Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга. Страница 34

Это не простой интерес с моей стороны. И даже не пресловутое любопытство. Это стратегически важный вопрос для того чтобы определить мои дальнейшие действия. Надо ли говорить, что я не верю в добрые порывы относительно себя. И весь этот бред, рассказанный им вчера вечером по поводу печальных глаз и искреннего желания помочь мне, все также остается бредом. Не претерпевая никаких существенных изменений.

Женя молчит. Словно размышляет можно ли мне доверить страшную тайну. Чуть ли не военный план по уничтожению мира. Или его спасению. Что, если честно, мне без разницы. Я просто жду. Продолжения. Откровения. Или возможности покинуть его раз и навсегда. Снова оказаться не при делах.

– Я мог бы соврать, что в первую нашу встречу, я увидел растерянность в твоих глазах. Беспомощность и безысходность.

Он убирает руки в карманы и подается чуть вперед. Сейчас его уверенность словно подтерли ластиком. От нее остались лишь слабые смазанные линии в уголках темных глаз. Я чувствую это, как зверь чувствует запах крови, преследуя свою жертву. Запах, который распределяет силы. Который расставляет всех по своим местам. Ниже и выше. На лестнице взаимоотношений.

– Что тебе надо увидеть нечто, что вернет тебя к жизни. Заставит понять, что чтобы у тебя не происходило, есть вещи пострашнее.

– Какой оригинальный психологический ход, – устало усмехаюсь я. – А в действительности?

Женя втягивает носом воздух. Готовится к продолжению. Я подбадриваю его коротким кивком головы и быстрой улыбкой. Такой снисходительной, будто он в чем-то передо мной провинился, и я жду от него объяснений своего проступка. И, конечно, он не видит, как я сжимаю зубы, не слышит учащенного сердцебиения и не может прочитать мои мысли. В которых я матерюсь и горько подвываю. Из-за очередного разочарования, вызванного его словами, которые он только собирается произнести, но я уже знаю, что они меня не порадуют.

– Ты что-нибудь знаешь про благотворительные фонды? Для больных СПИДом или раком? Деньги из них перечисляют на исследования, лекарства, операции. У этого центра такого практически не существует. Одно название. Бездомные больные дети меньше всего интересуют общество. В них нет никаких перспектив. В то время, как им тоже нужна помощь. Не меньше других, а иногда и больше. Некоторых из них можно спасти, если вовремя сделать дорогостоящие операции. Им можно дать шанс. Они его заслуживают. Вот уже несколько лет я занимаюсь поиском спонсоров.

Хвала тебе, Евгений.

– В ресторанах? – не сдерживаюсь от иронии я.

– Везде, – серьезно подтверждает он. – Я хочу, чтобы как можно больше людей узнали об этом центре. Полгода назад я устраивал выставку в его поддержку, привлекал прессу, но все равно этого недостаточно.

Я готова рассмеяться ему прямо в лицо. Цинизм сейчас так и прет из меня. Бурным фонтаном. Играя искрами в лучах моего безразличия.

– Я даже не буду спрашивать, почему ты решил, что я могу помочь.

Обидно и неприятно. Иметь – это необязательно трахать без смазки. Можно выбрать и другой способ. Такой, как выбрал Женя.

Расскажи он о своих целях заранее, и я бы здесь никогда не оказалась. Мне бы не хватило решимости и смелости участвовать во всем этом, но сейчас под прицелом безмолвных наивных глаз и среди ярких детских рисунков в тишине центра для неизлечимо больных детей, никому ненужных детей, я чувствую лишь немую злость. Я давлюсь своими рвущимися наружу словами. Резкими и грубыми словами. Я глотаю их обратно, и они обжигают мне пищевод. Булькают на языке, возмущенно шипят, пытаясь превратиться в звуки.

– Идем, – наконец, сухо бросаю я и решительно направляюсь вперед. Каблуки уверенно и звонко стучат по бетонному полу. Отсчитывают мои шаги. В груди как струна натянулось решение. Только что принятое решение.

– Аня, послушай. Нам нужна любая помощь. Не только материальная. Любая, – вновь повторяет он, хватает меня за локоть и разворачивает лицом к себе. Вырываюсь. Стряхиваю его руку. Резко и красноречиво.

