Король-Беда и Красная Ведьма - Ипатова Наталия Борисовна. Страница 28

«Почему он мне верит, когда в мою пользу нет ни единого разумного довода, кроме моего собственного слова?»

Рэндалл опустил глаза, но не от смущения, а потому, что именно сейчас была одержана та самая победа, о которой говорил умирающий старик. Объявив его мертвым, Хендрикье нейтрализовал его победу, одержанную бегством. Но он не смог выиграть у него веру сэра Эверарда. И теперь вера эта стала камнем, на котором он возведет все здание. Если Рутгер звал это магией, пусть будет магия. Глаза его заблестели. Сэр Эверард видит в нем Баккара. Если он будет всего лишь самим собой, все остальные тоже это увидят. Не важно, преподносил ли он на самом деле правду или нет, но он сотворил яркий образ. А люди находятся в плену ярких образов. И кажется… у него получалось не только сочинить этот образ, но и развернуть его, и встряхнуть перед носом визави. И следовательно, подчинить его. Люди желают верить в яркое. В героизм ли, в злодейство — не важно. Солдаты — в святость первой женщины, вельможи — в заговоры, народ — в обиженного государя. Управление верой дает силу. Некоторые зовут эту закономерность Первым Правилом Волшебника. Он чувствовал упругую силу внутри себя, жаркую, как огонь в печи высотой до неба. Чувство было мощным, ясным, окрыляющим и очень… волшебным! Оно несло в себе всемогущество и бессмертие и сотни еще более интересных вещей. Оно стоило того, чтобы пользоваться им, взрастить его в себе, сделать его своей неотъемлемой составной частью. Лучший подарок, какой он получал от рождения! Хотя бы потому, что сам по себе давал право на власть. Он едва удержался, чтобы не запрыгать козлом. И это был последний раз, когда он от чего-то удерживался.

Мальчик-король стоял спиной, и сэр Эверард позволил легкой усмешке пошевелить свои седые усы. Баккара! Он тоже когда-то интересовался историей. Баккара, ведущие род из глубины тысячелетий, каждый раз оставляя за собой наследника мужского пола! Он знал, что это сказка. Он читал свидетельства, намекавшие, что Риман-Призрак, «утекший из осажденной Констанцы как вода сквозь пальцы», даже не походил на того себя, каким он был до пресловутого подвига. И королевы, приносившие наследников, далеко не всегда слыли образцами добродетелей. Имя «Баккара» во времена оны служило нарицательным обозначением удачливого авантюриста, в той или иной форме срывавшего банк. С этой точки зрения пылкий мальчишка в черном, несомненно, был Баккара. Он держал бы Рэндалла, даже не будучи уверен в том, что он тот за кого отваживается себя выдавать. Ну, это к тому, что сам Камбри ничуть не сомневался в его искренности. Однако приятно было думать, что он связался с перспективным юнцом. Молодой волк всегда одолеет старого. В чем-то Рэндалл безумно походил… на того, кого собирался загрызть!

К тому же, выдав его Хендрикье, сэр Эверард не приобрел бы ничего, кроме отягощенной совести и лишнего повода к ночной бессоннице.

— Итак, Рэндалл, — сказал он, придя в счастливое равновесие со всеми своими мыслями, — вы хотели посмотреть порт?

Право, не случилось ничего такого, что заставило бы их поменять планы на день. Старый и малый завоюют мир.

— Это Райс, — сказал Гай Брогау. — Нет никаких сомнений. Я подозревал, что кому-то придет в голову разыграть эту карту. Гадал только — кому.

Ханна сидела рядом на кушетке и выглядела своей собственной обезображенной тенью. Красные глаза и распухший нос. На протяжении дознания, да и долгое время после она вела себя не самым достойным образом, в самые неподходящие, иногда дипломатические моменты вспоминая, что у ее сына на икре был «такой вот» шрам от лезвия конька, и еще у него были «превосходные, совершенно идеальные зубы, такая редкость», и может быть, чего-то из этого нет на том несчастном, изломанном трупике, найденном на булыжниках мощеного двора, и у нее есть надежда. Многообещающий начальник его Тайной Канцелярии Птармиган докладывал, что королева в обход официальной процедуры пыталась получить так называемую «независимую экспертизу» тела. Даже тогда, когда ни у кого уже не было охоты возиться в киселе разложившейся плоти. Вся эта ее теневая деятельность в обход него больно уязвляла Брогау. Помимо прочего, она подрывала его авторитет у собственных людей и способствовала распространению нежелательных слухов. Создавалось впечатление, что королева ему не доверяет. Как будто он и так недостаточно сделал. Ему стоило больших усилий заставлять ее придерживаться хотя бы минимального достоинства. То она собиралась в монастырь, то грозилась всех перевешать, предварительно подвергнув жестоким пыткам.

