Дети драконов (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 69
От этих слов у меня по коже пошел озноб. Но еще страшнее мне стало, когда в ответ Шуна провыла:
«Да не могу я! Не могу больше!.. Господи, я же просто больше не могу!!!»
В этот момент Вереск словно очнулся, дернулся всем телом так, что даже Стин это заметил.
– Ой, малец, шел б-бы ты отсюда, – пьяно сказал управляющий замка. – Чего ты тут забыло-то, а? Она т-тебе кто, родня что ль? Ну, кем б-бы ни была, рано тебе еще такое слушать. Иди-ка, сынок, займись ч-чем другим...
Вереск стиснул губы и, оперевшись на свой костыль, неловко поднялся.
-В-вот и м-молодец! – похвалил его Стин. Язык у управляющего изрядно заплетался. – Иди-иди... мал ты еще...
И Вереск пошел.
Он сделал ровно три шага, оказался перед дверью в комнату Шуны, распахнул ее без стука и канул внутрь.
– В-вот те на! – изумился управляющий. – Ч-чегой-то он?
Из-за полуприкрытой двери донесся возмущенный возглас дяди и тихое уверенное «нет», которое сказал мальчишка. Я был уверен, что пару мгновений спустя его выставят так же, как и меня, но Шуна что-то выдохнула еле слышно, и Вереск остался там, внутри.
Я бездумно опрокинул в себя остаток вина, прислонился затылком к стене и закрыл глаза.
Вскоре Стин тихонечко отполз под цветастый гобелен в углу и громко там захрапел, ничуть не смущаясь стонов из соседней комнаты. А я медленно поднялся и заглянул в широкую дверную щель.
С этого места мне мало что было видно – только худенькие плечи Шуны, стоящей на коленях вблизи растопленного камина. И то, как уверенно, как крепко обнимает их мальчик с седыми волосами.
– Послушай меня, детка... – дядя Пат заговорил с Шуной очень, очень серьезно. Сам он выглядел ужасно уставшим. – Сейчас я сделаю одну штуку... Твоему телу она не понравится, да и ребенку тоже, но других вариантов уже нет. Нам надо спасать и его, и тебя. Сейчас я начну считать до пяти. Очень медленно. И когда досчитаю, ты должна выбросить из своей головы все мысли, абсолютно все, и про Лиана в особенности. Когда я досчитаю, ты будешь тужиться так, словно это твой последний шанс. Изо всех сил. Да, я знаю, что они у тебя кончились... знаю. Но я тебе помогу. Понимаешь? Да? Ты готова? Вот и славно... Теперь слушай мой голос. Один...
Он и правда считал медленно, и я видел, как вокруг его рук, лежащих на животе Шуны, разливается нестерпимо яркое сияние, заметное только магическому взору.
– ...Пять! Давай же! Сильнее! Еще!
Это был очень странный звук. Я никогда не слышал ничего подобного...
И тишина потом.
– Патрик... Патрик, что там? – голос Шуны дрожал.
Дядя словно не слышал ее. Его руки быстро двигались, будто он разматывал какую-то веревку.
– Патрик!..
– Давай же... давай, дыши! – сияние стало еще ярче, почти ослепительным, и я знал, что оно отнимает у дяди колоссальное количество сил.
Младенец заплакал внезапно. Первые звуки его голоса показались мне чем-то почти уже невозможным. Они были тихими поначалу, но с каждым мгновением становились все громче и громче. И тогда дядя наконец погасил свой свет. Он осторожно уложил ребенка на грудь его матери без сил распростертой на каменном полу, а сам устало привалился спиной к стене. В лучах рассвета его заострившийся профиль казался неправдоподобно бледным.
Служанка, подоткнув передник за пояс, сноровистыми движениями вытирала все вокруг. Кусок светлого полотна в ее руках стремительно становился бурым от крови и других жидкостей.
Размазывая слезы по щекам, Айна склонилась над Шуной – она целовала степную девочку, убирая влажные волосы с ее лица, и эта нежность была так велика, что я впервые осознал, сколь близки могут быть два человека, даже если они не являются парой.
Вереск тоже сидел рядом. Он держал Шуну за руку и смотрел на едва дышащую от усталости обнаженную женщину с младенцем так, что у меня в голове остановились все мысли.
Я незаметно отошел от двери, подхватил бутылку и выпил все, что в ней оставалось.
