Король долины - Ирвинг Клиффорд. Страница 14

— Пожалуй, что нет. Он здорово мягкий. Послушай, Гэвин… — Сэм наклонился вперед, держа стакан в мозолистых бурых руках. — Был я в Санта-Фе и наткнулся на одного знакомого парня. А он и говорит, что сидел раз как-то вечерком в заведении у Доминго и слышал, как двое парней разговаривали. Это мексиканцы были, и они не знали, что мой друг понимает их речь. Они распили бутылку и толковали, что, как только закончатся перегоны скота, они отправятся сюда, в эту долину и пристрелят тебя прямо на пороге твоего дома. Я потом узнал, это были братья по фамилии Чавес. Эти парни говорили, что их двоюродный брат был один из этих чумазых, которых ты накрыл, когда они в прошлом месяце пытались угнать стадо Фрэнка. Они собирались сперва отогнать в Старую Мексику каких-то бычков, а потом вернуться сюда. Этот мой друг говорит, что они здорово сердито толковали…

— Разговоры недорого стоят…

— Мой друг говорит, мексиканцы эти были двое молодых ребят — может, и болтуны, но вроде как отчаянные. Он говорит, это ребята из той породы, что могут человека пристрелить просто ради развлечения.

— Пусть попробуют.

Они еще долго беседовали, а потом стемнело, и Сэм ушел, объяснив извиняющимся тоном, что жена будет ждать его с ужином. Когда он уехал, Гэвин снова сел в свое кресло на веранде, положил ноги на перила крыльца и смотрел, как с гор Сангре спускается тьма. Он видел, как с наступлением вечера загораются огни в городе. Это пока еще крохотный городок, ни на одной карте не найти, но он будет расти. Он сделает все, чтобы город вырос, а долина стала известной. Сейчас, впервые за всю жизнь, он почувствовал себя человеком, связанным каким-то долгом: что-то более важное, чем он сам, управляло его честолюбием и устремлениями. Чтобы долина стала такой, какую он видел в мечтах, нужно еще очень многое, а он — всего лишь один человек, уже тридцатисемилетний, вовсе не такой молодой, каким он всегда себя чувствовал… С высоты по низкой дуге скользнул козодой и сел на ветку тополя ярдах в пятидесяти от него. У Гэвина сжались челюсти, правая рука упала вниз в плавном движении, ладонь надежно охватила рукоятку «кольта», указательный палец согнулся на спусковом крючке. Из ствола ударил сноп пламени, рука застыла, а козодой сорвался с места. Он улыбнулся и медленно опустил револьвер обратно в кобуру. Козодой захлопал крыльями и перелетел на ветку другого дерева.

Одно дело — птица, — подумал Гэвин, — другое дело — человек. Козодой не может выстрелить из винтовки, не может направить револьвер мне в живот или в спину…

Он вошел в дом и зажег в гостиной керосиновую лампу. Прямым размашистым почерком он написал письмо в город Амарилло, в Техасе, человеку, о котором он слышал и с которым даже встречался однажды в баре, давным-давно, — человеку по фамилии Риттенхауз.

Через долину теперь раз в неделю проезжал почтовый дилижанс, следующий из Таоса в Санта-Фе, а на следующей неделе — обратно в Таос. Через две недели после того, как он отправил письмо, из дилижанса вышел сутулый человек в черном сюртуке, черной шляпе, с большими черными усами, слегка подкрученными кверху. Он сошел со ступеньки дилижанса на пыльную главную улицу городка напротив принадлежавшей Гэвину гостиницы под названием «Великолепная». Это название Гэвин взял из прочитанной им порнографической книжонки, где речь шла о похождениях молодого человека в Париже в начале века.

Гэвин был здесь — встречал незнакомца. Они торжественно пожали друг другу руки, а потом в течение двух дней этот человек гостил у Гэвина на ранчо, и никто его не видел. На следующий вечер Гэвин обратился ко вновь созданному Комитету Граждан Долины Дьябло, собравшемуся в гостиной у Сэма Харди.

— Этот город растет, — громко заговорил Гэвин, прочистив горло и выпив глоток воды. — И он должен расти правильно. Люди слышат про это место, знают, что долина у нас богатая. Это прекрасно. Мы будем принимать всех вновь прибывших, при условии, что это будут люди порядочные и что они будут понимать, что должны приспособиться к нашему образу жизни. Нам тут не нужны всякие подонки, нам не нужны любители стрелять в людей. И слишком много мексиканцев нам не надо, за исключением тех, которых мы нанимаем пасти коров и делать всякие другие вещи, которые их порода может делать и с которыми нам самим неохота связываться. Если мы хотим жить в этой долине как следует, правильно, нам тут нужны закон и порядок.