Но сегодня она была тиха, как покойница. Наверное, ее нервная энергия иссякла, и это был подходящий момент, чтобы поощрить ее и попытаться успокоить. Возможно, сейчас она могла его выслушать. Все же она принадлежала к знатному роду и варилась в котле политики достаточно долго, чтоб во всем разбираться. Он видел, разумеется, что она неумна и не обладает никаким характером, но жизни их сплелись так причудливо и плотно, что он никогда не пожертвовал бы ею. Помимо всего прочего, что связывало их, помимо всего, почему их союз был им взаимовыгоден, он был Рыцарь, а она — Дама. Это диктовало им их внутренние отношения, заставлявшие относиться к ним с уважением, как к паре. Ему было сорок лет, ей — тридцать два, и о страстях юности меж ними не шло и речи. Но был Фатум и осознание того, что теперь уже кто-то нужен всерьез и надолго. Великодушие и снисходительность. Навсегда. Эта женщина. И никакая другая.

— Ты не слишком веришь мне, правда? — спросил он. Она не кивнула и не стала отрицать. Все равно. Холодная. Отстраненная. Отчаянно нуждавшаяся во всех тех словах, что он хотел сказать ей.

— Если бы погиб мой сын, это ожесточило бы мое сердце, — продолжал он. — Возможно, я наносил бы удары направо и налево, не глядя. Так тебе кажется, я слишком поспешно объявил о смерти короля?

Наконец он вынудил ее на короткий кивок.

— — Пойми, если бы мы оставили в этом хотя бы минутное омнение, то спровоцировали бы целые орды самозванцев хлынуть на нас со всех сторон. Разумеется, мои шпионы будут продолжать наблюдать в Камбри. Но я предложил бы тебе собраться с мужеством и признать этот факт. Рэндалл погиб. Мы не сможем его вернуть. Хочешь, я поклянусь, что не имею никакого отношения к гибели твоего сына?

— Хочу, — сказала королева, не поднимая на него заплаканных глаз.

— Клянусь жизнью своих детей. Я выиграл не только трон: Я выиграл тьму врагов себе на шею. Не так уж это и выгодно, в самом деле. Мальчик, Райс, нам ничем не опасен. На самом деле этот старый дурень Камбри использует его как повод громко хлопнуть дверью. Это он имеет в деле какую-то выгоду. Сам он слишком стар и слишком ленив, чтобы оторвать седалище от мягкого кресла, а самозванец дает ему какой-никакой повод причинить нам с тобой несколько неприятностей вдогонку тому разводу.

— Ты не будешь пытаться… его убрать?

— Нет. Обещаю тебе. Если мы не станем уделять ему слишком много внимания, сплетня сама собою угаснет. Камбри стар. Когда он умрет. Райе не сможет поддерживать смуту самостоятельно. Мы оба знаем, что Раису не удастся долго выдавать себя за Рэндалла. Умный мальчик может прикидываться глупым, глупый умным — никогда. Сам по себе самозванец — никто. Он лишь игрушка на волне чужих политических интересов. Да, любовь моя, у нас сейчас горе. Но давай наберемся сил и сделаем по жизни следующий шаг. Вместе.

Длинным пальцем королева промокнула уголки глаз. Она была прекрасна так, что у него до сих пор дух захватывало,

— Давай, — едва слышно ответила она.

— Ублюдок Рутгера — сущий дьявол. Кто бы мог подумать… — буркнул Хендрикье себе под нос, едва оставшись один.

13. «Счастье мое»

Обледенелое дерево медленно дрейфовало по поверхности пруда.

Как странно, но тем не менее это было первое ее жизненное впечатление. Всякий раз, когда она пыталась представить себе свою точку отсчета, в воображении ее возникала именно эта картина. Вымытое талыми водами неизвестно из какого берега, оно дрейфовало, влекомое чуть заметным течением по почти идеальной черной поверхности воды, среди ледяного месива и крошева, и чуть позванивало обледенелыми ветвями, пробуждая отчаянное щемящее чувство, как будто на ее глазах умирали ангелы. Из-под нависших над берегами кружевных ледяных козырьков торопились в пруд звонкие весенние ручейки. Откуда бы она ни глядела на него, дерево казалось застывшим в центре пруда, хотя и вращалось, как в медленном танце. Однако она отчетливо могла разглядеть прозрачно-серые стекляшки на его ветвях, как будто эльфы украсили его в честь праздника весны. Временами дерево нехотя переворачивалось в воде, и тогда его мокрые ветви немедленно стекленели на морозе, а течение играло с доставшимися ему стекляшками. Может быть, дерево и переворачивалось, чтобы тоже дать ему позабавиться. Так было справедливо, а чувство справедливости жило в ней от рождения.