Оперативное вмешательство - Михайловский Александр. Страница 14

– А император Михаил об этом знает? – понемногу приходя в себя, спросил Сосо, принимая из рук подавальщицы глубокую миску с жарким из овощей, картофеля и мяса уткозавра.

– Император Михаил является Верным нашего Бати, – вместо меня ответила Кобра, окинув моего гостя теплым взглядом темных глаз, – а следовательно, он нам тоже товарищ. Ешьте, Сосо, не стесняйтесь, здесь вы среди друзей.

– Тебе, Кобра, партийное поручение, – сказал я, – после ужина отведешь нашего гостя в библиотеку к Ольге Васильевне и попросишь ее составить краткий обзор с тысяча девятьсот четвертого по восьмидесятые годы. Остаток истории, вплоть до нашего две тысяча семнадцатого года, доскажешь устно, чтобы Сосо понял, за что мы так не любим «товарищей» с националистическим душком, а также разных пустоголовых демократов. А потом подходи с ним на танцульки. Пообщаемся в относительно непринужденной обстановке…

– Спасибо за честь, Батя, – кивнула Кобра, – сделаю все в лучшем виде. Но почему ты сам не займешься таким дорогим гостем?

– Мне будет некогда, – отрицательно покачал головой я, – потому что в это время я вместе с мисс Мэри буду укладывать в одну постель пламенных революционеров и кондовых капиталистов, чтобы в результате они родили мне некий взаимоприемлемый документ по рабочему вопросу. А это не так просто.

Шестьсот двенадцатый день в мире Содома. Поздний вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.

Библиотекарь Ольга Васильевна Потапова.

Два часа, что отделяют ужин от начала танцулек, в библиотеке самое горячее время. Народ торопливо приникает к книжной мудрости перед тем, как, встрепенувшись, пойти, как говорит Ася-Матильда, «колбаситься и топыриться» под звуки нашего сводного оркестра. Сначала я была в шоке от такого сочетания духовного и не очень, а потом привыкла. Народ у нас тут по большей части молодой или радикально омоложенный, и поэтому физическая активность и положительные эмоции диких танцев для него не менее важны, чем книжные знания. Да и мне самой, помимо поправки здоровья, уже неоднократно предлагали скинуть лет двадцать, да только я пока воздерживаюсь. Вот и мой Александр Семенович на радикальное оздоровление организма согласился, а на уменьшение видимого возраста – нет, и теперь бегает как молодой, сохраняя при этом солидную внешность мужчины, которому «за сорок». И только иногда, когда оркестр играет медленный танец, мы с ним выходим вспомнить молодость, в остальное же время предпочитаем оставаться в роли зрителей.

Но сегодня привычное течение событий оказалось нарушено сначала Митей-Профессором, попросившим у меня по поручению Серегина советский КЗоТ «для одного важного дела», а потом и Никой-Коброй, которая привела с собой плохо одетого молодого человека кавказской наружности, кого-то мне смутно напоминающего.

– Ольга Васильевна, душечка, вот этого юношу зовут Иосиф, – сказала она, сделав ударение на последнем слове. – Сделайте ему, пожалуйста, конспективную подборку материалов за двадцатый век, от тысяча девятьсот четвертого года по ваше время. А потом я расскажу ему, что было дальше, вплоть до нашего две тысячи семнадцатого…

Я подумала, что прежде такую же подборку мне приходилось делать для Николая Второго, только там период по понятным причинам ограничился восемнадцатым годом, а тут требуется кратко изложить весь двадцатый век, да еще потом Ника от себя собирается рассказать о том, что было уже после нас. Я, например, когда узнала, чем должна была закончиться Перестройка, то плакала долго и горько…

И только потом с неизбежной очевидностью мне вдруг стало ясно, что за Иосифа привели ко мне в библиотеку… наверняка по указанию самого товарища Серегина. Никакой другой вариант при этом даже не просматривался. Руки мои, снимая с полки учебники по истории СССР за 9-й и 10-й классы, а также учебник «Истории КПСС», дрожали. У нас об этом человеке говорили или очень плохо, или никак, но когда я завела об этом разговор с Серегиным, он сказал, что эта пропаганда была частью негативной демобилизующей обработки, результатом которой стало то, что огромная страна без единого выстрела пала перед внешним врагом. Ангелом с белыми крыльями тот человек не был, исчадием ада тоже, просто он делал, что мог и как умел в условиях жесточайшего враждебного окружения, фронды внутри собственной партии и экономической слабости страны, доставшейся большевикам от побежденного царизма. Серегину я верю, так что к столу, за который сели эти двое, я подходила, уже вполне успокоившись.

