Шоколадник (ЛП) - Батчер Джонатан. Страница 30

Он выходит из сарая и падает спиной на траву, грудь тяжело вздымается, сердце бешено колотится, руки покрыты грязью. Даже сейчас часть его хочет вернуться в грот под землёй. Он любит своего брата и хочет домой.

Криков больше нет, и звуки обвала из странной впадины под ним исчезают — за исключением головы маленького мальчика, где они будут эхом разноситься ещё несколько десятилетий. Он думает, что плач его уродливого, невменяемого брата навсегда останется в его памяти.

Номер два, номер два.

Двадцать два долгих года.

И однажды мальчик думает, что он позовёт своего брата, трижды выкрикивая его имя, потому что, несмотря на их разногласия, Шоколадник — его семья, а семья — это самое главное в жизни.

— Креб, — назовёт он. — Креб…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— КРЕБ! — вопит отец Райана.

Райан его почти не слышит. Он даже не чувствует боли от того, что вялый мужчина сделал с его спиной. Всё, что волнует Райана, — это съесть побольше своего нового любимого вкуса.

Он не знает, что это за толстая пурпурная трубка, которую он вытащил изо рта, но воткнул её в липкую дыру в боку этого мужчины и сосёт её, как соломинку — восхитительно!

Раненый мужчина борется под ним, из-за чего Райану всё труднее оставаться на его рёбрах. Для равновесия Райан просовывает пальцы обеих рук в отверстие на боку мужчины. Из его рта выскакивает трубка, когда он сжимает мясистые края раны. Пенящаяся кровь приливает к его рукам и кровати, но он добивается не этого. С незнакомой силой он разводит руки в разные стороны.

Отверстие расширяется от размера кулака до размера шара для боулинга, и несчастный мужчина визжит, всё пронзительнее и по-девчачьи. Затем он замолкает.

В дыре, проделанной Райаном, среди красной ряби и извилистых трубок, мальчик находит то, что искал.

Шоколад.

Вид этой прекрасной гадости, сочащейся из внутренностей толстяка, заставляет Райана чувствовать покалывание во всём теле. Он собирается воткнуть руки глубже и захватить шоколада, когда у него появляется идея получше.

Вместо рук Райан суёт голову.

Там хорошо и тепло. Такое же ощущение, как представляет Райан, которое он может почувствовать в одной из вкусняшек его мамы, если он погрузит голову в миску, но если десерт будет горячим и острым, а не прохладным и сладким. Он глубже погружается лицом в спутанную влажную темноту мужского живота, держа рот открытым, чтобы проглотить столько восхитительного шоколада, сколько сможет. Он не может дышать, но он не уверен, нужно ли ему больше, поэтому он вгрызается во что-то мягкое и пытается его высосать, делая глоток за глотком аппетитной жижи.

Он пробует шоколад.

Он плавает в шоколаде.

Это — вонючий, склизкий, жевательный шоколад.

С головой, окружённой шлёпанием и взбалтыванием живота толстяка, Райан хочет бóльшего. Он извивается плечами и грудью, плывёт глубже, пока не запихивает внутрь всё своё тело. Он сгибает колени и прижимает их к животу, затем просовывает голову сквозь сеть колющих костей и тёплых влажных кусков, пока не натыкается на преграду. Высовывая задницу из раны, в которую он протиснул себя, Райан достаёт голову вперёд.

Воздух спальни дует вокруг него, когда он выглядывает из разорванной груди мёртвого мужчины, упиваясь собственной силой и захватывающим ароматом лучшего вкуса в мире.

Он собирается позвать своего папу, чтобы тот пришёл и попробовал с ним шоколада, но потом он видит, что к ним присоединился кто-то ещё.

Сияющая улыбка расплывается по забрызганному лицу Райана.

— Дядя Креб!

НОМЕР ДВА, НОМЕР ДВА

— Пошли, — говорит Хейли, усевшись на кровати, но стремясь покинуть Дом Грязи.

— Дай мне минутку, — говорит Дэймон, сидя на полу в противоположной стороне грязной спальни. — Моя голова кружится.

— Я дам тебе минутку, когда мы выйдем на улицу, — говорит Хейли.

Она в полном режиме адреналина, её мысли витают в воздухе.

