Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга. Страница 48

В общем-то, наш разговор закончен. Не на самой торжественной ноте. Да, и жизнерадостной ее не назовешь. Так себе нотка. Минорная. Выхожу из комнаты и оглядываюсь в поисках Романова. Он стоит внизу, но при моем появлении тут же поднимает голову.

– Поболтали по душам?

Киваю.

– Ты можешь его отпустить?

Молчание. Он убирает руки в карманы и вопросительно на меня смотрит. Не понимает. Даже не пытается. На его лице написано разочарование. Оно выведено умелой рукой художника от упрямо сведенных бровей до презрительно изогнутых губ.

– Это твой брат, делай с ним, что хочешь, – после продолжительной паузы отвечает он и равнодушно отворачивается. А я возвращаюсь обратно в комнату.

– Зря ты это затеяла, – насмешливо выдыхает Макс, в то время, как я развязываю на его руках веревки. Узлы на них такие крепкие и запутанные, что я полностью увлечена своим занятием. Даже почти не замечаю, что он там бормочет.

– Потом ты вспомнишь это время, как самое счастливое в своей жизни, – помогаю себе зубами, пока грубая бечевка не поддается, и узлы не ослабляются. – Я ни разу не добрая. Просто это наше с тобой дело.

– Мы с тобой одной крови, Аннэт. Ты и я. – Скалится он в ответ.

От одного только упоминания исковерканного имени передергивает. Мордой в детство. Ничуть не лучше, чем об асфальт.

И продолжает резким хриплым шепотом почти на самое ухо:

– Я найду тебя, сука, и тогда…

Договорить он не успевает. Пуля пролетает буквально в нескольких сантиметрах от меня и вгрызается ему в лоб. Как жадная, голодная шавка. Она рассекает сначала кожу, дробит лобную кость и вкручивается горячим винтом в розовый мозг. Разносит его на сосуды и выплевывает на стену. Художественным пятном в стиле абстракции.

Оборванная фраза остается висеть в воздухе, как петля после повешенного.

В режиме глобального отставания от реального времени – коротко взвизгиваю. Определенно слишком поздно и слишком коротко, чтобы корректно вписаться в ситуацию.

За моей спиной – Романов. И когда я перевожу на него взгляд, он убирает пистолет и разводит руками.

– Ты же сказал, что можно его отпустить? – тяжело вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Провожу ладонью по лицу, чтобы стереть кровь. Делаю только хуже, чувствуя, как под пальцами остаются неровные мазки.

– Я передумал, – Романов протягивает мне платок, и он замирает в воздухе как знак перемирия. Между нами. Между мыслями. Надеждами и планами. Своими и чужими. – Что еще за Аннэт?

– Надо было сначала поинтересоваться, а потом стрелять, – в желудок отдает глухой болью. Ощущения такие, будто кто-то ковыряется старой ржавой ложечкой под ребрами. Старательно и усердно. Твердо решив что-то оттуда вытащить.

У меня действительно нет привычки, падать в обморок от вида трупа. Пусть и неожиданного трупа. Трупа брата. Брата, минуту назад живого.

Теперь остается только держаться зубами за воздух.

– Это с детства, – отмахиваюсь я. – Произвольная фантазия Макса.

Нет, дело совсем не в обмороках и трупах. А в стремительно уменьшающемся количестве человек, которых я знаю. По именам. Осознать это можно исключительно после того, как по имени называть больше некого.

Я все еще жду, когда нагрянет ликование от свершившегося, когда оно вытеснит все остальное. Такое глупое и сантиментальное. Ни хера.

Ржавый металлический край с новой силой погружается в живот. Ворочает все внутренности, наматывая их как спагетти. Для профилактики задерживаю дыхание и почти беззвучно произношу:

– Здесь можно где-нибудь умыться?

Платок остается висеть в воздухе. Как знак перемирия. Между нами. Между мыслями. Надеждами и планами… Между…

Все равно, чтобы смыть кровь лучше воспользоваться холодной водой.

Мы возвращаемся в город по пустынным ночным дорогам. Волосы у меня все еще немного влажные после водных процедур в тесном помещении. Когда я горсть за горстью бросала ледяную воду себе в лицо, в тщетных попытках привести себя в порядок. Я набирала ее в ладони, уткнувшись взглядом в фарфоровую раковину, и жадно пила, надеясь унять боль в желудке. Напрасно. Я только еще больше размазывала остатки макияжа, превращая себя в убогого клоуна после веселого представления.