– Вот, Иосиф, – сказала я, протягивая книги, – тут все, что вам требуется.

– Благодарю вас, уважаемая Ольга Васильевна, – сказал он и вдруг спросил, подняв глаза: – Скажите, а вы из какого года?

– Из плохого года, Иосиф Виссарионович, – ответила я, вздохнув, – тысяча девятьсот восемьдесят девятого. И только попав сюда, мы узнали, что у нас там все было еще не так плохо, и после нас были годы хуже и гораздо страшней. Но прежде чем вы сможете задавать вопросы, вам следует хотя бы бегло прочесть три этих книги.

– Я обязательно прочту, – тихо сказал он, – иначе зачем я вообще сюда пришел. Но не будете ли вы любезны мне лист бумаги и карандаш, чтобы я мог делать пометки.

Ну точно – это он… Никому другому не пришло бы в голову читать школьные учебники с карандашом в руке. Хотя это для нас учебники, а для него – сборник великих откровений о том, что было в нашей истории и что никогда не случится в этом мире, потому что Серегин непременно перевернет тут все вверх дном. И потом, когда я принесла ему школьную тетрадь в клеточку (18 листов) и шариковую авторучку, потому что карандаша не нашлось, он задал мне последний вопрос:

– Ольга Васильевна, раз вы давеча назвали меня по имени-отчеству, наверное, я там у вас был известным человеком?

«Наивная святая простота… – мысленно вздохнула я, – известней его, пожалуй, был только Иисус Христос». Потом я взяла тетрадь и прямо на обложке – там, где обычно пишут имя и фамилию ученика – дурея от собственной храбрости, четкими печатными буквами начертала: «И. В. СТАЛИН» и сказала:

– Когда встретите в тексте упоминание об этом человеке, то знайте, что это ваш последний и самый главный партийный псевдоним, ставший вам второй фамилией.

– Благодарю вас, – сказал он, склонив голову, – я это учту.

Шестьсот двенадцатый день в мире Содома. Без пяти минут полночь. Заброшенный город в Высоком Лесу, Магическая танцплощадка.

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.

Сосо вместе с Коброй объявились на танцульках уже к полуночи, когда весь жар и пыл был уже позади. Вид у него, надо сказать, был такой, что краше в гроб кладут. Подойдя к моему столику, он склонил голову и сказал:

– Товарищ Серегин, – сказал он, – я прошу у вас прощения за слова, сказанные мной по неведению и сгоряча. Я не только бегло прочел книги, которые дала мне любезная Ольга Васильевна, но и переговорил в библиотеке с некоторыми из ваших людей. Теперь мои прошлые мнения мне же самому кажутся нелепыми и смешными. Я думаю, что вы тогда были правы: настоящий князь и должен быть таким как вы – гордым без гордыни, добрым без слюнтяйства, сильным без жестокости и справедливым без равнодушия.

Вот это «товарищ» вместо «господина», как говорил один политический деятель в мое время, стоило дорогого. Поэтому я поставил вокруг нашего столика Полог Тишины, встал и, пожав будущему товарищу Сталину руку, сказал:

– Садитесь, Сосо. Я вижу, что у вас еще остались вопросы, так что давайте поговорим.

– Поговорим, товарищ Серегин, – сказал он, – в первую очередь, скажите: почему вы поддержали не нас, революционеров-большевиков, а принялись укреплять изрядно обветшавший царский режим? Я понимаю, что на фоне своего брата император Михаил выглядит почти идеальным правителем, но все же устроенная вами рокировка в Зимнем дворце кажется мне полумерой.

– Сосо, а вы готовы взять власть прямо сейчас? – спросил я. – Ведь тогда потребуется не только сломать существующую систему до основания и подавить сопротивление враждебных классов. Вам будет необходимо построить новый государственный аппарат, наладить в стране жизнь по новым правилам, а также отбить вооруженное вторжение всех соседних держав, которые непременно захотят поживиться за счет ослабевшей России.