Хроники Ордена Церберов (СИ) - Ясная Яна. Страница 2
Если честно, сновИдение и предсказания — не то чтобы мои сильные стороны…
И слава Ведающему Тропы, что-то мне не хотелось бы регулярно просыпаться так, как сейчас!
Гулко бухнул большой колокол, возвещая подъем. Скоро вслед за ним первый раз подаст голос малый, собирая братьев и сестер на утреннее занятие… Я усмехнулась сама себе: окстись, девка, какое “занятие”? Занятия с уроками остались в Логове, сиречь, цитадели, где орден обучал новичков. Здесь первый колокол зовет к утренней тренировке!
Пока я копалась в своих мыслях, сосед уже встал, и теперь неспешно, но и не пытаясь покрасоваться перед новенькой, одевался.
— Ты, случайно, сон не терял? — без особой надежды спросила я у него.
Взглянув на меня, как на дуру, голозадый подхватил оружие и вышел.
Вот тебе и “Доброе утро, Танис!”.
Что ж. Перескажу сон кому-то из магистров — пусть это будут их заботы.
Соскользнув с кровати, я стремительно натянула на себя сырую одежду (ой, надо, надо было пересилить себя ночью и разложить ее нормально!), защелкнула на талии пояс с кинжалом, проверила, как выходит из ножен Плясунья, понадежнее скрутила волосы и поторопилась во двор.
С четвертого этажа на первый, вместе с людским потоком вышла в дверь, и завертела головой, оглядываясь.
Широкий двор, мощенный камнем, несколько пятачков со снарядами, просторная огороженная площадка для разминок с оружием — большей частью всё, как в Логове...
— О, Танис!
Вот так всегда. Чуть что — и я уже не "У-у-у-у, змея!", а "О, Танис!".
Новички, прибывшие вместе со мной, неуверенно мялись неподалеку от дверей: в акрополе Кремос никто не озаботился такой ерундой, как общая разминка. Здесь обитали взрослые люди, и каждый из них сам знал, как ему лучше заботиться о своем теле.
— Чего столпились? За мной.
Утоптанная дорожка, бегущая вокруг тренировочной площадки, предупредительно прыгнула под ноги, и четверо моих бывших соучеников потянулись за мной, как гусята за мамкой-гусыней.
Не знаю, как у них тут принято, но я не собираюсь отказываться от привычного только потому, что некому отдать мне приказ.
Так уж вышло, что в тот год, когда я пришла к стенам ордена, все прочие, искавшие себе места под его стягом, оказались на год-два младше. Вот и получилось, что привыкли мои соученики оглядываться на меня, как младшие на старшую.
Впрочем, любви между нами большой не случилось, потому как нрав у меня — что болотная водица, едкий и вонючий.
Шуганув после пробежки парней, чтобы рассыпались по двору, присматриваясь к старшим, я поочередно размяла суставы, от шеи до ступней, и потянула из ножен Плясунью.
Стальная подруга рыбкой взметнулась в воздух, и потянула за собой тело, разогревая его уже как следует.
Когда напротив меня встал незнакомый орденец и принял мой тренировочный выпад на оружие, я довольно выдохнула — с напарником-то, ясное дело, интереснее клинками звенеть, чем вхолостую тени гонять! — и шагнула вперед в привычной тренировочной связке.
Скорость наращивала плавно, давая сердцу набрать ход, разогнать по жилам кровь.
Горло, ребра, бедро, ребра, горло, перекинуть клинок в левую руку, повторить — клинки танцевали, выводя остриями причудливый узор, я же, подчиняясь вбитому наставниками Логова навыку, не смотрела на них, следя за движением тела противника… И лишь когда солнышко блеснуло в его волосах, запоздало догадалась приглядеться: золотистая масть, рассеченная шрамом бровь…
— С добрым утром, сосед!
— Плохо у тебя с внимательностью, долговато узнавала, — он хмыкнул, легко принимая и отводя мой удар.
— Так ты бы штаны приспустил — а то я лица не запомнила!
Голозадый заржал и перестроился, сам переходя в атаку.
Он погнал меня по двору в традиционном атакующем комплексе, и, против ожидания, не пытался пробить или подловить — просто выполнял стандартные упражнения в хорошем разминочном темпе. И присматривался, оценивая. Я не протестовала, я занималась тем же: силен. Но тяжеловат. Гибкости не хватает, но компенсирует скоростью. Отличный боец, словно нарочно вылепленный под "когтя".