Александр останавливается напротив гостиницы и выключает мотор. Тишина накатывает на нас как девятый вал во время шторма. Сильно и мощно. Сметая все на своем пути.

Он молчит. Смотрит на неоновую вывеску, будто впервые ее видит. Скрещенные руки лежат на руле. Пальцы беспокойно выстукивают сбивчивый ритм. На секунду прикрывает глаза, словно собирается что-то сказать. А я послушно жду.

Нет, не жду. Просто сижу и смотрю в ту же сторону, что и он. Наверное, читаю те же буквы на вывеске. Уже в который раз. И не знаю, что делать дальше.

– Он хотел тебя убить, – все еще не оборачиваясь, задумчиво произносит Романов. Его ладонь устало сжимается на кожаной оплетке руля. И тут же разжимается. – Он хотел тебя продать. Мне же, за твои же деньги. Это как понимать?

Безразлично пожимаю плечами.

– Наверное, разглядел в тебе потенциального покупателя. Ничего удивительного.

– Убить тебя, вместо него, – поясняет он свою мысль.

– Зачем ему изменять принятым решениям? Просто купить свободу недостаточно.

Не хватает. Моим словам не хватает вкуса. Они пресные, как овсянка. С проглоченными окончаниями и потухшими звуками. В них нет даже безразличия. Тем более, цинизма. В них нет ничего. Они давно подохли естественной смертью. Не мучаясь.

– Иди ко мне, – он притягивает меня за плечи и прижимает к себе. Касается губами волос и проводит ладонью по спине. Чувствую его дыхание. Спокойное и равномерное. Утыкаюсь носом в его рубашку и крепко зажмуриваюсь.

Давно. Очень давно никто меня так не обнимал. Так чтобы просто обнять.

Давно никто не дарил свое тепло в качестве утешения. Человеческое тепло от обыкновенного прикосновения. Чтобы согреть.

– Только не плачь, – Тихо. Так тихо, что едва слышно. Шелест слов на щеке. С коротким вздохом, определяющим, что только моих слез сейчас и не хватало.

Крепче обвиваю его руками и качаю головой.

– Да ну…

Невыразительно и глухо. Сухими губами у ворота его рубашки. Сухими словами в тишине автомобиля. Глубокой ночью. В кольце рук того, от кого не ждала. Ничего.

– Поднимешься? – больше на автомате. На автоматической коробке передач. Когда уже поздно сдавать назад. Да и не очень хочется.

Он немного отстраняется. И в принципе, дальше я уже могу не слушать. И так знаю, что нет. Осталось только ознакомиться с причиной. Неважно какой. Их существуют тысячи на все случаи жизни. Причины определяют все наши действия. Или бездействия. Они управляют ситуацией.

Можно найти причину, чтобы уйти. А можно, чтобы остаться.

– У меня самолет через три часа. Послушай меня…

Мы как-то незаметно возвращаемся на исходные позиции. Я сажусь прямо и скрещиваю руки на коленях. Он чуть облокачивается на дверь вполоборота ко мне. Наши взгляды разбегаются, так и не встретившись. На сегодня точки соприкосновения закончились.

– Меня не будет месяц или около того, – говорит он, прикуривая. Серый прозрачный дым заполняет пространство между нами. Струится внутри салона и выскальзывает в приоткрытое окно. – Найди пока хорошего адвоката, который сможет решить все твои вопросы. Формально, ты мертва. Тебе придется доказать обратное. Иначе ты не сможешь воспользоваться своим наследством, да и просто поимеешь много неприятностей. Поняла?

Он поворачивается и внимательно на меня смотрит. Не дождавшись ответа, продолжает:

– И выброси свой билет на самолет.

Я киваю в такт его словам. Каждое слово – очередной короткий кивок. А потом говорю:

– Это все? Тогда счастливой дороги.

Я почти успеваю открыть дверь, когда срабатывает автоматическая блокировка. С коротким звуковым сигналом. Щелк.

– Это не все. Без претензий в голосе, Аня. Я позвоню.

Вот теперь действительно все. Замки приветливо открываются, и я наконец, выхожу в ночную прохладу. Пока иду до гостиницы, не оборачиваюсь. Позади меня вспыхивают габаритные огни автомобиля. Слышу, как заводится мотор. Тяжело, словно неохотно. Как тихо шуршат шины, когда машина Романова, набирая скорость, медленно уезжает.