центр плаца. – А чего же ты хотел, скотина?.. Чтоб и дальше с тобой вошкались? Хватит, накушались…

Пока конвойные группы делали свое дело, Сергей, глядя на их расторопные движения, продолжал соображать. Размышлять он начал раньше, едва только на плац прибыли, пока еще не ясно было окончательно, чем закончится – но потом отвлекся на оглашение фактов обвинения и итогового приговора. И теперь в голову снова полезли разные мысли.

Общественное порицание – это ладно, это, можно сказать, не так уж и страшно. Сикорский, Вагнер и еще пятеро, как выяснилось, недавно примкнули. Да, кто-то осудит – но кто-то и пожалеет, с пониманием отнесется. Послушали болтуна, повелись на демагога… Горшков, Струнин, Ильиченко и сын самого Кондрата, Яшка – давненько, но тоже ничего страшного не сотворили. Исправительные работы, взятие на поруки обществом – тоже, считай, легко отделались. Хотя, может, и не сотворили просто потому, что не успели... То есть фактически Большой Совет признал за всеми обвиняемыми право на реабилитацию. А вот Кондратьев-старший… Изгнание – это всегда смерть. А может, и что похуже. Иногда обоймы находили тела и даже высохшие костяки – но чаще человек просто исчезал без следа. Стёрт из людских дел и памяти. И только Оперативные Журналы хранили записи об их деяниях.

Кондратьев Вадим Викторович, немолодой уже мужик, чуть за сорок, был простым рабочим в Арсенале. А еще – классическим бунтарем. Какое бы решение ни исходило от руководства – всякое он считал глупым и вредительским. Он протестовал всегда. Он протестовал, когда оглашались решения о начале авральных работ, когда люди пахали в три смены, восстанавливая Дом после наката; он протестовал, когда говорилось о необходимости затянуть потуже пояса в связи с неурожаем и урезались еженедельные пайки; он протестовал даже тогда, когда объявлялась неделя выходных в связи с праздниками – хотя, казалось бы, здесь-то в чем протестовать?.. Он был такой не один, нет-нет да и возникали небольшие кучки, которые возмущались тем или иным решением Совета… однако дальше не шло. Поворчав, народ расходился, а вскоре и вовсе становилось понятно, что решение, по сути своей, верное. Не таков был Кондрат. Этот помнил всё, словно собирал и записывал факты, – и при случае на общих собраниях выкрикивал из толпы, вспоминая события двух-, трех-, а то и пятилетней давности, указывая на ошибки и просчеты. Резал, как он выражался, правду-матку в глаза и вообще всячески старался умалить авторитет руководства.

Более того. Когда в Доме возник и пополз странный слушок о бесполезности сопротивления машинам, о необходимости попробовать договориться, выйти к ним без оружия и даже допустить в Дом – мысль сама по себе бредовая, но почему-то получившая определенную, пусть и мизерную, поддержку – концы сошлись именно на Кондратьеве. Когда появились пересуды, что члены Совета жируют, проживая в комнатах площадью не двадцать, а сорок метров, и что коэффициент оплаты у них умножить на три, и что работать они не работают, а только заседают – ниточка тоже протянулась к нему. Или когда после невозвращения Второй экспедиции снова пошли сплетни, что Совет просто отправил людей на смерть – в этом снова оказался замешан Кондрат. И хотя большинство прекрасно понимало, что договариваться с машинами – все равно что в ствол автомата во время выстрела заглядывать; что члены Совета имеют полное право на привилегии, потому что руководят общиной и несут огромную ответственность за жизни людей, да и просто-напросто потому, что опытнее и грамотнее в делах им порученных; и что Вторая экспедиция была необходимостью, впрочем, как и Первая… все же разговорчики эти, вползая в умы и души, трогали струнки подленьких сомнений, подозрений и мелкосклочной ревности. Что ни говори, а умел Кондратьев посеять рознь в людях.