Человек воды - Ирвинг Джон. Страница 24

— Оставьте меня в покое, черт бы вас побрал! — Потом она добавила: — Пожалуйста…

Диктор не дал себе труда перевести это.

Затем я и Меррилл Овертарф принялись на два голоса расхваливать добродетели этой лыжницы, Сью Бигги Кунфт, предварительно отбив исключительно националистические нападки нескольких австрийских выпивох из Тауернхофа.

— Редкая девушка, Меррилл!

— Подстилка для спортсменов, Боггли.

— Нет, Меррилл. Совершенно ясно, что она девственница.

— Или мужик.

— О, ни за что, Меррилл. Ее железы не могут ввести в заблуждение.

— Тогда я выпью за это, — заявил Меррилл, страдавший из-за ограничений, наложенных его диабетической диетой; не будучи слишком дисциплинированным, он зачастую заменял еду пивом.

— Я сегодня ужинал, Боггли?

— Нет, — сказал я ему. — Ты остался без ужина, поскольку впал в транс.

— Отлично, — обрадовался он и заказал еще одну порцию сливовицы.

После окончания телевизионного репортажа с лыжных гонок посетители Тауернхофа вернулись к своей обычной крестьянской свирепости. Играла очередная венгерская группа из Эйзенштадта: аккордеон, агонизирующая цитра и скрипка — для большей душещипательности.

С полной свободой, предоставленной нам возможностью беседовать на английском в этой битком набитой германоязычными посетителями таверне, мы с Мерриллом обсуждали международный спорт, Иеронима Босха, функции американского посольства в Вене, нейтралитет Австрии, необыкновенный успех Тито, шокирующий взлет буржуазии, скуку телерепортажей о гольфе, причину дурного запаха изо рта герра Халлинга, потом поспорили, все ли официантки носят лифчики, и бритые ли у них подмышки или нет, и кто осмелится спросить об этом; хорошо ли мешать сливовицу с пивом; поговорили о стоимости симпиритовских радиальных шин в Бостоне, бурбона в Европе вообще и гашиша в Вене в частности; о возможных причинах появления шрама на лице сидящего у двери мужчины; посетовали, что за дрянь эта цитра; далее выясняли, кто более творческая нация — чехи или венгры; согласились, что этот замшелый нижний древнескандинавский — полное дерьмо; сошлись на неадекватности двухпартийной системы в США; осудили новые религиозные домыслы; отметили незначительность различий между фашизмом клерикалов и нацизмом; погоревали о неизлечимости рака, об абсолютной глупости мужчин и о том, какая это боль в заднице — диабет. А также обменялись мнениями о том, как лучше всего знакомиться с девушками. Один из провозглашенных Мерриллом способов был «сиська-луп» [16].

— Ты держишь лыжные палки вот так, — учил Меррилл, держа их одной рукой, его пальцы собрались в изображающий грудь кулак. Он поднял конец палки с петлей и помахал им, словно дирижерской палочкой, — петля описала круг. — Вот сюда и попадет сиська, — заявил Меррилл. Он пристально наблюдал за тем, как официантка вытирала соседний с нами столик.

— Нет, Меррилл!

— Только для наглядности.

— Нет, не здесь, Меррилл.

— Может, ты и прав, — согласился Меррилл, как ни в чем не бывало опуская свое оружие. — Секрет «сиська-луп» кроется, частично, в самих сиськах. Отсутствие лифчика — необходимое условие. И еше надлежащий угол. Я обычно действую поверх плеч; тогда они не могут заметить, как ты приближаешься. Из-под руки, сбоку, тоже неплохо, но для этого требуется особый навык…

— Меррилл, ты когда-нибудь пробовал это раньше?

— Нет. Я просто об этом думал, Боггли. Считаю, что получится клевое знакомство. Сначала зааркань их, потом знакомься.

— Они могут решить, что ты опережаешь события.

— Агрессивность в наши дни — норма. Официантка покосилась на петлю Меррилла с подозрением, но она, в лучшем случае, могла предложить для эксперимента что-то вроде фиги. К тому же герр Халлинг за стойкой бара слыл «моралистом». Меррилл, позабыв о своем «сиська-лупе», замер над сливовицей, потом снова освежился пивом и решил, что ему необходимо измерить содержание сахара в крови посредством тестирования мочи. Но пробирки для теста и пузыречки с индикаторами находились в Тауернхофе тремя этажами выше, а мужской туалет в это время суток всегда был переполнен. Так что ему пришлось бы мочиться в раковину, чего я, как он знал, решительно не одобряю. Вместо этого он отключился в свойственной ему особой манере, оставшись сидеть на прежнем месте. Он просто находился где-то далеко. Пока ему ничего не угрожало, я всегда оставлял его в покое. Он улыбался. Однажды он произнес: «Что?»

