150 моих трупов - Уайт-Смит Нелл. Страница 15

– Конечно, – произнёс Хозяин Луны тоном, откуда явствовало, что демон доволен собой и эффектом своего рассказа, – он же суждён ей. Навсегда.

– Я не смогла бы так. Сотни лет! И тем более, – по тону я легко заметил, как девушка покраснела, – его братья рядом. Они красивые?

Инженер шагала в ботинках чуть правее меня. Я без труда определил, что механику ботинок перенастроили так, чтобы требовать от оператора минимум усилий. Только находиться в них.

Хозяин Луны стоял на том же механизме, на месте ассистирующего механика. Балансировал без видимых усилий.

– Мне сложно судить о внешней красоте, – скромно отозвался он на восторженный тон своей слушательницы, – она лишь отражение вкуса времени. Сегодня красив один, завтра – другой. Время стирает критерии внешности. Остаётся только функциональность. А его братья, они… несчастные. Кто влюбится в несчастных мастеров?

– Ну… любовь ведь и нужна затем, чтобы унять чужую боль, преобразить… Мне всегда казалось, что любовь придумал какой-то гениальный скульптор. Потому что она так преображает…

Я вмешался, не поглядев на них:

– Расход воды при данных настойках механизма чрезмерен.

– Не переживай, бедолага, – бросил мне демон.

Я знал о том, как краснеет лёгкая на румянец его собеседница. Чувствовал, как улыбается он сам. Я привык достраивать в голове работу мускулатуры лица по интонациям голоса. Это весьма полезное упражнение. Его многие операторы оставляли при себе с ученических времён на всю жизнь.

Вслух я произнёс:

– Это – зона моей ответственности.

– Да, а зона моей – наш маршрут. Мы сделаем привал у воды через четверть часа.

– Объяснитесь.

– Что, прости? – переспросил демон, имитируя холодность в соответствии с тем, как того требовали нормы стандартного социального взаимодействия в данной ситуации.

Он врал в каждом слове. Я врал в каждом слове. Я – потому, что в действительности представлял собой бессловесный механизм, лишённый врождённого для прочих механоидов чутья на искренние эмоции. Он – почему? Мне не следовало над этим задумываться. Но тем не менее я перебирал в голове варианты. Остановился на самом очевидном. И начал перебирать снова.

Вслух произнёс следующую реплику в пьесе:

– Вы настояли на беспрерывном движении. И при этом требуете остановки через неполные сутки.

– Да, – согласился Хозяин Луны, похвалив себя интонацией, – я такой.

Шорох, соответствующий движению руки. Он невзначай обнял девушку. Это объятие – невербальный знак, требующий от меня молчания. Перемены темы разговора. Он давал мне два варианта действий: настоять на своём или подчиниться. Выбор оставался за мной. Оба пути вели к тому, что я признаю его лидерство над собой и остальной бригадой. Играть и тратить время я не хотел. Его развлечение не входило в круг моих обязанностей.

Прежде чем переместиться к центру машины, я бросил девушке:

– Будь внимательна, это существо убило мастера нашего поезда, сломав ему шею одним движением.

Я чувствовал злость. Причины её появления оказались скрыты от меня. Что, в свою очередь, порождало чувство непонимания. Мои эмоции требовали закрыться. Требовали возвращения в уют молчаливости и ограниченности контактов с внешним миром. Я пережил неожиданный для меня всплеск симпатии к делу своей жизни.

Нежно проверил часы. Но не позволил себе достать их. Ровное движение стрелки по кругу успокоило меня. Не дало забыть, что всё, что я только что испытал, следовало подвергнуть анализу. Но всё же мы чёрные коробки со всякой всячиной. Какая-то странность может вылезти в открытый мир в любой момент.

Мне не дано понять причин вспышки внутренней злобы. Я признался себе в том, что не хотел идти её дорогой. Потому что дальше я углубился бы в воспоминания. Я не хотел снова пускать их внутрь. Они остались снаружи бортов поезда. И песок пылевых бурь истёр их в пыль. Есть груз. И больше ничего теперь неважно.

Начинало светать. Вспомнив о бурях, я поглядел вдаль. И увидел рябь одной из них. Через несколько минут наблюдений убедился, что она проходит боком. Мы действительно избежали встречи с угрозой. Как и обещал Хозяин Луны.

