На открытых колёсах (СИ) - Кузнецов Данил Сергеевич. Страница 7

В ближайшем я буду стартовать только десятым. Сам виноват: надо было аккуратнее в поворот входить… причём и мне-прежнему тоже! Ведь критическая скорость для опрокидывания, если не ошибаюсь, равна квадратному корню из произведения «же», ширины колеи машины и радиуса поворота, делённого на высоту центра тяжести, – и там вроде бы достигалась…

Или всё же не сам? Вдруг как раз из-за тормозов я и не вписался в изгиб? Болид же совсем новый и даже почти не обкатанный – как такое могло произойти?..

Чтобы не загружать мозг всякой бессмыслицей, оставлю подробности на рассмотрение механикам. Те-то поймут, в чём было дело…

Я посидел ещё немного в Интернете, потом выключил телефон и пошёл мыться перед ужином.

– …Смотри.

Палец Игоря кликнул по экрану планшета, и картинка пришла в движение. Гонщик в болиде российских цветов с номером 19 осторожно и даже как-то неспешно прошёл поворот на знакомой мне финской трассе по безопасной траектории – и замер, подчинившись новому нажатию на паузу.

– Вот так ты ехал на первых кругах. А так – после аварии.

Согласно счётчику, видео перемоталось минут на семь вперёд. Теперь на изображении было видно, как тот же самый рейсер проезжает тот же поворот – но совсем по-другому. Не притормаживает в подходящий момент и не доворачивает машину до идеальной воображаемой динамической траектории, а пристраивается с внутреннего края и, воспользовавшись ранним апексом [7], немного «спрямляет» направление своего движения по кромке поребрика и едет дальше по «внешке».

Впрочем, недолго: пауза опять оборвала его продвижение.

Гоночный инженер отложил планшет, повернулся ко мне и спросил:

– Миша, как ты сумел так резко изменить свою тактику?

Мы вдвоём сидели в комнате Игоря и просматривали оперативно сделанную им видеонарезку моего участия в гонке. Что-то было взято из официальной трансляции, остальное – из не вошедших в неё онбордов, съёмок с камеры, укреплённой на моём «Татуусе».

Подозрение насчёт маньяка, кольнувшее меня в тот миг, когда на парковке инженер попросил меня к нему зайти, не оправдалось. Похоже, это была обычная практика: после ужина все гонщики заторопились к своим «кураторам» и наставникам, чтобы вместе с теми подготовиться к завтрашнему главному дню уик-энда. Да и я так, на грани прикола подумал. Шутка не прокатила, короче.

А сейчас мне надо было срочно придумать, что отвечать Игорю. Версия про перенос сознания исключалась. Значит, поимпровизирую.

– Разозлился на себя из-за того, что проморгал столько позиций, и решил гнать со всей дури, чтоб хотя бы в десятку войти, – пожал я плечами. – Плевать на осторожность, главное – ехать побыстрее.

– Так можно было схватить штраф за срезку или в новую аварию вляпаться.

– Ну я же не совсем идиот, концентрацию умею держать… До конца заезда минут двадцать оставалось, утомиться не должен был. Видите? – Я показал ему стоп-кадры прохождения того же самого поворота на нескольких идущих подряд кругах. – Я держал одну и ту же траекторию с точностью до десяти сантиметров. Без тормозов и права на повторную ошибку. И кое-что я успел сделать до пейс-кара…

– Кое-что? Ты явно себя недооцениваешь…

Инженер отошёл к окну, взял из кипы бумаг на подоконнике несколько листочков и вернулся за стол.

– На какой передаче ты входил туда на тренировках, в квалификации и на первых кругах гонки? А я скажу тебе: поначалу на второй, потом наловчился на третьей! А после инцидента?

– На четвёртой…

– Да, на четвёртой! Мало того, – повернувшись ко мне, Игорь потыкал пальцем в принесённую стопку бумаг, – один раз даже попытался на пятой, но в последний момент решил переключиться дальше вниз. Ты показал лучший круг, на семь десятых опередив Атоева и на секунду – финнов: минута четырнадцать и три!.. На, изучай, – он пододвинул ко мне листы, – это телеметрия с твоего болида, в конце можешь сравнить свои данные с результатами Хуовинена и Кари. Максимальная скорость на прямой на семь километров в час выше, чем у победителя… Знаешь, мне всерьёз показалось, будто в тебя Шумахер вселился – с Феттелем и Хэмилтоном в придачу…

– Только Хэмилтона нам тут и не хватало, – пробормотал я, изучая распечатки.