— Ничего, — ответил я ему, и он кивнул. Соглашаясь: ничего и не было.

Затем вошла ты, Бигги. Я узнал Сью Бигги Кунфт сразу же. Я толкнул Меррилла локтем; он ничего не почувствовал. Я захватил тугую складку на его животе и больно вывернул под столом.

— Сестра… — произнес Меррилл, — это опять начинается. — Затем он посмотрел через мое плечо на трофейные острые мордочки и маленькие рожки серны вдоль стены. — Привет!.. Присаживайтесь, — пригласил он их. — Мать вашу, как приятно вас видеть!

Сью Бигги Кунфт еще не решила, оставаться ли ей здесь. Она так и не сняла парки, хотя и расстегнула «молнию». Она была не одна: с ней пришли еще две девушки, явно товарки по команде. Все трое были в одинаковых парках с олимпийской символикой и маленьким значком США на рукаве. Сногсшибательная Сью Бигги Кунфт с двумя малопривлекательными подружками сбежала от толпы спортивных обожателей в Зелле; они явились сюда ради местного колорита или чтоб подцепить кого-нибудь из местных, с кем бы они могли остаться неузнанными.

Одна из сопровождавших ее девиц заявила, что Гастхауз-Тауернхоф довольно «старинный».

— Здесь нет никого, кто был бы моложе сорока, — заметила вторая.

— Нет есть, вон тот, — возразила ей Сью Бигги Кунфт, имея в виду меня. Она не могла видеть Меррилла, который лежал на самом дальнем конце скамьи у нашего стола.

— Сестра? — спросил он меня. Я подоткнул лыжную шапочку ему под голову, чтобы ему было поудобней. — Я не возражаю против таблетки снотворного, сестра, — пробормотал он слабым голосом, — но я отказываюсь от еще одной клизмы.

Девицы все еще раздумывали, когда герр Халлинг и несколько других посетителей узнали эту потрясающую грудастую блондинку. Интересно, сядут они за отдельный столик или за дальний конец моего?

— По-моему, он слегка пьян, — заметила одна из спортсменок Бигги.

— Какое у него смешное тело, — сказала другая.

— Мне кажется, у него привлекательное тело, — заявила Бигги.

Сбросив с плеч свою парку, она откинула назад густые, остриженные до плеч волосы и окинула мой столик взглядом сверху вниз с уверенностью молота, собиравшегося упасть на наковальню. Потом подошла ко мне широкой, почти мужской походкой. Большая, сильная девушка, она хорошо понимала, что обладает грацией спортсменки, и не пыталась изобразить из себя нечто женственное., что, как она знала, у нее плохо получается. Большие меховые ботинки до колен и темно-коричневые спортивные рейтузы в обтяжку, очень удобные; на ней был оранжевый велюровый свитер с V-образным вырезом, и белизна ее шеи и ложбинки между грудей казалась поразительной в сравнении с ее загорелым лицом. Две торчащие вперед сиськи наплыли прямо на меня, словно двоившееся в глазах пьяного видение солнечного заката. Я приподнял голову Меррилла за ухо и подвинул тихонько на лыжную шапочку, потом сильнее — на лавку.

— Агрессивность в наши дни — естественна, сестра, — пробормотал он. Его глаза были открыты: он подмигивал всем рожкам на стене сразу.

— Ist dieser Tisch noch frei? [17] — спросила Сью Бигги Кунфт, которая по телевизору заявила, что говорит по-немецки только с отцом.

— Bitte, Sie sollen hier setzen [18], — пробормотал я, приглашая их садиться.

Эта большая девушка уселась прямо напротив меня; две другие, нависающие сзади неуклюжие слонихи, изо всех сил старавшиеся изобразить грациозность и женственность, плюхнулись по обе стороны от нее, напротив того места, где лежал Меррилл Овертарф, незамеченный. В этом не было нужды — я понимал, что если привлеку их внимание к нему, то они могут почувствовать себя неловко. Мне также не было нужды вставать, чтобы Сью Кунфт могла увидеть, что она на целый дюйм выше меня; сидя, мы смотрелись одинаковыми. У меня был отличный торс, вот только ноги подвели, они были коротковатыми.