Правила Дома сидра - Irving John. Страница 90

– Мы все знаем. И Олив и Уолли.

То, что было не очень внятно изложено в письме д-ра Кедра, в устах Кенди прозвучало с непреложностью факта; и сердце у него затрепыхалось еще сильнее.

– Не думай о своем сердце, Гомер! – сказала Кенди, крепко обнимая его. – Не волнуйся ни из-за меня, ни из-за Уолли и вообще ни из-за чего.

– О чем же мне думать?

– О чем-нибудь хорошем. – Она посмотрела ему в глаза и Неожиданно сказала: – Не могу поверить, что ты все это время носил в бумажнике мои волосы. – Но, увидев, что Гомер нахмурился, прибавила. – В общем, ладно, я, кажется, понимаю. И из-за этого не волнуйся. Хотя это странно, но в этом есть что-то романтическое.

– Романтическое, – повторил Гомер, обнимая девушку своей мечты, всего-навсего обнимая. Более интимные прикосновения запрещены всеми мыслимыми и немыслимыми правилами. И он попытался списать боль в сердце за счет того, что д-р Кедр назвал бы нормальной жизненной ситуацией. Это и есть жизнь, внушал себе Гомер, прижимая к себе Кенди. И постепенно их слившиеся фигуры стали сливаться с ночной тьмой и плывущим с реки туманом.

Этот вечер не располагал к сентиментальному фильму.

– Посмотрим Фреда Астера в другой раз, – философски заметила Кенди.

Их потянуло в знакомые места, на пирс Реймонда Кендела: там так хорошо сидеть и слушать, как булькают береговички. А станет холодно, можно пойти в дом, попить чаю с Реем. И они вернулись в Сердечную Бухту: никто и не заметил, что они ездили в Бат.

Глядя, как танцует Фред Астер, Мэри Агнес Корк поглощала невиданное количество воздушной кукурузы; и новоиспеченные родители решили, что бедного ребенка перевозбудило первое посещение кино. К тому же ей явно не сиделось, она больше смотрела вокруг себя, чем на Фреда Астера, всматриваясь в лица, искаженные мерцающим светом экрана. Она искала глазами красивую девушку и молодого человека и даже Гомера – вдруг они взяли его с собой. И потому, различив среди зрителей ту, кого ей больше всего не хватало в ее крохотном мирке, она до того растерялась, что пакетик с кукурузой выпал из рук, а сломанную ключицу пронзила резкая боль.

Смуглая, тяжелая физиономия Мелони маячила над узеньким нахальным личиком молоденькой блондинки (это была, разумеется, Лорна); Мелони сидела с видом пресыщенного завсегдатая кинозалов, склонного охаивать все и вся, хотя и для нее это было первое приобщение к киноискусству. Даже в этом призрачном свете проектора, Мэри Агнес узнала экс-королеву отделения девочек и своего вечного мучителя.

– Боюсь, что ты переела кукурузы, деточка, – озабоченно проговорила Петти Каллахан; ей показалось, что та подавилась случайным кукурузным зерном.

Пока на экране развивалась любовная история, Мэри Агнес не сводила глаз с возвышающейся над залом головы.

Она не сомневалась: пригласи Фред Астер танцевать Мелони, она после первого же вальса разнесла бы вдребезги танцплощадку вместе с Фредом, пересчитала все косточки в его щуплом теле и сделала инвалидом на всю жизнь.

– Ты увидела в зале кого-то знакомого? – спросил Тед Каллахан и, не дождавшись ответа, подумал: «Бедная девочка, рот так набит кукурузой, что слова не может выговорить».

Выйдя в фойе, освещенное мертвенным неоновым светом, Мэри Агнес, как в трансе, направилась к Мелони, которая очевидно не утратила над ней гипнотической силы.

– Привет! – сказала Мэри Агнес.

– Ты, девочка, со мной поздоровалась? – спросила Лорна, но Мэри Агнес, улыбаясь, не сводила глаз с Мелони.

– Привет! Это же я, – сказала она.

– Так, значит, и ты вырвалась оттуда? – без особых чувств, произнесла Мелони.

– Меня удочерили! – сообщила Мэри Агнес.

Тед и Петти, немного нервничая, стояли рядом, не желая проявить навязчивость, но и боясь потерять Мэри Агнес в толпе.

– Это Тед и Петти, а это моя подруга Мелони, – представила она друг другу участников сцены.

К Мелони протянулись руки, но та, казалось, забыла, что в таких случаях делают. А ее прошедшая огонь и воду спутница заморгала глазами; у нее отклеилось одно веко.

