Отсекая лишнее (СИ) - Брюханов Данил. Страница 4

Яркие красочные картины поплыли перед Ильей. Непонятно чем навеянные абстракции. Он не понимал открыты его глаза или закрыты. Разноцветный калейдоскоп унес сознание далеко. Путешествуя там, по сокрытым в других измерениях пейзажам, он не заметил, как уснул.

Глава 2. Сон

Берег моря. Нет, скорее океана. Линия песчаного желто-серого пляжа, полоска метров 20 шириной. За ней туман. А в нем, дальше, то ли скалы, опоясанные ближе к вершине, тусклой темно-зеленой порослью, то ли просто холмы — не разберешь. Впереди от края до края неспокойный кипучий океан. Пенные волны накатывают на берег, точно хотят пожрать песчаную полоску, наступая и откатываясь, и вновь наступая, с каждым новым пульсом все сильнее поглощая сушу. Сверху надавило серое, почти черное, клокочущее тучами небо. От воды к берегу дует равномерный сильный ветер. Волосы Ильи развиваются на нем, хлещут прядями по лицу.

Это не похоже на теплую, ласковую Индонезию. Это вообще не похоже на реальный мир: настолько серых красок в нем не бывает. А еще в нем не бывает такой угрозы и тревоги. Они чувствуются буквально во всем: в каждой песчинке, в дуновении ветра, в невесомом тумане, в твоей голове. Но самая сильная, массивная и концентрированная опасность исходит оттуда. Из невообразимых, неисчислимых тонн темных вод.

Илья стоял и не мог пошевелиться от давящего на него пресса. Это был пресс бесконечной силы, холодной и безразличной. Внезапно фрилансер почувствовал изменения в дующем ветре, услышал в нем что-то, точно зов. Это было похоже на работу чьего-то сознания, если ее вообще посильно засечь человеческому существу. Илья постарался закрыться, рефлекторно защититься от этого пресса, со всех сторон обрушившегося на голову. Но продолжалось это сопротивление всего мгновение. Потом ментальные барьеры, если таковые вообще были, обрушились, развеялись и порвались в клочья на этом сильном, холодном ветру. Илья упал на колени, зажмурился от боли, резкой и звенящей. Это было в его голове. Разом во всех ее уголках. Пропал мир вокруг, колени перестали чувствовать под собой мелко-покалывающие песчинки, он словно растворился в невесомости.

Глаза так и оставались зажмурены. Открыть их не было никаких сил. Казалось, что твоя голова, да и вообще весь твой организм тебе не принадлежат. Ты был словно кукла на ниточках — точно так же подконтролен чужой воле.

Вспышка в голове. Короткий яркий образ. Серые щупальца в присосках. Чернота. Вспышка — пузырьки воздуха в водяной толще. Чернота. Дальше. Огромное серое тело. Фрагментарно, вспышками восприятие выхватывает голову, лица не видно, может его и нет вовсе. Океан дышит, ритмично колышется, резонируя в такт с дыханием. В зеленоватом свечении бликами отсверкнула стайка пузырей. Выдох? Все снова пропало, потом резкое движение. То ли это движешься ты, то ли мир вокруг. Вспышка и перед тобой гигантский глаз. Нет, много глаз рядом друг с другом, объединенные в одной глазнице. Отвратительные миазмы склизких наростов. Зрачки. По нескольку в каждом глазу. Вспышка, и вот они разом смотрят на тебя. Смотрят в тебя, внутрь, в голову, прямо в мозг. А потом еще глубже. Ты даже не знаешь о настолько глубоких местах. А глаза почему-то знают.

Съежившись, твое сознание встает на колени. Мир вокруг дергается и рябит. Страх, покорность… Потом тьма и боль в голове проходят, ты негде, тебя нет, ты стремительно полетел навстречу черной, вездесущей пустоте и разбился об нее на мириады крошечных осколков, растворился в ней. А был ли ты вообще?

