Следствие защиты - Ирвинг Клиффорд. Страница 20

Он завопил:

– Я уже устал от твоих угроз! – И дал ей сильную пощечину.

В своих черных шелковых пижамных брюках он последовал за нею вниз по лестнице, затем в гостиную. Клайд был крупным мужчиной: шести футов ростом и весом около сотни килограммов, широкоплечий и уже с заметным брюшком. В техасском христианском колледже он был борцом в полутяжелом весе. Ходил он враскачку, но двигался довольно быстро. В гостиной он успел обогнать Джонни Фей и встал между нею и коридором, ведущим к входной двери. Глаза Клайда налились кровью. Он задыхался, глотая воздух, и на какое-то мгновение Джонни Фей подумалось, что у него начинается припадок. Клайд поднял кулак, и Джонни Фей отступила по ковру к камину.

На одной из железных каминных полок лежала кочерга, и Джонни Фей схватила ее, чтобы защититься. Клайд вырвал кочергу из ее рук и скрутил так, словно это была простая хворостинка. Перебежав, спотыкаясь, через комнату, Джонни Фей встала на белую итальянскую софу перед книжным шкафом. Несколько раз она крикнула Клайду: “Во имя Господа, скажи, что я тебе сделала?” Джонни Фей надеялась, что этот крик разбудит его приемную дочь, Лорну, которая приехала из Далласа и занимала одну из гостевых комнат дома. Однако здание было огромным, а его кирпичные стены имели двойную изоляцию.

В сумочке у Джонни Фей лежал небольшой пистолет 22-го калибра, который она всегда носила с собой. Она стреляла из него только однажды много лет назад на учебном полигоне, что находится к северу от города. Джонни Фей покопалась среди ключей, рассыпанных бумажных салфеток и косметики, а затем показала пистолет Клайду. Не прицелилась, а всего лишь показала.

Клайд неторопливым шагом двинулся через комнату.

– Клайд, – отчетливо проговорила Джонни Фей, – если ты подойдешь ближе, я выстрелю.

Вместо ответа он поднял кочергу, словно бейсбольную биту. Джонни Фей закричала: “Нет!” – но пьяный глупец продолжал идти. И тогда она в панике нажала на курок.

“Двадцать второй”, когда его только что выпустили в 1928 году, был полуавтоматическим пистолетом: автоматически он лишь выбрасывал гильзу от использованного патрона и отправлял следующий из магазина в ствол. Но много лет назад предыдущий его владелец сточил спусковой рычаг – внутреннюю деталь механизма, которая держала взведенный боек, – сделав таким образом пистолет полностью автоматическим. Джонни Фей, по ее словам, забыла об этом. Она не смогла остановить пистолет, пока он не выстрелил три раза.

Поверив ли в то, что произошло, или нет, но Клайд продолжал идти. Когда Джонни Фей осторожно подняла голову, она увидела его рухнувшим на белую софу. Возможно, он был уже мертв, когда поворачивался, потому что, хотя одна пуля и пролетела мимо, вторая угодила ему между глаз, а третья попала в грудь.

В Техасе есть старая поговорка: “Господь создает людей, а “Смит и Вессон” делают их равными”. Скут спросил:

– А как же насчет предохранителя?

Она, должно быть, сняла его, не осознавая, что делает, когда выхватила пистолет из сумочки.

– А разве вам не известно, что стачивание рычага – это дело противозаконное?

– Я этого не делала, – объяснила Джонни Фей.

Она не кричала. Клайд полулежал на коленях, опустив голову на софу, а одна его рука свисала на ковер. Джонни Фей не дотрагивалась до тела. Она услышала, что в соседней комнате работает телевизор. Возможно, Лорна забыла его выключить. Джонни Фей вошла туда и выключила телевизор в середине монолога Джонни Карсон.

По телефону, стоявшему в телевизионной комнате, она набрала 911, назвала свое имя и адрес дома на Ривер-Оукс, затем сказала:

– Я только что убила человека. Он хотел напасть на меня, и я его застрелила. Пожалуйста, приезжайте и помогите…

Она пересказала краткую историю случившегося двум детективам, когда те прибыли. Копия ее показаний была приложена к досье. Джонни Фей, как всегда, была последовательной в изложении деталей. Если никто не опровергнет ее, подумал Уоррен, то мы выиграем этот процесс. Мы не можем потерпеть поражение, если, конечно, Скут не заснет в зале суда, чего с ним пока не случалось.