– Моя подруга Лорна, – наконец неловко проговорила Мелони.

Все сказали хором: «Привет!» – и тупо глядели друг на Друга. «Что этому недоноску нужно?» – недоумевала Мелони. И тут Мэри Агнес выпалила: – А где Гомер?

– Что-что? – переспросила Мелони.

– Гомер Бур. Разве он не с тобой?

– Чего ради он должен быть со мной?

– Красивая пара в той машине… – начала Мэри Агнес.

– В какой машине? – перебила ее Мелони.

– Это другая машина, не та белая, красивая. Но у нее на двери такое же яблоко. Я это яблоко ни с чем не спутаю, – тараторила Мэри Агнес.

Мелони опустила свои ручищи ей на плечи, и та почувствовала как их тяжесть вдавливает ее в пол.

– О чем ты говоришь? – требовательно спросила Мелони

– Я видела старую машину, у нее на дверце яблоко. Я поду, мала, они тоже приехали смотреть кино. Та красивая пара. А с ними Гомер. А когда я увидела тебя, я сразу подумала: «Гомер наверняка здесь».

– Где ты видела эту машину? – Мелони продолжала допрос, большими пальцами надавив на ключицы Мэри Агнес. – Покажи мне где!

– Что-нибудь случилось? – вмешался Тед Каллахан.

– Не твое дело, – огрызнулась Мелони.

Но машины на том месте уже не было. Стоя на скользком тротуаре в промозглом холоде, глядя на пустое место, где часа два назад стоял зеленый фургон, Мелони спросила Мэри Агнес:

– Ты уверена, что это то самое яблоко? Два «У» и слова «Океанские дали»?

– Да, – ответила девочка. – Только машина другая, старый фургон. Но яблоко я узнала. Его просто нельзя забыть.

– Заткнись, – устало проговорила Мелони.

Она стояла на кромке тротуара, уперев руки в бока; ноздри у нее трепетали, точно она чуяла что-то: так собака по запахам старается определить, кто посягал на ее территорию.

– Насколько я поняла, здесь был твой парень со своей богатой шалавой? – спросила Лорна.

Тед с Петти Каллахан не на шутку забеспокоились и хотели немедленно увести Мэри Агнес домой. Но Мелони остановила их. Она сунула руку в тесный карман джинсов и извлекла оттуда заколку, которую Мэри Агнес стянула тогда с сиденья кадиллака, а Мелони стянула у нее.

– Держи, – протянула она заколку Мэри Агнес. – Она твоя, ты ее раздобыла.

Мэри Агнес схватила заколку, точно это была медаль за отвагу, проявленную в единственной области жизни, которую Мелони считала достойной уважения.

– Я увижу тебя еще? – крикнула она вслед Мелони, которая чуть не бегом зашагала прочь – Гомер мог оказаться за углом.

– Какого цвета был фургон? – обернулась Мелони.

– Зеленого! Мы увидимся? – повторила Мери Агнес.

– Вы, случаем, не знаете ферму «Океанские дали»? – обратилась вдруг к Каллаханам Мелони. Конечно, они не знали. Какое дело антикварам до яблок?

– Могу я тебя хоть иногда видеть? – не унималась Мэри Агнес.

– Я работаю на верфи, – сказала Мелони девочке. – Если услышишь что про «Океанские дали», приходи на верфь, повидаемся.

– Но ты ведь не знаешь, был ли он с ними, – сказала Лорна Мелони, которая весь вечер хмуро молчала. – И была ли с ним эта богатая дрянь.

Они стояли на берегу недалеко от пансиона, где жила Лорна, и пили пиво. Когда выпили, Мелони бросила бутылку в реку. Она всегда любила бросать в реку все, что попадет под руку. Мелони стояла, подняв вверх голову, словно опять принюхивалась, словно ее обостренное чутье уловило запах, источаемый крохотным завитком с лобка Кенди.

Гомер в эти минуты тоже приносил жертву воде. Бросал в воду ракушки; они мелодично булькали, а океан, поглощавший их, откликался слабыми всплесками.

Кенди и Гомер сидели у самой воды, опираясь спинами на противоположные стойки в самом конце пирса. Вытяни они ноги, они коснулись бы друг друга ступнями, но Кенди сидела, подтянув колени к себе – знакомая Гомеру поза: так сидели женщины в приютской больнице, подготовленные к аборту.

– Все в порядке? – тихо спросила Кенди.