Башня над пропастью - Ирвин Ян. Страница 68

Он умолк, и Таллия, выдержав вежливую паузу, отошла посмотреть на город. Солнце висело над вершинами гор. Закат становился багровым. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что город умирает. Тысячи великолепных домов стояли опустевшие среди садов, заросших сорной травой.

Подул холодный бриз. Надирил завел их в альков, куда не проникал южный ветер, и слуга принес еду. Это не были горячие, пряные яства, которыми славился Зиль; еда была простая: хлеб, фрукты, сыры и зеленое вино. Мендарк и Таллия сидели напротив Надирила, а Лилису он усадил на свободный стул рядом с собой. Он забрал деревянную тарелку с сыром из-под руки Мендарка, предложив Лилисе.

— Вот этот мой любимый, — произнес Надирил, указывая на темный сыр с неприятным запахом; он был зеленовато-желтого цвета, с коричневой корочкой. — Хотя, возможно, тебе он покажется слишком терпким. Я едва чувствую теперь его вкус. Да и вообще вкус еды.

— Я попробую, — ответила Лилиса с сияющими глазами. Она думала: «Еще один друг! Как мне везет. Я могу есть что угодно».

— Полагаю, что можешь, — сказал Надирил, всевидящие глаза которого уже прочли во взгляде девочки всю ее историю. Он отрезал треугольный кусок и положил ей на тарелку. — А как насчет других? Этот синий сыр, — он показал ножом на ромбовидный кусок цвета сливок, с прожилками, как у мрамора, — сначала довольно острый, но зато какой привкус сливок потом! Дать тебе маленький кусочек?

— Пожалуйста, — выдавила из себя сильно проголодавшаяся Лилиса. Мендарк кашлянул, и девочка сказала: — После Таллии и него. — Она не произносила имени Мендарка.

— Вздор, — отрезал Надирил. — Они старые и привыкли ждать.

Мендарк еще больше насупился и стал постукивать по столу ножом. Таллия нахмурилась, — вероятно, потому, что ее назвали старой. Надирил продолжал описывать Лилисе каждый из сыров: вот влажный белый козий сыр; вот очень твердый, с коричневыми зернышками.

— А вот этот — пахнет луком и душистым перцем, — сказал Надирил, но сыр сильно отдавал чесноком.

Наконец на тарелке Лилисы были разложены кусочки сыра всех сортов. Передав блюдо с сыром Таллии, старик взял вазу с фруктами.

— В это время года мало свежих фруктов, — сказал он, хотя в вазе были яблоки, груши и орехи всевозможных сортов, а не только сушеные фрукты.

— А это чего такое? — спросила Лилиса, указывая на темно-коричневый фрукт.

— Что. Что это такое, — поправил Надирил. — Это финик. Зиль славится своими финиками. Попробуй — он очень сладкий.

— А это?

Это было крупным сушеным фруктом.

— Это сушеный геллон, король фруктов.

— Откуда он?

— Он растет в горах вблизи Чантхеда. Думаю, Лиан любит геллоны. Мой старый друг присылает мне каждый год корзину.

Надирил разбавил бокал вина водой для Лилисы и передал ей миску с хлебом. Когда гости положили себе достаточно угощения, он взял себе немного хлеба и сыра.

— А этот старый друг случайно не Шанд? — осведомилась Таллия, надкусывая айву.

Надирил задумался.

— Шанд! Да, так он называет себя теперь. Он один из величайших… — он сделал паузу, искоса поглядывая на гостей, — картографов, каких я когда-либо встречал. В наше время это искусство умирает. Ты его знаешь? Как он?

— Впервые я познакомилась с ним в Туллине в конце осени. Он мне очень понравился. А затем в Туркаде он помог мне найти бот.

— Я тоже видел его в Туркаде, — заявил Мендарк. — Шатался, вмешиваясь во все и напуская на себя загадочный вид, как всегда. Старый дурак!

— Он нашел для нас Пендера, — мягко возразила Таллия. Несмотря на краткое знакомство, она считала Шанда другом, и ей не хотелось слышать, как его оскорбляют. — Ты мне не сказал, что видел его в Туркаде.

— Не один Шанд такой скрытный, — заметил Надирил.

Наконец пустые тарелки убрали и принесли чашки с ячменным чаем, на поверхности которого плавали коричневые зернышки.

Сумерки сгущались, и на небе появлялись звезды. Вернулся слуга с лампами, которые он повесил у гостей за спинами, так что мерцающий желтый свет падал на стол.

