Иные (СИ) - Волков Влад. Страница 27

А где-то меж самыми ближними ко мне педипальпами я увидел, что располагалась торчащая на эдаком шейном отростке женская человеческая голова с длинными чёрными волосами и такими же густо-чёрными, как смоль, двумя глазами. Будто без белков и радужки — цельно обсидиановые и блестящие они, тем не менее, смотрели из этой паукообразной крупной твари прямиком мне в душу.

Изо рта этой, похожей на человеческую, головы её торчали массивные тёмно-бурые клыки. Но теперь я знал, что всё это — отнюдь не зубы вампира, а ядовитые паучьи жала, челюсти «хелицеры», чьё название я даже знал ещё со школьных уроков по Биологии.

Потому и выглядят они столь странно, вообще не похоже на образы тех кровососов, что мы привыкли видеть в кинематографе, на картинках, в компьютерных играх… Потому что позади меня располагалась не шайка вурдалаков, не представители какого-то их рода, а невероятные люди-пауки, поклоняющиеся этой своей богине… Не она ли, нагибаясь со своей высоты из тумана, дышала мне на шею, намериваясь укусить, а потом бесшумно уходила в мглу обратно, пока я поворачивался и смотрел никак не вверх, а исключительно вперёд позади себя…

Я смотрел, как где-то там позади, над черноволосой клыкастой головой из брюшка или головогруди паукообразного ввысь вздымается подобие стройного человеческого туловища серо-фиолетового бледного оттенка. Торс с ярко выраженной формой женской груди в виде соответствующих округлостей с виднеющимися тёмными сосками по центру, выполнявшими, правда, уверен, чисто декоративную функции подчёркивания такого женственного внешнего облика фигуры.

Изящные линии, будто бы кентавра, только гибрида человека с пауком вместо лошади, вздымались вверх, раскрывались будто бы бутоном цветка, ведь начиная от солнечного сплетения, этот торс был впалым внутрь. Никакой грудной клетки позади этих двух женских грудей, держащихся, будто на плотной коже или каких-то внутренних эластичных хрящах распускавшегося к вершине «бутона». Как воротник невидимки или вырез изящного платья в отсутствии самого тела…

Края женственной фигуры туловища разрастались в плечи, однако, учитывая, что голова росла внизу, у основания первых хитиновых конечностей этого членистоногого существа, сам растущий над нею антропоморфный и двурукий торс заканчивался подобием внутреннего ворота красивого плаща.

Серая с сиреневым мягким отливом тёмная кожа оформляла позицию шеи и головы пустотой с видом внутренней стенки после впалой черноты, своеобразным «бутоном» чудовищного цветка, растущего в такой изощрённой внешней форме — женской фигуры.

Не представляю, как ещё это описать и как назвать понятным человеческим языком. Неописуемый ужас овладевал мной всё сильнее с каждой секундой, как я взглядом взбирался по этому торсу, стараясь при этом и не подпустить человеческую клыкастую голову, растущую не там, где положено, к себе слишком близко.

Будто бы обманка для привлечения внимания, для отвода глаз от истинной морды с паучьим жалом. Изящные тонкие руки, стройная талия, женская грудь, но при этом ни шеи, ни головы, а только дальняя часть кожаного воротника, расходящегося острыми широкими кончиками в обе стороны.

И руки эти тоже завершались острыми длинными пальцами но отнюдь не привычной пятипалой ладони. Столь не естественными и странными, издали напоминавшими кроны иссохших деревьев с мелкими веточками. При всей невероятности происходящего, всё вдруг вставало на свои места. И преследующий меня звук топота ножек, и следы паутины, и лишённые крови, внутренности и всех жидкостей тела жертв… Всё нашло свое… не могу сказать «рациональное», однако же даже для меня понятное объяснение!

Поверить в это было невозможно, можно было лишь сойти с ума, а я стоял пред ней, перед колоссальной уродливой паучихой, совсем материальной, а не наполовину призрачной, как недопризванный Лоусоном зверь, и искренне верил теперь своим глазам, отпуская рассудок и здравый смысл на покой.

Теперь я знал, что скрывает туман. Не мог даже представить, какая мерзостная громадина шастала все эти ночи по улицам нашего города, ползала в густой мгле по дорогам и магистралям, скрываясь от взора прохожих…

— Царица Сибирских Недр! Великая Древняя Богиня! — слышался мне сквозь всё это голос Лидии, — Наша богиня! Атлах-Наха!