C той стороны закрытых век тепло и свет. Илья медленно разлепил склеенные веки насколько мог. Полностью глаза не позволяло открыть яркое солнце, бьющее сквозь окна номера. Окна те были от пола до потолка и выходили на восток, поэтому неумолимо ползущее в зенит солнце сейчас всеми силами выжигало комнату. С глазами-щелочками, Илья быстро вскочил с кровати, намереваясь задернуть шторы. От резкого подъема закружилась голова. Очень сильно, почти до обморока. Инстинктивным движением рука схватила то, что первое попалось на пути. Этим чет-то оказалась тяжелая плотная штора. Благо, гардины были прибиты на совесть и штора, приняв на себя весь немалый вес мужчины, выдержала и осталась висеть.

— Оооо! Черт знает, что такое, — простонал в ладони фрилансер. Его пальцы пытались вычистись из уголков глаз засохшие слезы, — Ну, когда уже эта тупая башка запомнит, что смешивать марихуану с алкоголем категорически нельзя?! Потом снится такое вот, как сегодня. Ух! До сих пор жутко.

Бельштейн на тяжелых, негнущихся ногах прошел в ванну умыться. Приведя себя в порядок, он спустился на первый этаж, в ресторан. В ожидании заказа, попивая взятый сразу у бара кофе, Илья ощутил внезапную перемену в настроении. Почему то, резко его стали раздражать снующие туда-сюда маленькие косоглазые официанты и официантки. Именно такими, определенные именно этими словами, они ему сейчас казались. Это было удивительно и неожиданно. Раньше, никогда до этого, Илья не замечал за собой внутренних помрачений, вызванных расизмом. Сейчас же неприязнь к местным была ощутима практически на кончиках пальцев. Такая перемена настроения была настолько ошеломляющей и спонтанной, что хакер даже потряс головой и сильно потер руками лицо, в надежде прогнать нахлынувшую неприязнь. Не помогло. Выглянул в окно — за ним привычный пейзаж. Красивая работа ландшафтного дизайнера с пальмочками, милыми мостиками через аккуратные маленькие прудики и лавочки под сенью листвы. И тут же, мгновенно и неотвратимо, как стрела сердце, голову поразила ясность. До чего же это опостылило! И как же он от всего этого устал! Почему-то сильно, почти до боли в груди и слез в глазах, Илье захотелось на родину. Ну вы понимаете? Туда, где Путин, Кремль, зима, мать ее, 6 месяцев в году, грязь и коррупция. Туда, откуда он всеми силами своего интеллекта, воли и сознания пытался бежать и никогда не возвращаться. Разве что по самой неизбежной необходимости.

От такого откровения своей души или капризов сердца, а может просто биохимических процессов в голове, Илья тупо застыл, уставившись в одну точку. Он даже не заметил, как девушка-официантка принесла ему заказ. На волне внезапно нахлынувшей тоски по родине, кофе перестало интересовать, захотелось выпить водки. При этом сразу грамм 150. Илья встал из-за стола, прошел к бару и попросил графинчик. Последний, холодный и запотевший, вместе с красивой хрустальной рюмочкой, появился перед ним через пару мгновений. Рюмочку Илья не взял. Сев обратно за стол, он бахнул 2/3 графина прямо в стакан, из которого перед этим выплеснул апельсиновый сок прямо в недопитый кофе. Залпом влив в себя водку, Бельштейн крякнул на весь зал и выдохнул. Лучше этого обозначить национальную принадлежность могла бы только надпись: «Я русский» на лбу.

Алкоголь, импульсными толчками расходящейся по голове заставил задуматься. «Русский» говорите? Это как посмотреть… Ну то есть, конечно, верно, но далеко не до конца. Его мать была, да что уж там, и оставалась до предела классической, хрестоматийной еврейкой. Ну знаете, такой прямо, как из анекдотов. Про отца никогда много не говорила, а маленький Илюша никогда особо про него и не спрашивал. Просто эта мысль никак не могла пробиться сквозь стену неподъемной тяжелой заботы и заставляющей задыхаться любви, которыми мать опутала сына, будто блестящей упаковочной бумагой — не двинуться и не разорвать. Какой уж тут отец? Где же найдется ему место? Фамилию мальчик носил мамину. А национальность у ее народа также передавалась по женской линии.

Но тогда откуда, позвольте спросить, такая сильная и внезапная любовь к водке? Не иначе генетический материал русских предков все же имел немало власти над фрилансером и не желал сидеть тихо и мирно, не желал повиноваться путам еврейского воспитания.