Человеческое, слишком человеческое (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич. Страница 8

— Понял. В течение дня с вами свяжутся.

Я смотрел в глаза Рей Аянами и чувствовал себя… Прямо скажем, я себя чувствовал. Точка.

— Хорошо. Не смею вас задерживать.

«„Пошел вон“», — привычно перевел я и встал.

Подумать только, еще с утра жизнь казалась мне не таким уж дерьмом.

— Скажите, директор… Зачем вы начали программу эмуляции эмоций у синтетиков? — зло спросил я.

Он ничего не ответил и тоже поднялся, расцепляя руки. «Дьявол тебя раздери, отец, ты и черта создашь, если будет спрос! Начнут гибнуть люди, дохнуть Евы, а вы все тут будете жрать от пуза — над дождем, над войной, над всем». А я неудачник.

— До свидания директор. А ты, Аянами, только не умри от избытка эмоций, — буркнул я напоследок и уже повернулся было к выходу, когда краем глаза заметил ее лицо.

«Минуточку…»

Я сел в кресло и снова положил кейс на стол, поражаясь собственной тупости.

— Прошу прощения?

— Я хотел бы задать еще один… Пару вопросов Евангелиону Аянами, — сказал я. Меня трясло и очень хотелось успокоиться, стиснуть зубами сигарету, но — нельзя, нельзя…

— Мне кажется, мы все выяснили.

Если отец и был удивлен, он никак этого не показал, но мне уже было наплевать — я откинул крышку кейса и включил лазеры.

— Это займет совсем немного времени, уверяю вас.

Тишина — это он так соглашается. Аянами замерла в своей не до конца застегнутой блузке, и ее глаз снова окружили точки маркеров.

Прав я или нет, но…

— Ваш начальник вызывает вас в кабинет и приказывает раздеться. Вы понимаете, зачем, это уже не впервые. Ваши ощущения?

«О да, — подумал я, наблюдая за светопреставлением на дуге. — Это не удар победы, папа. Это пока мелкая месть. Я уже все увидел, что хотел. А теперь мы еще и выслушаем. Кукла с эмоциями — это так круто. Наслаждайся тем, что ты дерьмо, папа».

— Стыд. Боль. Отвращение.

Бинго. А теперь…

— Вы узнаете, что ваш друг — Евангелион. Вам поручают прекратить его существование… Ваши ощущения?

Бум… Бум… Бум… Целых три удара моего охрененно быстрого пульса — и мрак кромешный на приборах, только белая лампочка. До начала светового шоу прошло целых три секунды.

— Мне очень жаль. Я сделаю это, но мне жаль.

— Спасибо, Аянами-сан.

Пульс отплясывал обалденный ритм, я едва сдерживал желание откинуться на спинку стула и закурить. Протоколы отработали, отчет ушел, могу уходить и я.

— Сделка отменяется, господин директор, — сказал я, усилием воли высушивая голос.

Отец промолчал — он сволочь и мудак, но он умный человек. «Нексус-6» так и не пробил главный барьер синтетика: эмоциональное восприятие собственной смерти или смерти другой Евы. Можно научить изображать правильные эмоции, но эмулировать это… Наверное, для таких вещей еще долго не будет хватать мощностей. Не знаю, какой там контур за эту экзистенциальную хрень отвечает, но я бы назвал его «душой». Ну, а дальше все просто: не можешь хотя бы эмулировать — не суйся к тесту Войта-Кампфа.

Я закрыл кейс и пошел на выход.

— Знаете, референт Аянами… Думаю, директор Икари вряд ли прошел бы этот тест. В отличие от вас.

Я шел прочь от серой пирамиды к своему ховеркару, но все же не выдержал и полез в карман за сигаретами. Моя маленькая победа — можно ведь позволить себе слабость, а?

«С другой стороны, что в тебе еще, кроме слабости?» — подумал я, с наслаждением запрокидывая голову и выпуская в марево щита струю дыма.

Глава 3

— Молодец. Жду завтра в офисе на 9 утра.

О да, капитан Кацураги — превосходный управленец. Так вдохновляет на подвиги и геройства. Я нажал отбой и упал на кровать — мне все равно. Выжить после такой дуэли, сорвать грандиозные прибыли собственному папочке, попутно надавав ему пощечин… «Да ты, брат, прямо-таки выполнил десятилетнюю норму семейного долга».

А я ведь втайне мечтал об этом дне. Не именно о таком, конечно, но о подобном. Вынашивал свои чувства, готовился к срыву, к сумасшедшей пьянке, к бешеным пируэтам на ховеркаре, к… Не знаю там, к стрельбе по антеннам на крыше, наверное. А вместо этого я сейчас встал с кровати, включил погромче самое дурацкое аниме, какое обнаружил, и пошел на кухню собирать мусор.

