Два с половиной человека (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна. Страница 25

Город настолько мал, что мы своим кортежем из двух машин с неместными номерами привлекаем повышенное внимание. То ли моя чувствительность на данный момент чересчур обострена, то ли Нагорск так странно действует на меня.

Узкие улицы с серыми домами, серое месиво под ногами, мрачные голые деревья. Нуар моей жизни в нынешнем отрезке времени. А так хочется послать всё и всех и отправиться назад. Туда, где ждёт причина моего беспокойства, округлая и румяная.

Вскоре мы с Власовой уже сидим напротив пожилого участкового, который участливо вздыхает:

– Пелевиных-то? Помню, конечно. Такое разве ж забудешь? Один такой случай за весь многолетний стаж работы и был.

– Какой случай? – подбираюсь я, игнорируя разгорающееся пламя на месте пореза.

– Виктор и Елена были сливками местного общества. Посещали все светские мероприятия, были вхожи в многие дома. На них приятно было смотреть: молодые, красивые, обеспеченные. Они вкладывали средства в развитие инфраструктуры города. Их всех уважали.

Семья Пелевиных жила в этом хмуром небольшом городишке с выбоинами на дорогах порядка двадцати лет. Виктор Андреевич, отец Риты, в прошлом военнослужащий, осел здесь. Далее был весьма успешный взлёт в бизнесе, сближение с элитой Нагорска. Лишь одно удручало чету. Шли годы, а Елена Олеговна всё никак не могла забеременеть. Казалось бы, ничего странного. Обычная жизнь рядового гражданина нашей необъятной, пусть и занявшее довольно высокое положение в обществе. А оттого и имеющего несколько большие возможности.

Елена Олеговна отправилась на лечение в Штаты, а вернулась спустя год с младенцем на руках. Молва говорила, что супруги воспользовались услугами суррогатного материнства, искусственным оплодотворением, подсаживанием эмбрионов, что в то время всё ещё звучало дикостью.

– Но все разговоры иссякли, когда на очередном приёме у главы администрации, примерно ещё через год, Елена появилась с очевидным округлившимся животом.

– Стоп, – напрягаюсь я. – У Пелевиных было двое детей?!

Ангелина смотрит на меня огромными глазами, думая, очевидно, о том же, о чём и я. Вот тот самый человек, кому в первую очередь выгодно подставлять Маргариту! Этот факт настолько жирный, что тянет на решение всех моих проблем. Я почти забываю о дырке в теле, подаюсь вперёд и тут же врезаюсь больным местом в подлокотник. В глазах темнеет. Даже не знаю, как мне удаётся не потерять самообладания. Из меня лишь вырывается какой-то глухой шипящий свист, что не может не привлечь внимания Гели. Она с подозрением смотрит на меня, но я отмахиваюсь.

– С этого места, пожалуйста, поподробнее, – прошу участкового.

– С небольшой разницей в возрасте у Пелевиных родились двое детей.

Теперь общество радовалось за довольно немолодых супругов. Теперь дом стал полной чашей. Их часто видели в городском парке, гуляющих сначала с колясками, потом – с подросшими детьми. И никто не знал о проблемах, нависших, словно чёрные тучи, над этой семьёй.

Всё казалось прекрасным со стороны, омрачало жизнь супругов только маленькая отметка о том, что кто-то из их детей состоял на учёте в психоневрологическом диспансере города Нагорска, без подробностей, так как информация о несовершеннолетних всегда строго охраняется. Ходили разные слухи, но правды не называл никто.

– В целом, никто и не думал, что это были такие уж и большие проблемы. Ну что может быть серьёзного в такой приличной семье, верно?

– Неужели никто не чесал языками? – удивляется Власова.

– Видите ли, диспансер был фактически филиалом областной больницы. Из местных – сотрудников раз, два и обчёлся. Когда-то это была здравница, курорт, с неё и родился наш город. Позже здравницу переделали в психоневрологический диспансер, да ещё и для несовершеннолетних. Сотрудники приезжали из Слободского, а то и из Кирова, работали вахтами. А после реорганизации диспансер переделали в городскую больницу, архив отправили пылиться в подвал.

– То есть, теоретически можно поднять все записи? – спрашивает Ангелина.

