Ойроэн (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 44

Я сидела, обхватив себя руками. Мне казалось, разожму их – и рассыплюсь на части.

– Раз Лиан такое сделал... значит это возможно. Возможно повторить.

Сама не знаю, зачем это сказала. Оставить за собой выбор по-настоящему было для меня важней всего.

– Пожалуй, – согласился Кайза. – Только не думай, будто для него это прошло без последствий.

– Но... – я растерялась. – А какие последствия? Почему?

– Не могу сказать тебе наверняка, но такие деяния не проходят без следа. Что-то нарушилось в нем после этого. Возможно, он никогда больше не сможет по-настоящему полюбить. Или быть до конца верным какому-то одному человеку. Впрочем, это только мои догадки. Никто не скажет наверняка просто потому, что до него никому не приходило в голову совершать подобное. А если и приходило... я о таком не слыхал.

Шаман встал и посмотрел в сторону скал, нависающих над нами.

– Ладно. Пойду. Если до ночи не вернусь, в хижине есть лежанка с одеялами и запас дров. Воду можешь брать из ручья, а лепешки, вон, еще остались. На ужин хватит.

И уже почти дошел до тропы, когда я крикнула ему в спину:

– А ты? Ты тоже не знал?

О остановился и обернулся. Покачал головой.

– Нет.

– И Вей... она никогда не сердилась на тебя за это?

Шаман смешно почесал затылок. Вид у него был необычно смущенный.

– Ну... всяко бывало.

Я удивилась. Трудно было представить, что Вей может всерьез сердиться на своего мужа. И, уж подавно, упрекать его тем, что он выбрал ее.

Шаман уже давно ушел, а я все сидела и смотрела ему вслед. Все думала о сказанном.

Все пыталась понять, что чувствую.

И, запутавшись окончательно, просто спросила себя – а как оно будет, если я и в самом деле выберу путь без мальчика с костылями. Представила это так ясно, словно в самом деле открыла окно в будущее.

Мне не понравилось там. Не понравилось так сильно, что я тряхнула головой и зажмурилась.

Ну и ладно. Ну и пусть он вот такой... Верно Наге сказал – не в ногах сила ойроэна.

Зато этот уж точно будет мой. Никакая другая его не заберет.

И сына моего он любит.

А если не сложится у нас ничего... долго ли мне запрячь гнедых и уехать от него так далеко, что он, хромоногий, никогда не догонит?

К ночи Кайза не вернулся. Зато поднялся сильный холодный ветер, пронизывающий до самых костей, почти как зимой, и я была бесконечно рада возможности укрыться от него в старом каменном домишке, где весело потрескивал огонь в очаге и вкусно пахло разогретыми над тем огнем лепешками. Кроме этой простой степной еды в свертке шамана, который он оставил в хижине, нашлось еще несколько шариков тсура, кусок сыра и несколько полос вяленого мяса. Чем не пиршество?

Вот только есть мне совсем не хотелось.

Я подержала над очагом одну лепешку, да и ту целиком не смогла одолеть. Сидела у огня, глядя в самую его сердцевину, в самую глубину самой себя.

Вереск был уже совсем близко. Минувшей ночью я видела его у границы степи. Опомниться не успеешь, как доберется до дома.

Как мы встретим друг друга? Каким я увижу его? Он здорово вытянулся вверх и раздался в плечах, но все еще мало походил на взрослого мужчину. Я с трудом представляла, как этот робкий ясноглазый молчун сумеет сделать тот шаг, который не решался сделать прежде. А мысль о том, чтобы брать дело в свои руки, давно уже не казалась мне привлекательной. Это было весело с Лианом, который, на самом деле, не хуже меня знал, что человеческое тело создано для радости и наслаждения. Это было забавно и с Вереском... но только один раз, когда я просто пыталась соблазнить смешного милого мальчика, а потом без сожалений оставить его где-то далеко позади.

Теперь я хотела иного. Хотела, чтобы этот мальчик сам показал, что он готов стать мужчиной.

Чутье подсказывало – просто ему не будет.

Да и мне тоже.

Ох, Айю...

Много, о чем я думала, глядя в огонь, но потом меня пронзила мысль, рядом с которой померкли все остальные.

