От сессии до сессии (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна. Страница 22

Боровичок, не просыпаясь, притискивается к ней ближе, как к большой маме. И через минуту все мирно спят: и мантикорыш, и наша гостья, чья судьба, похоже, развернулась совсем в другую сторону, и Малявка, устроившийся в распадке между ними…

— А вот тепер-рь смотр-ри внимательноу.

Тим-Тим запрыгивает на стол и оттуда, как со спасательной вышки, обозревает спящих. Деловито интересуется:

— Диван не жалкоу? — Не дожидаясь ответа, отмахивается: — Да ладноу, в таких домах этих диваноув сотни, одниум больше, одниум меньше… Начали!

И на нас падает разноцветный туман.

Лишь два островка остаются в нём видны: уголок с Люсей и её новыми друзьями и наш край стола. С замиранием сердца наблюдаю, как столешница под моим взглядом меняется, покрывается сеткой трещин и кругами от горячих чашек на старой полировке. Стул подо мной раздаётся, приподнимаются подлокотники, вырастает спинка… Уже не стул, а высокое деревянное кресло, обложенное, кстати, подушками для удобства… кого?

— Так-с, местоу обозначилиу! — бормочет кот. — Местоу я помню хор-рошоу, мы с Хозяином несколькоу р-раз сюда пр-риходили. Тепер-рь встр-раиваем пр-рихваченное…

Сквозь редеющий туман постепенно проступает совершенно иное помещение. Мы оказываемся в просторном доме из бруса, возведённом с куда большим размахом, чем наше с Магой жильё: весь нижний этаж, включающий в себя и столовую зону, и кухонную, и гостиную, и какие-то озеленённые уголки, захватывает квадратов двести, не меньше. Жилое пространство угадывается и на втором этаже, за галереей, на которую ведут три лестницы с разных сторон. Под потолком «второго света» разгорается небольшое солнце-люстра.

Рассматривать обстановку в деталях пока некогда. Меня больше интересует наш диван, «пр-рихваченный и встр-роенный» со всеми спящими. Он и здесь оказывается возле камина. Впрочем, очаг не зажжён, хоть в доме и тепло, несмотря на ночь, заглядывающую в огромные окна.

— … Ой, кто это? Кто к нам пожаловал?

С ближайшей лестницы кубарем скатывается крошечная девушка. Ну, не такая уж и крошечная, мне где-то по грудь… но чем-то живо напомнившая Дорогушу. Такая же коренастая, плотно сбитая, щёчки румяные, голубые глаза круглые, любопытные… Первые слова она выкрикивает, повизгивая от восторга, но тотчас шикает на себя и переходит на шёпот:

— Вот радости-то, радости! Гости в кои-то веки! Господин Тим-Тим, что ж не известили-то? Пожалуйте, пожалуйте! Надолго ли? У меня и спаленки завсегда готовы, и баньку сейчас протопим, и стол соберём… Ой, сколько вас много-то! Ничего, всех приветим, всем рады!

Тим-Тим довольно оглаживает усы.

— Вот, Дюша, пр-рисмотрел вам жильцов, как обещал. И не гостей, а хозяев, еслиу им тут у тебя по душе всё пр-ридётсяу. Пр-равдау, детёныш совсеум ещё мал…

— Это ничего, ничего!

Чудное создание подпрыгивает от полноты чувств, зависая в воздухе, и за спиной её проявляются прозрачные, словно слюдяные, крылышки.

Ой! Да у неё ещё одна пара рук!

— Ничего, приглядим, научим уму-разуму! То-то сестрица обрадуется! А то, почитай, три года, как нам заботиться не о ком, истосковались одни! А котик-то, котик, маленький какой, хорошенький… тоже из наших?

— Не совсеум. Иномирец он. Но котик праувильный, от здешнего доможила многое перенял, — важно сообщает Тимыч. — Ты вот что, Дюша, устрой гостей так, чтобы отдохнули как следует, а я им сны навею пр-ро это место. Как встанут — будут уже знать, что и как. Хор-рошоу?

— Поняла, поняла, господин Тим-Тим!

Она кувыркается в воздухе, делается ещё меньше… и я вдруг с изумлением вижу, что это не просто девушка: это девочка-пчела! Жужжа, она взмывает к потолку, и по её знаку солнышко, приглушив яркость, перерождается в луну, а вокруг Лусии, Боровичка и Малявки начинают кружиться призрачные осенние листья: кленовые, липовые, ольховые… неспешно оседая, они укрывают спящих цветной шуршащей периной.