Потом поесть, заказать еду на завтра, почистить пистолет и — спать. Будем приучать себя к мысли, что жизнь идет своим чередом, что я каждый день могу надрать задницу собственному папе, что… Словом, пафосный гражданин, который регулярно гладит по шерстке свои матерые комплексы. На кухне я включил джазняк — случайную подборку композиций, одобрил выбор музыкального центра и под аккомпанемент дикого сочетания звуков занялся помещением. И все вокруг так приятно завертелось, что вдруг запищал будильник.

Я окончательно проснулся и взглянул прямо в глаза противному прибору.

«Где мой вечер? Где, черт возьми, мой вечер?» Время просто ускользнуло, послушное самому странному ощущению в жизни. Я встал с кровати, вспоминая о пустой суете вчерашнего вечера, и в который раз убедился, что мечта, которая исполнилась, — это плохая мечта. Особенно, если она и сама по себе была дерьмом.

Город плыл за окном ховеркара — именно плыл. Все горизонты оказались до отказа забиты спешащими людьми, и час пик накрыл город глупой и заторможенной суетой, которая схлынет уже час спустя. Суета. В динамиках едва слышно бились басы, по-особенному, влажно пах забытый тут сигаретный дым, окна захлестывали потоки, на табло горело: «не пытайтесь перестроиться», — а я и не пытался, вообще не пытался. Я хотел на работу, я хотел чего-то нового — пусть оно и совсем старое, — я скучал в четырех стенах, но торопиться куда-то…

Парковка перед управлением почти пустовала: то ли все были в разгоне, то ли в пробках застряли, — но так или иначе, ни одной машины оперативника тут не было, только тачки канцелярии. Я вдохнул напоследок плотный аромат салона, натянул маску и выпрыгнул под едкие струи. Без двух девять — потрясающая пунктуальность всегда была моим коньком, кроме тех случаев, когда одолевала лень.

— Икари?

Я степенно снял шляпу и пригладил волосы. Длинный широкий коридор, стойка дежурного офицера, зеленовато-белый ядовитый неон под потолком — тут все, как всегда. И даже маленький дежурный, который знает всех, но которого никто не помнит.

— Доброе утро. Есть что-то для меня?

Иногда я такой сноб.

— Эээ… Вас разве не уволили?

Я стянул маску и выразительно осмотрел парня. Доброжелательностью лучилась вся его крохотная физиономия — в смысле, голова у него нормальная, а вот лицо словно кто-то стянул поближе к носу.

— Блэйд раннеры не бывают бывшими, сынок, — сказал я, облокачиваясь на стойку напротив него. «Масахира. Специал первой степени», — прочитал я на бэйдже бравого дежурного. «Масахира, Масахира, Масахира… Запомнить, наконец, что ли».

Я почувствовал чей-то взгляд и повернул голову. В кресло для посетителей сиротливо вжималась симпатичная девчонка, боязливо посматривая на меня и дежурного.

— Кто это?

— Свидетельница, господин… Простите, а вас точно восстановили?

Возможно, конечно, не каждому специалу стоит доверять пост дежурного, но с этим малым Кацураги не прогадала — въедливый тип с превосходной памятью на лица и предметы, на моем веку его еще никто не надул с документами или вещдоками. И еще этот Масахира жизнерадостный — как придурок прямо. Впрочем, он и есть придурок, хоть и называется это «ограниченной общественной полезностью».

— И я рад тебя видеть, — сказал я и выложил на стойку значок. — Вот мой пропуск, Масахира. На зуб попробуешь?

— Ну что вы, — смущенно улыбнулся парень. — Я же его обслюнявлю…

Гм. Шутить шутки со специалом в присутствии посетителя не стоило, нечего тут имидж портить управлению. Я скосил взгляд на девушку и начал с наслаждением расстегивать тяжелый плащ, а у локтя Масахиры как раз захрипел внутренний телефон.

— Да… Слушаюсь.

Пока наш «специальный» дежурный с мукой на лице выслушивал чьи-то инструкции, я всласть попялился на девчушку. Милое личико, только перепуганное очень, и ножки такие ничего себе. Заявлять пришла? Хотя нет, Масахира сказал — свидетельница. Что ж ты такого увидела, милая, что ни свет, ни заря прибежала к блэйд раннерам? Может, опросить ее? Приступить к работе, так сказать. Вон как доверчиво смотрит.