Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга. Страница 56

Мне жаль, что в тебе нет лояльности. Ни капли.

Мне жаль, что я не могу тебе об этом сказать. И дело не в нежелании или страхе. А именно в невозможности. Слишком плотно сжаты губы. И зубы. Так что слова между ними как в тисках. Расплющены и обездвижены. Беззвучные слова ненужных сожалений.

Мне жаль. Мне тоже чертовски жаль.

Потом я сама себе объясню, что мне все это показалось. Что не было момента, когда я не могла воспроизвести ни звука. От страха. Или стресса. Подумаешь, на каких-то несколько минут. Как раз пока он стоял, не замечая меня, и смотрел на солнце. Щурился и курил. Опираясь локтями на перила, за которые я так самонадеянно цеплялась.

Я бы даже этого не заметила. Если бы мне не хотелось в тот миг орать во всю мощь своих легких. Не важно что. Но как можно громче.

Романов делает последнюю затяжку, бросает окурок в воздух и внимательно следит за его падением. Я могла бы его повторить. Падение. Не такое плавное, не такое аристократичное, но с тем же смыслом. Вниз. На асфальт. С ускорением, рассчитанным на вес моего тела.

– Больше не надо так…

Не договаривает. Обрывает. И снова молчит. Дает время проникнуться своей просьбой. Если это можно назвать просьбой.

Я больше не повторяю свое бессмысленное «пожалуйста». Оно будто бы приклеилось к языку и застыло мертвым грузом на его кончике. Я не пытаюсь что-то исправить и как-то уговорить его прекратить этот спектакль. Все мое внимание сосредоточено на крепко сжатых пальцах и холодных металлических перилах.

Все эти воздушные бесконечные метры под моими ногами никак не способствуют откровенности. И даже слезы высохли на хрустящем ветру, оставив за собой неприятную резь в глазах.

«Плачь только тогда, когда твои слезы смогут оценить по достоинству».

Инструкция для тех, кто никогда не стоял под презрительным холодным взглядом на узком карнизе. На высоте нескольких десятков метров.

При подобных обстоятельствах человека легко опустить на колени. В соплях. Слюнях. И слезах. Все правила и наставления непринужденно летят на х?й. Лишь бы самой не полететь вслед за ними. Остальное как-то забывается. Теряется. Рассыпается.

После таких краш-тестов обычно остается груда металлолома.

Пару раз растерянно моргаю, чтобы сфокусировать зрение на далеком рекламном щите на противоположной стене дома. Девушка с него приветливо мне улыбается белоснежными зубами. Подбадривает. Приказывает собраться и перестать трястись. Весь ее вид говорит о том, что жизнь прекрасна. А проблемы надуманны.

– Договорились?

Договор – это очень условное название данному действию.

Он делает шаг в мою сторону и протягивает руку. Всего лишь простое движение рукой. Но такое красноречивое. Как бы приглашающее.

– Иначе тебе придется научиться летать. Поняла?

Проблемы надуманны, но моя жизнь не потянет еще одну глупость. У нее тоже есть своя допустимая масса снаряжения. Превысив которую, можно запросто сломать весь механизм.

Я говорю:

-Да.

Не разжимая зубов, не разжимая пальцев и не отрывая взгляда от рекламного щита. Чтобы взяться за его ладонь, мне надо отпустить одну руку. Мне надо на один короткий миг отказаться и оказаться. Чтобы взяться за его ладонь…

Но у меня адреналиновый передоз, у меня уверенность в собственных силах, а не в его. Потому что у него за последние пять минут не было пяти микроинфарктов. Он стоит на балконе, и его вены не захлебываются от чрезмерно интенсивного сердцебиения.

Я говорю:

– Только не трогай меня. Не прикасайся.

Я даже не кричу. В моем голосе нет высоких пронзительных интонаций, указывающих на панику. В нем только мольба. «Не трогай и не прикасайся». Я не шевелюсь и не пытаюсь за него ухватиться. Глотаю горькую слюну и осторожно отступаю назад как можно дальше от края. От края, за которым… серая лента улицы. Еще сильнее сжимаю пальцы, так что на кистях проступают вены, а костяшки белеют. В легкие забивается ветер. Его так много, что невозможно сделать вдох. Я глотаю его словно воду, но все равно чувствую острую нехватку кислорода.