На упоминании Шумахера я не смог сдержать усмешки. Знал бы Игорь, как близок он был к истине…

– Ну не суть. Важно, что ты смог раскрыться и показать себя с лучшей стороны. И я намерен в дальнейшем это использовать. Сможешь повторить всё то же самое, но начиная со старта и контролируя повороты?

– А как же. Мне попросить механиков отключить тормоза?

– Нет. Меня и руководство команды устроят живой ты и минута шестнадцать на быстром круге. Быстрее – хорошо. Медленнее – тоже нормально. Но если, не дай бог, вновь какая-то неисправность, – не геройствуй и по возможности доползай до пит-лейна. Конечно, неклассифицированный финиш не более приятная вещь, чем сход, но тогда хоть гонка может пройти до конца без сэйфти-кара. Уважаешь себя – уважай и соперников. Ты меня понял, Миш?

– Да. Я… постараюсь.

Воскресенье, 17 мая 2015, Ахвенисто

Солнце – на небе. Зрители – за ограждением. Асфальт – под шинами. Я – на старте.

Не обращая внимания на механика, который возится с левым передним колесом, настраиваюсь на гонку. Игорь уже ушёл, дав мне последние указания перед началом заезда.

Пятый стартовый ряд – это, конечно, далеко не поул, придётся проехать лишнюю пару десятков метров, но я попробую не разочаровать инженера. В конце концов, он один из тех немногих людей, которые в меня верят.

С отцом мы вчера толком больше не разговаривали, ограничившись ритуальной фразой «Спокойной ночи». Всё это очень напоминало мне ситуацию с моими «прежними» родителями после их отказа помочь мне, Шумилову, стать гонщиком. Однако в новой жизни я рассчитывал на то, что конфликт разрешится благоприятным для нас всех образом.

С мамой диалог вышел более обстоятельный.

Сначала, правда, она сделала то, что меня всегда так бесило в родной реальности: крепко обняла меня и шёпотом принялась повторять, как же она за меня испугалась, смотря трансляцию. Хорошо, что не дошла тогда до истерики (всё-таки опасный эпизод длился секунд пятнадцать, не более), иначе я бы не выдержал её «знаков внимания», даже памятуя о необходимости продолжать играть роль прежнего Жумакина.

Вскоре инстинкты подугасли, и мы смогли адекватно поговорить. Я заверил её в том, что произошедшее – простая случайность и со мной всё хорошо (почти правда: голова от таблеток практически перестала болеть), и посетовал на отца, который этого не понимает и в своей грёбаной заботе о безопасности способен разрушить мою зарождающуюся блистательную карьеру. Мама ответила, что это нормальное желание, но она попробует найти какой-нибудь компромисс, который в семье устроил бы всех.

Мы поболтали ещё о всякой мимолётной чепухе, мама сказала, что будет болеть за меня, несмотря ни на что, и я отправился к себе в номер.

Утром нас разбудили гоночные инженеры, и после завтрака тот же автобус опять повёз всех на трассу. На этот раз родители поехали со мной по специальному пропуску оба – и теперь расположились за внутренним барьером примерно на уровне стартового поля.

Когда механик собрал инструменты и ушёл, я отыскал родителей взглядом и помахал им из кокпита. Они ответили мне тем же, и в сердце как будто всколыхнулось некое пламя, которое я так настойчиво пытался погасить, будучи Шумиловым.

Ведь нельзя любить тех, кто так или иначе может нанести вред.

Нельзя верить тем, кто порой бывает глух к твоим доводам.

Нельзя полагаться на тех, кто в состоянии оперировать твоими же интересами по своему усмотрению.

Могут обидеть.

Обмануть.

Предать.

Да, понимаю, мои слова можно вывернуть так, чтобы представить говорящего их уродом и извергом, но именно эти несложные принципы помогали мизантропу Шумилову жить и сохранять адекватность.