– Боюсь, что нет. Осенью в больнице случился пожар, выгорело одно крыло, во время тушения пожара архив сильно пострадал и данные не удалось восстановить.

– Почему же содержимое карт не оцифровали? – удивляется Ангелина.

– Когда диспансер закрыли, такое ещё и не практиковалось, да и потом, это же дети, – участковый разводит руками. – Их данные оберегают особо тщательно.

– Но попробовать найти кого-то из врачей или персонала тех лет не помешает, – говорю Власовой, и она с готовностью кивает. – Возвращаясь к Пелевиным…

– Да, конечно, – отзывается участковый. – Как только улеглась новость о том, что один из их детей состоит на учёте, как на весь город прогремела другая.

Пожилой мужчина тяжко вздыхает, и я подаюсь вперёд вместе с креслом.

– Тоже связанная с Пелевиными?

– Само собой, – кивает он. – На прогулке дети убежали от няни, вышли на лёд. Стояла ранняя весна. Самое начало марта. В том месте Вятка делает поворот, вот, видно, и подмыло течением… Столько версий было. Уж сколько его искали…

– Кого? И что именно произошло?

– Сын Пелевиных ушёл под лёд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Сын, – резко выдыхаю я. – И где он сейчас?

– Поиск не дал результатов. Увы, мальчика так и не нашли. Ни живым, ни мёртвым. Вятка навсегда поглотила его тело…

Участковый надолго замолкает, нам с Власовой тоже нечего сказать. Я просто поверить не могу, что очередная зацепка оказалась пустышкой! Конечно, эту историю стоит хорошенько проверить, но какой смысл врать моему собеседнику? Кому вообще придёт в голову врать о таком?

Ладно, можно сохранить секрет в пределах семьи, но если весь город в курсе..? Какая-то мысль молниеносно вспыхивает в моём сознании, но я не успеваю ухватить её за кончик. Участковый вздыхает и продолжает рассказывать:

– Болтали, конечно, всякое…

– Что именно? – сухо уточняет Власова.

Она смотрит на меня. Её взгляд кричащий, взволнованный. Ей также не нравится происходящее. Слишком много тайн, недомолвок. Слишком загадочная, мрачная атмосфера.

– Болтали, что дочка пелевинская их сынка того… Кто-то из них ведь наблюдался в диспансере, – отвечает участковый. – Насколько всё серьёзно никто не знал, а тут – такое происшествие! Конечно, пошли разговоры.

– А вы сами как думаете? – интересуется Геля.

– Я думаю, случайность это была. Лёд в том году рано пошёл трещинами, дети мал мала меньше, лет пять младшей было на момент происшествия, значит, около семи старшему, ну какие серьёзные проблемы могут быть в таком возрасте? Я бы ещё поверил, если бы мы о подростках говорили, а так…

– То есть, тело так и не нашли, – констатирую я.

Думаю, очевидно, в какую сторону стекаются мои мысли. Мальчик, если и ушёл под лёд, выжил. И вырос. И теперь отравляет жизнь своей сестры. Зачем и почему яснее ясного, а вот знал ли он всё это время о том, что у него есть семья, или же узнал относительно недавно, это большой вопрос. И как найти того, кто более десятка лет числился умершим?!

– По весне километрах в двадцати вниз по течению рыбак выудил куртку его, – говорит участковый. – Снова вызвали водолазов, излазили весь участок от места пропажи до места, где стоял рыбак. За одну из коряг зацепился сапожок, шапку нашли, а мальчонку, видать, так и протащило дальше вниз по течению… Может, когда и обнаружатся останки, хоть части скелета где-то да выплывут.

– А как вы считаете, мог ребёнок выжить? Могли родители подстроить это происшествие? – задаю вопрос, который мучает меня.

Участковый внимательно обдумывает, прежде чем выдать ответ:

– На момент происшествия Пелевиных не было в городе, вылетели с Москвы первым рейсом. Дети несколько дней жили с няней, от присмотра которой и ушли. Уж как Елена убивалась, Вам весь город может рассказать. Мать просто обезумела от горя, на лёд бросалась, только и успевали ловить. Они и переехали только после того, как нашли вещи… Всё, что осталось от их сына. Закопали пустой гроб на городском кладбище, собрали вещи и уехали. Сомневаюсь, что такое можно сыграть на публику. Это же просто… бесчеловечно.