Момент окончания длинной разминочной связки отметился тем, что я резко ушла в сторону, ожидая неминуемой атаки, и она прошла стороной, но и контратака моя цели не достигла. Клинки встречались и звенели, и его сила проваливалась в мою ловкость и коварство, не давая ему ничего, и все быстрей и быстрей звенело железо...
Вдохновение коснулось души белым пером, подхватило волной, раскрыло за спиной крылья. И я взметнулась на гребне этой волны, и стала быстрее себя, сильнее себя и прозорливее. И крылья понесли меня, и Плясунья запела яростнее, звонче оружия противника, и я теснила, теснила его по тренировочному двору, напирая, нападая. И он только успевал отбиваться, подставляя меч под мои удары!
И не злился, нет. Я чуяла его хмельную радость, такую же точно, что и моя.
И когда Плясунья нашла брешь в его обороне, и коснулась беззащитного бока мне было остро жаль, что бой закончился.
Я была мокра от пота насквозь, в перетруженные руки и ноги не спеша приходила мелкая дрожь, а пальцы вцепились в рукоять так, что еще попробуй, разведи — но мне было почти больно от того, что это наслаждение иссякло.
Крылья, белоснежные крылья вдохновения, что прорастали в моей душе и возносили меня над миром, и несли в блаженное небо, вновь меня оставили.
На слова соседа "Неплохо, только не увлекайся так на тренировках" я только кивнула.
Как бы не так!
Крылья. Треклятые крылья вдохновения всегда были в моей жизни, и то они несли меня вперед, то я неслась за ними. Ничего не было слаще этого чувства.
Кто-то пришел в Орден за лучшей жизнью, за достатком. Кто-то — чтобы служить и защищать других. Кто-то...
А я пришла за мгновениями неистового упоения. За дрожью победы. За той сладостью, что заливает сердце, когда схлынет опасность, и ты вновь победил.
Вернув Плясунью в ножны и пожав партнеру руку, я невозмутимо прошла к колодам с водой у стены. Народ заканчивал с утренней тренировкой, и в воде плескались полуголые церберы, подставив нескромному девичьему взгляду крепкие мужские спины — просто загляденье. Журчала вода, свисали с крюков полотняные полотенца, обтрепанные, но чистые… Сестер по оружию я навскидку насчитала не больше десятка. Они не заголялись, как мужики, но и не стеснялись, не кучковались робко своим кругом. Один из моих бывших соучеников, Аим, умывался, стянув рубаху, намочив волосы и получая полное удовольствие от занятия.
А я набрала воды полные пригоршни, и нырнула в холод горящим лицом, прислушиваясь, как догорает в теле счастье.
И была неприятно удивлена, когда по моей заднице звучно шлепнула чужая (точно чужая — мои-то обе заняты!) ладонь.
Аим замер, забыв как дышать.
А я… а я зачерпнула еще воды, и поглубже нырнула в нее лицом, делая вид, что ничего такого не случилось. Я, может, вообще ничего не заметила!
Шумно отфыркалась, снова плеснула в лицо полными пригоршнями.
Аим по правую руку от меня так и не пошевелился, и только стекающая с него обратно в корыто звонкая капель нарушала каменную неподвижность.
Довольный своей шуткой цербер вразвалку прошел рядом со мной, пристроился по левую руку. Наклонился, потянулся набрать в ладони воды — и неожиданно ушел в нее головой по самые плечи.
А потому что тело человеческое так уж устроено, что если человеку вывернуть руку вверх да заломить до боли — он непременно клюнет лицом вниз. Ничего не поделаешь, так уж мы все скроены…
Раз, два, три, четыре…
Цербер пытался вывернуться, воспользоваться преимуществом в весе — но я успела закрепиться “земными корнями”, а выскочить из моего захвата давненько уже мало кому удавалось.
...пять, шесть, семь, восемь.
Я ослабила захват и позволила шутнику вынырнуть, разогнуться — ровно на один вдох. И с удовлетворением отметила, что он успел таки этот вдох ухватить, прежде чем я довернула плечо, вновь заставив мужика нырнуть в корыто.