– Аня, дай руку, – Романов берет меня за запястья и чуть сжимает, от чего колени у меня подгибаются, а ступни скользят вниз. На губах кровь, на зубах скрип эмали. Перед глазами улыбчивая девушка с рекламы.

– Бл?дь, да не трогай же ты меня! – его прикосновение срабатывает как катализатор. Катализатор крика ужаса.

Пока я так стою, у меня все хорошо. Хорошо в том смысле, что я еще не внизу. Любое изменение положения тела грозит мне срывом, и я понятия не имею, как теперь решить эту проблему. Проблему моего возвращения на твердую землю. Или хотя бы на площадь более одного квадратного метра.

И все-таки паника есть. Где-то у горла. И в подреберье. И под ключицей. Свернулась плотным тугим комком и разрастается с каждой минутой. До размеров катастрофы.

Чувствую под ладонями гладкие перила. По диаметру чуть больше полного обхвата пальцев. Чувствую, как замерзли ноги и занемели мышцы, как все сложнее адекватно соотносить себя с пространством.

Коротко усмехаюсь:

– По-моему, у тебя не осталось методов воздействия, – было бы смешно, если бы не было так страшно. В самом полном и глубоком смысле этого слова. – Что дальше?

Это сказочный момент, когда мы вместе приходим к осознанию того, что все пошло не так, как изначально задумывалось.

– Дальше ты дашь мне руку, и я тебя вытащу.

Не отпуская моего запястья, он медленно обходит сзади и прижимает к себе. Почти чувственно. Почти ласково. Но ситуацию в корне это уже не меняет. Я все там же. И все так же не могу пошевелиться. Ни вперед. Ни назад.

Между нами тонкая рейка металла и одно мое неловкое движение.

Он говорит:

– Держись за меня.

В это время мои ноги соскальзывают вниз. Мое сердце соскальзывает к ногам и замирает. А потом будто бы взрывается мощным ядерным ударом. Так что свет перед глазами меркнет. Подо мной больше нет никакой опоры. Только вязкое воздушное пространство.

За те несколько секунд, что ему потребовалось, чтобы подхватить меня и перенести обратно через перила, я успеваю потерять сознание. Успеваю умереть. Мысленно. Ни один раз.

В реальности же тут же прихожу в себя. На коленях. На холодном полу балкона.

Меня выворачивает наизнанку. Остывшим кофе. Уже тогда остывшим. Еще за завтраком. А теперь так и вовсе горьким и ледяным. Вытираю рот тыльной стороной ладони и утыкаюсь лбом в колени. Сдерживая очередной спазм, выдыхаю:

– Ну, ты и мудак.

На большее меня не хватает. Да и мысль дальше этой фразы никуда не продвигается. Тормозит от своего совершенства. Замирает от собственной охуенности. В голове пусто и звонко. Как под куполом колокола. Сердце бьется об позвоночник. Пересчитывает каждый сустав. Но дрожь постепенно стихает. Уходит куда-то в подполье и наконец-то отпускает легкие. До полноценного вдоха.

– Я же тебя предупреждал, – слышу совсем рядом. Что-то с нотками сожаления. – Не обманывай. Можно сказать, я тебя очень об этом просил.

Романов опускается рядом, берет меня за подбородок и осторожно вытирает мне рот краем своей рубашки. Убирает с моего лица спутавшиеся пряди волос, поправляет съехавшие бретельки сорочки. Его ладони замирают на скулах. Большой палец скользит по контуру губ.

– Не люблю просить, – что-то с оттенками сочувствия. Вперемешку с мягкими прикосновениями. – Это на будущее.

Он помогает мне подняться, придерживая за талию. Отводит в ванную комнату, и пока я сижу на краю бортика, включает горячую воду. Мой взгляд исподлобья то и дело натыкается на его четкие, продуманные движения. Не-воз-му-ти-мые.

Прячу руки, чтобы скрыть дрожь. Остаточное явление пережитого страха.

– Ты – мудак, – вновь повторяюсь я. – И в этом все дело.

Романов поворачивается ко мне и смотрит так, словно впервые видит. Словно мое присутствие стало для него неожиданностью. Не самой приятной. Его взгляд будто заново рисует мои черты лица. Досконально. Каждую линию. Между его бровей пролегает глубокая складка, губы недовольно кривятся.