Он представил незнакомца, который молча сидел в углу комнаты — по-прежнему в черном, под цвет глаз и усов. Это был человек со сдержанными манерами, который до сих пор и словом не обменялся ни с одной живой душой в городе, только скромно кивал дамам и приподнимал черную шляпу.

— Это — мистер Эдвард Риттенхауз. Он был помощником шерифа в городах Абилине и Амарилло и работал как следует. Я предлагаю выбрать мистера Риттенхауза на новую должность шерифа города и долины Дьябло, Территория Нью-Мексико, с начальной оплатой двести долларов в месяц; эти деньги будем собирать по подписке с жителей нашей долины, которые отныне будут пользоваться его защитой. Что касается его квалификации, то она самая высокая, я за это отвечаю.

Джо Шарп, который владел платной конюшней, запротестовал:

— А для чего нам нужен шериф? У нас тут не бывает никаких преступлений. Ты ведь знаешь, Гэвин, чужие боятся соваться к нам в долину!

— Еще бы мне не знать! — вызывающе рассмеялся Гэвин. — Они боятся, пока я тут езжу вокруг и присматриваю за порядком. Ну, так эти времена прошли. У меня есть дела поважнее, и я больше не собираюсь рисковать своей головой. С этого дня вам придется платить за свою безопасность — или заботиться о ней самим.

Его слова не исключили полностью из голов горожан сомнений насчет опасности, от которой им потребуется защита, но Гэвин немедля подписался на тридцать долларов в месяц для выплаты жалования Риттенхаузу. Остальные поглядели на кандидата, который до сих пор ничего не сказал, лишь скромненько опустил глаза, когда Гэвин его нахваливал. Некоторые покачали головой, но когда дошло до голосования, послушно подняли руку вслед за Гэвином. Начали собирать подписку — подписывались кто на два, кто на пять, кто на десять долларов, пока не набралось две сотни. Всем было понятно, что чем больше человек заплатит, тем бдительнее будут его защищать; и Петтигрю, и Сэм Харди подписали на пятнадцать долларов каждый. Петтигрю, который заправлял магазином и новым салуном с игорным залом, мог — да и хотел — подписаться на тридцать долларов, но вовремя сообразил, что было бы ошибкой ставить себя вровень с Гэвином. Риттенхауз должен быть человеком Гэвина.

Глава девятая

В ноябре город Дьябло начинал свой очередной деловой день в девять часов утра. Толстый Фред Джонсон, парикмахер, открыл замок, весело подергал вкопанный в землю шест со спиральной полоской цвета мяты [8] и вразвалочку прошел в свои владения. Его помощник, Джордж Майерc, примчался через три минуты. На обеих щеках у него была кровь — он порезался, бреясь без света, а зимой по утрам темно. Толстый Фред хихикнул — смех зарождался у него где-то в необъятных глубинах брюха. Голос у него был, как весенний гром — округлый, вкрадчивый и полный живой силы.

— И как ты собираешься брить моих клиентов, если из тебя самого кровь хлещет, как из свиньи резаной? — спросил он, и зеркало вздрогнуло от звуков его баритона.

Джордж Майерc, маленький запуганный человечек, робко улыбнулся и принялся торопливо править свою бритву. Первым его клиентом был Сайлас Петтигрю, а он всегда являлся вовремя.

Петтигрю вошел в пять минут десятого, невнятно хрюкнул «доброе утро» и закрыл глаза, как только его усадили в кресло. Единственными звуками, нарушавшими тишину раннего утра, было жужжание мух, шлепание бритвы Джорджа по твердой коже ремня да басовитое пыхтение Толстого Фреда, который, оседлав крохотную табуретку, сонно глазел сквозь стекло витрины на главную улицу, освещенную мягким утренним светом. Легкий ветерок поднимал облачка пыли и гонял по деревянным тротуарам перекати-поле. Грязные лужицы от подтаявшего снега были подернуты рябью и напоминали ребра изголодавшегося человека. Солнце взобралось повыше на восточном небосклоне и превратило уличную пыль в золото. Старый индеец-навахо сидел на краю тротуара перед платной конюшней, опустив голову на колени, покрытые коркой бурые большие пальцы ног медленно и ритмично двигались в пыли. Он обретался в городе, сколько люди помнили, кормился подачками добрых людей и случайными заработками. Единственным близким ему существом была тоненькая слепая девочка-полукровка; сейчас она сидела, съежившись, под его драным красным одеялом. Никто не знал, откуда появилось это дитя…