Мендарк, взяв Таллию под руку, пошел взглянуть на город сверху. Надирил беседовал с Лилисой. В середине ее бессвязного рассказа он остановил ее вопросом:

— Ты умеешь читать и писать?

— Я умею читать. Мой папа меня учил. Вывески и письма. А однажды я читала книгу, когда была маленькой. Но я ее уже знала, так как Джеви много раз рассказывал мне истории из нее. Я чуть-чуть умею писать — буквы, свое имя, имя Джеви. Да и писать было не на чем — разве что на земле. Хотелось бы мне уметь писать.

— Зачем, дитя? Что в этом хорошего?

— Ты знаешь, что случается с уличными девчонками и мальчишками, когда они вырастают, если ничего не умеют делать?

— Знаю, — серьезно ответил он.

— Я этого не хочу. Я хочу делать что-то умное, как Лиан, и Таллия, и ты.

— И Мендарк?

— Он слишком умен для меня. Я хочу читать Предания. Лиан как-то раз рассказал мне одно, — произнесла она с блестящими глазами. — Это было чудесно. Даже чудеснее, чем те, которые Джеви… — Она замолчала, чувствуя, что предала память своего отца. — Я хочу читать книги. У тебя, должно быть, много книг. Сотни.

— Да, у нас их много, — сказал Надирил без улыбки. — Возможно, сотня сотен сотен. Больше, чем где-либо еще на Сантенаре. — Он прервался, потом пристально взглянул на девочку.

— Что ты хочешь у меня попросить?

Она сглотнула и, ничего не ответив, отвернулась.

— Я не могу, — прошептала она.

— Давай, дитя, конечно, ты можешь. Не такой уж я свирепый, не правда ли?

— Я хочу читать и писать больше всего на свете, но у меня нет денег заплатить тебе за обучение.

Казалось, глаза старика видят ее насквозь.

— У тебя совсем нет денег?

— Есть, — пылко ответила Лилиса. — Но это чтобы найти моего отца. Я не истрачу ни гринта на себя, пока он не найдется.

— Очень хорошо. Ты хочешь читать и писать. Иди сюда, и я тебя проверю. — Он вынул из кармана тоненькую книжку и, открыв на первой странице, передал ей. — Это старинное зурское «Сказание Сказаний». Ты его знаешь?

— Нет.

— Почитай его мне.

Лилиса читала, запинаясь и спотыкаясь на именах, и только через пять минут дошла до конца страницы.

— Достаточно, — произнес Надирил. — Это никуда не годится. — Он с суровым видом порылся в другом кармане. — Вот кусок бумаги и карандаш. Запиши то, что ты сейчас прочитала.

В ужасе посмотрев на него, Лилиса низко склонилась над бумагой и начала выводить крупные детские каракули. Пролетело десять минут, и она подала Надирилу бумагу.

— Это все? — спросил он, глядя на пляшущие строчки, перечеркнутые слова и пятна от слез.

— Нет, но бумага кончилась.

— Бумага очень дорога, дитя. На деньги, потраченные на этот лист, ты могла бы жить неделю. Это не годится. Никуда не годится. Я должен тебя научить. И научу.

— Научишь? — воскликнула девочка и, схватив его высохшую руку, поцеловала ее. Таллия и Мендарк обернулись посмотреть, что происходит. — Но мне же не расплатиться с тобой!

— Ты можешь упорно работать?

— Никто не будет работать упорнее. Я буду мыть полы… — Надирил поднял руку, и Лилиса замолчала.

— Не достаточно. Мне бы хотелось, чтобы ты работала упорнее, и работа была более тяжелая.

— Это все, что я умею делать, — сказала она со слезами на глазах.

Теперь Таллия, наблюдавшая за этой сценой, подошла и села возле Лилисы, обняв ее за плечи.

— Надирил, ты недобрый, — сказала она. — Лилиса, ты ведь можешь таскать книги, и читать книги, и записывать их названия?

— Да, — пропищала Лилиса. — Но…

— Хорошо, потому что именно этого Надирил хочет от тебя в уплату. Ты нужна ему, Лилиса. Я права, библиотекарь?

— Прости, дитя. Я привык к словесным поединкам с капризными стариками, такими, как Мендарк. Я не хотел тебя напугать. Таллия права. Ты нужна мне, потому что тебе не все равно и ты хочешь упорно работать. Ты поработаешь на меня в обмен на твое обучение и содержание?