Им нужно выйти на улицу и поехать в полицейский участок. По дороге она позвонит родителям, потому что ей будет приятно услышать голос мамы. Она представляет, как её отец обеспокоен тем, что не знает, где она. Бедный парень, что вырос в таком месте.

Может, он всё это время скрывал правду, чтобы защитить её?

— Хорошо, я готов, — говорит Дэймон, поднимаясь на ноги и стряхивая куртку.

Он выглядит потрясённым, и под его ртом всё ещё остаются ошмётки шоколадной рвоты Иви.

Хейли сглатывает в надежде, что это успокоит её желудок, но надоедливый воздух Дома Грязи проникает в её лёгкие, и её рвёт от воспоминаний о хаотичных брызгах экскрементов у двери, извергшихся из треснувшего черепа Иви.

Дэймон делает шаг, слегка пошатывается, затем поправляется.

— Ого, — говорит он смущённо.

— Я знаю — я тоже это чувствую. Это безумие, — она берётся за живот и сходит с кровати, пересекая усыпанный мусором пол к нему. — Если нужно, положись на меня, — говорит она и обнимает его за талию.

Дэймон улыбается. Пятна засохшей блевотины Иви падают с его подбородка. Когда она ведёт его к двери, он говорит:

— Определённо, самое странное первое свидание.

— Думаю, мы можем смело согласиться с тем, что это не свидание, — говорит Хейли. — Первое свидание не должно сопровождаться дерьмом.

Дэймон перелезает через кровать, Хейли следует за ним. Он использует нижнюю часть разбитой пополам двери, чтобы сметать с их пути куски дерьма. Они выходят из комнаты и смотрят вниз по лестнице.

Иви, или, по крайней мере, скопление комков плоти и фекалий, в которые она превратилась, лежит в путанице под ними на площадке. Её череп без кожи, наполовину погружённый в чёрные экскременты, выглядит так, будто смеётся, а из макушки вышло губчатое розовое содержимое. Среди груды испражнений Хейли может увидеть оторванную в локте руку, содранную бедренную кость и туловище, всё ещё одетое в её зелёную армейскую куртку. Как будто её плоть выскользнула с её скелета и растаяла.

— Я не знаю, чего я ожидал, но… — начинает Дэймон.

— Мы поговорим об этом в машине, — говорит Хейли и спускается по лестнице.

Внизу она держится за перила и обходит грязные останки Иви. Кровь и человеческие отходы скопились на площадке, просачиваясь сквозь балки перил и стекая на этаж ниже. Невозможно не наступить на неё, когда она проходит, поэтому она идёт на цыпочках по самым мелким частям.

Дэймон пробирается сквозь дерьмо со звуком вылетающих из грязи ботинок.

Хейли поворачивается.

У него любопытное выражение лица, брови приподняты, как будто он загипнотизирован. Его начищенный ботинок застрял в центре куртки Иви.

— Что ты делаешь? — спрашивает Хейли.

— Я не понимаю, что с ней случилось, — он ногой распахивает её куртку, обнажая окровавленные рёбра. — В один момент с ней было всё в порядке, а в следующий раз она разваливалась. Она стала монстром.

— Дэймон, нам нужно идти, — говорит Хейли.

Он приседает и касается грязной груди Иви.

— Это не имеет никакого смысла. Что с ней случилось? — он становится на колени, погружая свои голени в болото Иви.

В ужасе Хейли делает шаг назад.

— Дэймон, перестань.

Глаза Дэймона кружатся.

— Это так грустно, — говорит он и погружает левую руку в измельчённый мозг Иви. Он смыкает пальцы и немного отрывает. — Так грустно.

Сжимая горсть мозгового вещества, Дэймон поднимается на ноги. Его челюсть отвисает, и что-то тёмное капает изо рта, стекая на воротник его отутюженной клетчатой ​​рубашки.

Хейли не колеблется: она делает круг и устремляется прочь по коридору, свернув за угол в конце площадки, чтобы спуститься по лестнице.

Дэймон бросается через перила и с треском приземляется на полпути вниз. Его ноги выворачиваются под ним, но он почему-то остаётся стоять, неустойчиво, но прямо. Он смотрит на неё, ухмыляясь. Всё ещё держа рваный участок мозга, он другой рукой расстёгивает молнию на джинсах и вытаскивает твёрдый член из нижнего белья.