Кот восхищённо цокает языком:

— Ишь, как р-работает! Любо-дор-рого посмотр-реть! Сейчас ещё и сестрица Ксюша появится, добавит… Ты посиди покау, Ваня, я тут кое-что нашим пошепчу — и скор-ро закончу. Тогда и поговор-рим.

***8.2

Дюша и Ксюша, девочки-пчёлки, оказались здешними доможилочками, осиротевшими — вернее сказать, потерявшими хозяина дома, а не родителей — года три тому назад. Папа их был того же роду-племени, что и наш Дорогуша, отсюда и явное между ними сходство; а вот матушка оказалась из иномирных разумных пчёл, которых однажды пригласил сюда погостить старый О’Харра, маг-портальщик, из тех немногих, что удалялись в волшебную долину «на покой». Побывал у него в гостях целый рой, и совсем было собрался остаться на жительство, но встретил здешних пчёл и не захотел их выживать. Дескать, поищем лучше другие миры, не занятые. Но в гости к магу заглядывали. А чаще всех — красавица Надюша, которой больно уж приглянулся местный домовой Патрик. Пчёлки-то иномирные были двуликие, могли и человеческое обличье принимать, только вот так и не научились лишнюю пару рук на это время прятать. Но Патрика это не смущало. Напротив, он даже гордился этаким богатством, сравнивая невесту с многорукими богинями дальних южных стран, и говоря, что такой хлопотунье и четырёх ручек мало, ей бы шесть или восемь — и все были бы заняты! Вот какая умелица!

А как ушёл старый Хозяин в мир иной — Патрик затосковал. И настолько, что жена и дочки перепугались: не пришлось бы и его относить в особую пещеру, избранную под последнее убежище магов. Но… благословенно трудолюбье и любознательность Надюши! Прекрасно помня, что и в какой тетради записывал по вечерам О’Харра, она разыскала среди дневников описание и координаты портала в свой мир. Конечно, пришлось обратиться за помощью к соседям, ведь собственной магии у доможилов не хватило бы. А в соседях у них были ведунья и стихийник, маги, хоть и иной специализации, но мудрые, опытные, за долгие века жизни многому научившиеся. Разобрались. Помогли.

Погостив немного в матушкином мире и убедившись, что батюшкина тоска под воздействием новых впечатлений и целебных медов, отступает, Дюша и Ксюша вернулись в пустой дом. Их-то родина была там; в этих стенах они родились, к ним привязались… Заручившись матушкиным словом, что скучать отцу она не даст, что, возможно, отправится вместе с ним в путешествие, показать этот новый для него мир, они принялись обихаживать родное шале, как сам О’Харра называл своё жильё. И надеяться на перемены.

Но надежда — хорошо, а ещё лучше и самим как-то эти перемены подтолкнуть или хотя бы приманить. Из всех немногочисленных обитателей долины лишь Тим-Тим, фамильяр Светлого мага, заглядывал за границы, очерченные горами. И хоть путешествовал он по-сновидчески, но кому, как не доможилам, знать, что через вещие сны можно перенести что угодно и кого угодно! Вот и попросили уважаемого кота-Баюна о помощи. И тот не подвёл.

— Погоди, — останавливаю Тим-Тима. — Прости, хотела бы уточнить. А что, доможилы тоже сно-ходцы?

— Неут, но им дано ходить по измер-рениям, — снисходительно поясняет он. — Потому-то, чаще всего, люди их не видят. Они р-рядом, но прячутся за своей особой Гр-ранью, и могут ступать за несколькоу таких. Толькоу к Мор-ране не могут, да им и не надо. А вот мантикор-ры — могут… Все, кому дано ходить по измер-рениям, умеют сквозь них видеть. Поэтому Дюша и Ксюша нас сейчас видели. И Бор-ровичок видел. И Малявкау.

— Что, у нас под боком жил всё это время вещий кот, а мы и не знали?

— Он не вещий. Просто всеу коты видящие. Не спраушивай, почему, не знаю, так мы устр-роены. Слушай дальше.

Мы сидим на качелях в ночном саду, слушая сверчков и любуясь звёздами, крупными, глазастыми. Качели широкие, рассчитанные явно на компанию, старые, отполированные, и уютно поскрипывают невидимыми в темноте петлями. Сквозь ветви яблонь просвечивают окна шале, за которыми отчётливо видна луна, примостившаяся под потолком. И такая же, только побольше, подмигивает нам с неба.

Я несильно отталкиваюсь ногой от земли, придавая качелям разгон, и внимаю.