Если Вереск выбрал меня в тот миг, когда впервые увидел... не он ли тогда определил мою судьбу? Не он ли, сам того не ведая, встал между мною и тем, кого я так любила тогда?

От этой мысли стало трудно дышать.

Я вскочила со своего места, на тряпичных ногах доползла до двери и вывалилась наружу. Колючий ветер тут же растрепал волосы, бросил пылью в лицо, ослепил.

«Нет! – отчаянно пыталась я убедить себя. – Вереск тут ни при чем! Он был тогда совсем ребенком, просто беспомощным калекой, на которого без слез не взглянешь. Не мог же этот убогий всерьез думать о том, чтобы связать жизнь с женщиной, беременной от того, кто привез его во дворец, кто забрал его из нищеты и бесконечного страдания?»

Это было невозможно. Совершенно невозможно.

И все же...

Я вспомнила рассказы Айны про Патрика и его жену. Про то, что он был когда-то безродным шутом, но посмел полюбить королеву... И королева стала его.

Я медленно осела на землю, закрыв лицо руками.

Что было бы, не привези Фарр с Лианом этих проклятых близнецов? Не было бы Ивы, которая сманила моего мужчину к себе. Не было бы Вереска, который выбрал меня.

Эти двое все разрушили – каждый по-своему.

Я поняла, что ненавижу их обоих.

Только Иву мне хотелось убить, а Вереска просто зацеловать до смерти.

В конце концов я нашла в себе силы встать и вернуться в теплый дом. Замерзла и выплакала все свои злые слезы. На смену им пришла звонкая пустота внутри, как после инжирной браги.

Я залезла на грубо сколоченный топчан, натянула на себя пропахшее полынным дымом одеяло и сжалась в комок.

Больше всего в этот миг мне хотелось, чтобы он оказался рядом. Чтобы дал мне укусить его – больно, глубоко, до крови. А потом обнял, укрыл всю целиком, как в том сне.

Чтобы рядом с ним я поняла – прошлое больше не имеет значения.

Любимый

Степь – особое место, Любимая. И кочевники живут иначе, чем оседлые люди. Они подвластны течению времен года и следуют за своими стадами, снимаясь с места каждый сезон. Когда наступает зима, отходят к берегам нешироких рек, что густо исчертили эти земли. Ближе к лету устремляются туда, где тянутся широкие ровные пастбища. И как всякая перелетная птица находит дорогу в родные края, так и всякий аерд в конце весны возвращается на ту стоянку, где прошлым летом горели его костры.

Со спин вьючных лошадей снимаются упругие и крепкие рейчатые остовы тэнов, легко вгоняются в сырую после весенних дождей землю, обтягиваются войлоком и выделанной кожей. И дня не проходит, как посреди степи вырастает целое становище. Снова дымят костры, снова бегают подросшие за зиму дети, лают собаки, звенят голоса женщин и их посуды... Там, где еще недавно было совсем пусто, ярко вспыхивает жизнь во всех ее красках и обличиях.

И лишь шаман может позволить себе оставаться на одном месте, ибо не он идет за кем-то, но те, кому нужно идут за ним.

Когда возвращается аерд, к шаману в тот же вечер приходят самые старшие. Приносят дары и новости. Внемлют советам и узорам полынного дыма.

Так было и на краю того лета, когда вернулся Вереск. Вот только на другой день после старших явились в наше становище яркоглазые сыновья пастуха – искать своего друга. И сильно расстроились, не застав его в жилище шамана.

«Ждите», – сказал им Кайза.

«Ждите...» – отозвалось у меня в груди.

Право, был ли в этом мире хоть кто-то, кто бы ждал его сильнее, чем я?

Было раннее утро, когда я услышала где-то далеко за стенами тэна частый громкий стук копыт. Это мог оказаться любой из жителей соседнего становища, но сердце мое застучало в тот же миг еще чаще и еще громче. Отбросив одеяло, я выскользнула из своей постели и в одной рубахе метнулась к выходу. У самой занавески замерла, сжала ладони у груди, но тут же рассердилась на себя и, отбросив смущение, шагнула вперед.