Мне не хотелось думать о том, что моей жене придется пройти через подобное... Что через это проходила и моя мать.
Я отбросил бутылку в угол и направился к лестнице. Мне нужно было выйти из башни немедля. Увидеть небо. Вдохнуть чистый воздух, не пропитанный болью, кровью и дыханием смерти, которая стояла тут незаметно все это время, выжидая.
Лиан наверняка увидел бы ее... Он говорил, что видит такое.
Лиан...
Что он застанет, даже если вернется?
Сможет ли Шуна просить ему, что в столь важный день рядом с ней были другие люди? Что за руку ее держал не отец ребенка, а увечный мальчишка с железными ногами, который почему-то оказался надежней и верней?..
Когда я вышел из замка, солнце уже ярко переливалось над горизонтом – чистое, радостное, умытое сверкающей утренней росой. Солнце ничего не знало про горести и победы людей... Оно было всегда и будет тогда, когда никого из нас уже не останется – ни меня, ни Айны, ни Лиана, ни наших детей.
Я спустился к небольшой реке и долго умывался прохладной водой, текущей из горных источников. Мне хотелось смыть весь этот липкий страх, который – я знал это точно – навсегда останется теперь со мной.
Человеческая жизнь была слишком хрупкой...
Когда я в следующий раз увидел Шуну, она была одета, чиста и удивительно спокойна. Степная девчонка полулежала в своей постели, откинувшись на гору мягких подушек и держала ребенка у груди. Со стороны казалось, она его кормит, но когда я подошел ближе, то увидел, что крошечный человечек спит – его глаза были закрыты, а сморщенное личико почти неподвижно.
Я опустился на край постели и какое-то время просто смотрел на малыша и саму Шуну, пытаясь осмыслить произошедшие в ней перемены. Она светилась совершенно иначе, и в этом было много красоты. Ребенок же... как и сказал мне дядя Пат парой часов ранее, сын Лиана в полной мере унаследовал его родовое проклятье. Я знал, куда смотреть и потому отчетливо видел эту темную прореху над его головой. Но сейчас думать об этом не следовало...
– Ну что, и какого цвета у него глаза? – шутка прозвучала неловко и повисла в воздухе. Шуна уставилась на меня с недоумением. Потом все-таки усмехнулась.
– Синие. В точности, как у его папаши. А вот волосы – мои... темные, – она ласково провела рукой по маленькой голове, укутанной в нежный тонкий хлопок. – Второго такого красавчика сделать не получилось.
Я понял, что это тоже попытка пошутить. И восхитился крепостью ее духа.
– Как ты, Шуна? – на сей раз с моего языка сорвалось что-то более путное.
– Лучше, – она наконец взглянула мне прямо в глаза, и я увидел в них нечто такое, чего не замечал прежде. – Не сдохла, хотя думала, что вот-вот, – она смотрела на меня без улыбки, такая разом повзрослевшая, похудевшая... сильная. – Знаешь... мне показалось, смерть уже взяла меня за руку...
Она посмотрела на свою маленькую узкую ладонь, растопырив пальцы. Просторная светлая рубаха закрывала ее руки лишь до локтя, и мне хорошо были видны сильно выступившие наружу вены – голубые жгуты, что обвили тонкие предплечья подобно стеблям.
– Хорошо, что ты с нами, – я осторожно коснулся бледных пальцев, не рискуя даже легонько их сжать. – И хорошо, что все позади...
– Да уж! – хмыкнула Шуна. – Повторять это я точно не захочу!
– Понимаю...
– Ничего ты не понимаешь, Высочество! Вам, мужикам, этого никогда не понять. Хотя попытайся... Представь себе, что тебя кто-то сожрал, долго-долго жевал, а потом отрыгнул! Ну, как? Получается?
Я покачал головой.
– Нет, конечно. Ты права... Ну, теперь-то все хорошо. Ты жива. И ребенок тоже.
Она дернула щекой.
– О да...
– Как ты назовешь его? – я снова посмотрел на маленького мальчика в ее объятиях. Он чему-то нахмурился во сне, и без того сморщенное личико стало еще более суровым.
– Не знаю... Не придумала еще, – Шуна нежно провела пальцем по маленькой щеке. – Лиан сам хотел дать ему имя... Говорил, увидит и поймет, как назвать...