— Атлах-Наха! — хором повторяли за ней остальные, причём звук «х» в этом имени был таким сдавленно-кряхтящим и шипящим одновременно, отдалённо напоминая некоторые немецкие диалекты, чем походил также на нечто среднее между «ч» и «щ», поэтому истинное произношение чудовищной паучихи я бы никогда повторить вместе с ними не смог.

Вероятно, все они ей кланялись, возможно, делали какие-то другие ритуальные сакральные жесты, я стоял к ним спиной и не мог ничего увидеть, воззрившись на исполинскую бестию, кривую и омерзительную, с несчётным количеством когтистых хитиновых конечностей, перебирающих по каменным дорожкам, подползая своей мохнатой тушей всё ближе и ближе.

— Я не желала перемирия с Уокером, — произнесла, склонившись к моему уху Лидия Чемберлен, — Я подсунула ему другой текст. Вместо его низменной Нахемы, всего-то дочери демонессы Лилит, я дала ему воззвание к могущественной истинной богине, способное вызволить её из заточения, и переносить сюда с туманом каждую ночь, пока она достаточно не насытится своими жертвами, чтобы уже воцарится в городе навсегда.

Она говорила то, что я итак прекрасно понял без каких-либо пояснений. Она, Лидия, и есть в этом деле главная преступница. Зачинщица всего случившегося, обвела доверчивого сатаниста Уокера вокруг пальца…

— Ты видел карту Лондона? Есть ли более идеальная паутина дорог и улиц на всей планете! Это новый дом нашей Богини! Новое пристанище, новое логово для Атлах-Наха! — восклицала она.

— Атлах-Наха! Ийя! Ийя! Ншат-Тхам-Нимур! Сбур-Тхан-Канео! Атлах! Атла! Атлах-Наха Цтг’Кутхум! Иа Атлах-Наха! — хором пропели остальные на совершенно незнакомом мне языке.

— Твой лысый «друг» похитил мальчишку, потому что был гораздо умнее тебя и гораздо быстрее раскрыл это дело, едва взглянув на труп НайтУокера, — сообщала мне мисс Чемберлен, — Он разузнал, кого же вызвал его… скажем «кумир», что ли… И понял, как можно всё исправить.

Не видел, но прямо-таки чувствовал, что сейчас она триумфально улыбалась. Ведь «исправить» не получилось, ритуал мы сорвали, не смотря на принесённую жертву. Не знаю уж, чего там не хватило, наверное, древних заклятий, вербальных звуков или особых текстов, сторож пристрелил Лоусона вовсе не из жалости к мальчику и не из-за мести за него… Он спасал свою богиню паучиху…

— Тебе не ведомо, что есть «Мантикора», но, так и быть, я коротко расскажу, — делилась со мной Лидия, — Мантикора есть «Страх Божий», если угодно. Когда Новые Молодые Боги, такие как Зевс, Один, Ра и прочие делили меж своими пантеонами, кому достанется повелевать мраком, загробным миром и настоящими кошмарами — таким богам требовалось настоящее мужество и полное бесстрашие.

Я внимал её словам, хотя этот экскурс в сомнительную мифологию и представлялся мне уже излишним. Но она, видимо, хотела пояснить мне всю суть случившегося, чтобы я хотя бы попробовал это для себя осознать.

— И тогда такие боги, как Танатос, Аид, Анубис, Сет, Хель, Визареша, Кали, Чернобог, Грох, Яма и многие другие, чтобы стать бесстрашными и познать всю область своей силы, отдали своё чувство страха на сотворение чудища-хранителя этого чувства, дабы даже боги не забывали о существовании такого понятия, — продолжала представительница Ордена Серебряной Чаши.

Мне не очень-то верилось в различную «всемогущность» разных богов, по мановению желания превращающих людей в растения и уродливых животных, однако сейчас всё равно не было выбора рационально всё анализировать и размышлять на тему теологии.

— Они сотворили существо с диким ликом, непередаваемым, внушающим страх любому, кто посмеет воззриться на эту чудовищную морду. Тварь размером с холм, дабы своим величием и размерами она пугала даже всадников и повозки за несколько миль от места, где находилась! — рассказывала Лидия, — Создание с мощными звериными лапами, мохнатым туловищем, коронованным густой львиной гривой, с перепончатыми крыльями, поднимающими в воздух, и хвостом, как у смертоносного жалящего скорпиона, врага всего живого! И назвали это чудовище — Мантикорой!