В тот вечер дома Уоррен разогрел себе в микроволновой печи вчерашний куриный гумбо, накормил Уби смесью из мясного собачьего корма и грубомолотых сухарей с кукурузным маслом, затем разложил все бумаги на кушетке в гостиной. Он перечитывал досье до самой полуночи, потом отправился спать. Чарм домой не вернулась: в последнее время она жила собственной жизнью, в компании друзей по телевизионной студии, по собственному распорядку.

Уоррен увидел ее под утро, спящую рядом с ним, ее каштановые волосы рассыпались по подушке. Он внимательно рассмотрел ее лицо. Он любил это лицо долгие годы и знал его все вплоть до крохотного шрама в уголке рта, оставленного веткой терновника, когда Чарм было тринадцать.

Уоррен понял, что вначале все мы любим иллюзию совершенства. Затем мы начинаем любить недостатки, потому что они являются знаками ранимости: а то, что мы любим, мы стремимся защищать.

Ему хотелось поговорить с нею. Присяга в конфиденциальности, считал он, не распространяется на мужа и жену. И к тому же Чарм всегда помогала ему увидеть вещи более ясно. Она выглядела бледной. Веки ее казались припухшими. Но Чарм очень дорожила своим утренним сном, и Уоррен не стал ее будить.

Пробежавшись вместе с Уби вдоль речного канала и стоически потопав пятками по бетону тротуара, Уоррен пришел к решению. Работа со Скутом над делом Отта означала переход в высшую лигу, и он получил такой шанс, даже не осознавая этого. Он утратил уважение к себе, трудился на полях Закона, как скромный крестьянин, и, в конце концов, это принесло свои плоды. Ему предстояло делать отличную работу. Ему предстояло победить.

Но Уоррен не мог жить двойной жизнью. Два дела, связанных с убийством, это было слишком много для одного. Уоррен пришел к выводу, что дело “Куинтана” ему необходимо закончить. Быть разумным адвокатом и взглянуть фактам в лицо. Перестать жалеть этого несчастного мерзавца. Он виновен. Следовало заставить его признаться в этом и как можно быстрее.

7

На следующий день в суде Дуайта Бингема Уоррен был зарегистрирован в качестве соадвоката защиты по делу “Штат Техас против Джонни Фей Баудро”. Он за руку поздоровался с одетым в строгий костюм Бобом Альтшулером, чье рукопожатие напоминало хватку борца-тяжеловеса, пошедшего на “стальный зажим”.

– Мои поздравления, – прогрохотал судебный обвинитель. – Давай присядем куда-нибудь и поговорим. Ты ведь знаешь, что эта психически ненормальная женщина – убийца целой кучи людей, ты знаешь это, не так ли? Она совершенно рехнувшаяся! Как я могу заключить, ты считаешь меня чем-то вроде креста между Понтием Пилатом и гунном Атиллой, но, мальчик мой, я знаю, что говорю. У нее моральные принципы крысы. Она людоедка, маньяк-убийца!

Альтшулер отказывался отпустить руку Уоррена – ему нужны были слушатели поневоле.

– Тот ночной клуб принадлежит ей: корпорация в Луизиане – это все шелуха с каким-то чертовым двоюродным братом Кэдженом, который служит для нее прикрытием. Это не выплывает на суде, но именно она убрала жену Отта и парня, который для нее это сделал, потом другого, который убрал самого парня; к тому же мы считаем, что в 1982 году она отправила на тот свет одного корейского мальчишку, работавшего в ее клубе помощником шеф-повара; он огрызнулся на нее за то, что она не давала ему повышения, говорят, обозвал ее сумасшедшей. Думаешь, я блефую? Я точно это знаю. И одному Богу известно, сколько еще убитых было до того. Для этой девки убийство – способ решения всех проблем и сведения личных счетов. Если ты намерен послужить обществу, то помоги мне ее упрятать хотя бы на такой срок, пока она не станет слишком старой, чтобы и дальше причинять вред. Передай своему напарнику, что я буду настаивать на пятидесяти годах.

Уоррен вздохнул:

– Ты закончил? Мне можно идти?

– Думаешь, я вру?

– Возможно, ты имеешь тенденцию к преувеличению.