– Вряд ли я еще что-нибудь смогу для вас сделать, – несмотря на мой почти откровенный псих, выговариваю это четко и размеренно. Будто боюсь, что если дам себе волю, то уже не остановлюсь. Но звуки все равно буквально подскакивают к самым высоким нотам. Как в припадке лихорадки.

– Одежда, книги. Да даже если ты раз в месяц придешь и почитаешь им что-нибудь.

– Например, молитву.

– Не будь такой жестокой. Это не займет много времени, но принесет пользу.

– Нет, – я все-таки срываюсь на крик. Крик возмущения, ужаса и чего-то такого, что душит меня изнутри. – Где здесь администрация? Где уже можно внести деньги на ваш счет?

Мне больше ничего не надо. Это как последнее препятствие перед финишем. Перед выходом.

– Аня! – он все еще не унимается. Хочет остановить. Объяснить. Донести. Важную мысль. Бесполезно.

– Не надо. Просто покажи дорогу.

В маленьком темном кабинете, обставленном дешевой мебелью под усталым взглядом директора, я твердой рукой выписываю цифры. Сумму пожертвования, номер карты.

В сумке звонит телефон, и я не глядя раздраженно сбрасываю вызов.

Аккуратно вывожу обыкновенной ручкой на простом бланке весь остаток денег на счете.

Я подписываю свое решение.

Я соглашаюсь со своим решением.

Я, случайная знакомая из ресторана, с ледяным спокойствием отдаю последние деньги, которые у меня были. С такой легкостью и непринужденностью, будто проделываю подобные трюки чуть ли не каждый день. В этом жесте смешалось все. Злость, обида, не способность заглянуть в завтрашний день и привычка думать задним числом. Там, за порогом я конечно об этом пожалею. Горько пожалею, но сейчас с улыбкой на лице я очень театрализовано и очень благородно оказываю помощь больным детям.

Пусть кому-то будет лучше, чем мне.

Пусть кому-то они дадут шанс.

Или жизнь.

Подарят улыбку на лице. И возможность начать все сначала.

Что-то существенное. Новое сердце. Или новый день.

Будущее. Мы все имеем на него право. А я имею возможность его устроить. Хотя бы один раз.

– Извини, я не думал, что так получится, – Женя догоняет меня, когда я уже сажусь в такси.

Так и хочется ему объяснить, что все это пустое. Пустые сожаления и пустые раскаяния. Если бы мы не только думали, но и точно знали, что может получиться в следствии тех или иных поступков, мир стал бы идеальным. Идеальным адом на земле.

– Все нормально, – захлопываю перед ним дверь и отворачиваюсь в другую сторону. Машина трогается. Сквозь шум мотора, городского гама и автомобильных сигналов, слышу брошенную на серый асфальт его фразу:

– Мы можем еще встретиться?

Без комментариев. Без каких-либо гребанных комментариев.

Пока мы медленно пробираемся через бесконечные пробки, задумчиво кручу в руках телефон. Пальцы скользят по гладкой поверхности экрана. Нерешительно. Стирая то и дело появляющиеся разводы. В пропущенных вызовах Романов. Больше некому. Хотя он и представлен многозначительной фразой «Номер не определен». Но и без цифр этот человек умеет заявить о себе. Устроить все так, чтобы даже в мелочах оставаться первым. При этом сохранив границы своего пространства, в которое посторонние не допускаются.

Он заведомо ставит меня в проигрышное положение. Как бы указывает мое место.

Я не могу перезвонить. Или как-то с ним связаться. По поводу или без. В любом случае, мой звонок станет не ко времени. Он станет незапланированным, а значит, нежеланным.

Чтобы не происходило, мне остается только ждать, когда он сам захочет меня услышать.

Я преклоняюсь перед этой организацией своего личного пространства.

Я преклоняюсь перед его четко-продуманным миром.

Наверное, его можно ненавидеть, но не восхищаться им – нельзя.

– Сегодня вечером. Хочу тебя. А ты? – это первая фраза, которую я слышу, когда Романов все же перезванивает. И она почти сразу сбивает меня с толку. Вводит в замешательство и немного в уныние. Не нахожу ответа, хотя казалось бы, подготовилась к любому повороту разговора. Кроме такого.