Я вновь пробежался вокруг машины тел. Провёл визуальный осмотр. Затем, действуя согласно инструкции по оказанию услуг живым по время транспортировки тел их близких, я обратился к врачу:

– Вы ели?

– Нет, – ответил он тихо.

Он выглядел странным. Его невысокая полноватая фигура в помятом официальном камзоле и грязной дорогой одежде выглядела комично. Он сидел на полке-паланкине, подтянув под себя колени, как подобает грустящей девочке-подростку. Такое физиологически наивное выражение печали могло вызывать в окружающих лишь жалость. Подкупающую. С печальной улыбкой в уголке губ.

Я постарался придать своему голосу участливый тембр:

– Отчего? Вам следует поесть.

– Я знаю. Но не могу себя заставить. Извините, не в обиду вам, но это же… Это жутко. Они мертвецы! Поймите правильно, я не хотел оскорбить вас и ваше назначение, поймите правильно.

– Я понимаю. – Чтобы переключить его внимание, я отдал знак внимания своему собеседнику, указав на сопровождавшего его нотариуса. Тот громко храпел на своём месте, подключившись к общей ликровой связи и наслаждаясь приятным, как ни странно, сном. – К счастью, ваш сотрудник лишён подобной щепетильности.

– О да, – грустно улыбнулся мужчина, – но иначе? Он официальное лицо, откуда у него взяться чувствам?

Шутка, полная светлой грусти. Я отметил. Прореагировал:

– Я слышал, они сдают чувства в специальные камеры хранения по пути на работу.

Мой собеседник оживился. Он посмотрел на меня.

– А вы?

– Однажды их забрали совсем. В обмен на перчатки.

– Думаете когда-нибудь попытаться сменять назад?

Наш диалог напоминал разговор двух попутчиков в поезде. Я мог говорить совершенно спокойно. Поскольку знал, что мы расстанемся. И это будет навсегда.

– Боюсь… боюсь, что мне уже ничего не вернут взамен. Всё исчезло. Знаете, как это бывает в пути с грузом: усушка, утруска? – Я улыбнулся.

– У вас очень тяжёлый труд, – произнёс мой собеседник и вздохнул, – я кричал на вас вчера. Простите. Я, конечно, говорил, что врач, а сам… смех один. Я отоларинголог. Во время операции я с трудом вспоминал, что нужно делать. Признаться честно, ваш коллега владеет знаниями анатомии гораздо свободнее меня…

– Вы посвятили себя милосердию, и этого не отнять, – успокоил я его, закрепляя результат, – постарайтесь подумать о своих будущих пациентах и всё же поесть. Положитесь на меня как профессионал на профессионала. Впереди долгий путь к цели.

Он грустно улыбнулся мне и пообещал справиться со страхом. Это меня вполне устроило, и я переместился ближе к переднему ряду машины. Потянулся по связям вперёд. Ещё раз проверил Онвара. Ему стало гораздо лучше. К середине дня он проснётся. Исчезнет угроза его жизни.

Придя в себя, он останется один на один с тем, что сделал. За убийство Центр предъявит ему обвинение. Каждый сотрудник Центра это подтвердит. Кроме нас – Шат. Я не могу точно сказать, что ему грозит. Возможно, каторга. Может – назначение вроде нашего. Но будущего, так желанного им, больше нет.

Кроме того, его руки. Сильный ожог занимал небольшую площадь. Но шрам останется, возможно, фаланга не сможет впредь свободно двигаться. Всего одна мысль перечеркнула всё, к чему юноша стремился много лет. Я не испытывал к нему жалости. Ничего плохого не случилось бы, выполняй он моё поручение. Работай он по назначению.

Когда я завершил все необходимые действия, Хозяин Луны велел машине тел замедлиться. Затем остановиться. Мы с Сайхмаром принялись выполнять. Всё вместе заняло почти десять минут. К этому времени впереди стали ясно видны проблески рассвета. Утро вступало в свои права. Однако я пока не мог различить каких-либо признаков того, что мы находимся рядом с водой.

Напротив, мы пришли к некому обрыву, нависавшему над безблагодатными просторами пустых земель. Впереди – насколько хватало зрения у моих сотен глаз – туман. Казалось, здесь кончался мир.